«В опале честный иудей…»

Юрий ПЕРЕВЕРЗЕВ | Номер: Ноябрь 2020

105 лет назад родился автор слов «Бухенвальдского набата» поэт Александр Соболев

Мало кто из читателей старшего поколения не помнит появившуюся в конце 1950-х песню «Бухенвальдский набат», в которой прозвучали берущие за душу слова:

Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон –
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон.
Это возродилась и окрепла
В медном гуле праведная кровь.
Это жертвы ожили из пепла
И восстали вновь, и восстали вновь!

Долгие годы при исполнении «Бухенвальдского набата» эту песню представляли как «песню композитора Вано Мурадели» без указания автора стихов, положенных на музыку – звучного грузинского имени композитора считалось вполне достаточно, а упоминания имени создателя слов знаменитой песни намеренно рекомендовалось избегать. А все потому что создавший стихи поэт, мало публиковавшийся при жизни, был евреем.

Неспроста он однажды написал, как говорится, «в стол» следующие строки:

О нет, не в гитлеровском Рейхе,
а здесь, в стране большевиков,
уже орудовал свой Эйхман
с благословения верхов...
…Не мы как будто в сорок пятом,
а тот ефрейтор бесноватый
победу на войне добыл
и свастикой страну накрыл.

Нося сугубо русскую фамилию Соболев, автор стихов «Бухенвальдский набат» был, тем не менее, последним ребенком в многодетной и бедной еврейской семье. Он родился 6 ноября 1915 года в местечке Полонное Новоград-Волынского уезда Волынской губернии и при рождении получил имя Исаак. Фамилия Соболев у семьи оказалась благодаря прадеду-кантонисту, прослужившему 25 лет на царской службе в армии, а кантонистам в царской армии для простоты обращения часто присваивались фамилии их командиров.

Исаак начал сочинять стихи с детства, все время проговаривая их про себя. Отец, заметив, что сын постоянно что-то шепчет, сказал матери озабоченно: «Что он все бормочет да бормочет? Может, показать его доктору?». Когда мальчик окончил школу, школьный драмкружок на выпускном вечере показал спектакль по написанной им пьесе «Хвосты старого быта».

Рано лишившись матери, Исаак Соболев в 15-летнем возрасте уехал в Москву, где жила его старшая сестра. С собой он привез плетеную корзинку с парой комплектов залатанного белья и тетрадку со своими стихами, в которой уже тогда были пророческие строчки, предсказавшие его нелегкий жизненный путь:

О, как солоны, жизнь,
Твои бурные, темные воды!
Захлебнуться в них может
И самый искусный пловец...

В Москве Исаак поступил учиться в ФЗУ (фабрично-заводское училище) при механическом заводе №45, где постигал профессию слесаря. Окончив учебу, работал слесарем в инструментальном цехе Московского авиамоторного завода, занимаясь одновременно в литературных объединениях при многотиражной заводской газете и журнале «Огонек». Вскоре он стал ответственным секретарем заводской газеты, где стали появляться его стихи и фельетоны, которые пользовались большой популярностью среди рабочих. Когда в середине 1930-х годов Соболева уволили с завода по сокращению штатов, он полностью посвятил себя журналистской работе, публикуя статьи, иногда сатирической направленности, в разных газетах и в журнале «Крокодил».

Во время Великой Отечественной войны Исаак Соболев воевал на фронте, служил пулеметчиком стрелковой роты, начинал рядовым, потом стал сержантом. Продолжал писать стихи и статьи, которые публиковались во фронтовой газете. Тогда же он начал подписывать свои сочинения именем Александр, и с той поры Исаак стал именоваться Александром Владимировичем Соболевым.

В конце 1944 года после нескольких ранений и двух тяжелых контузий Соболев был демобилизован, вернулся в Москву инвалидом войны второй группы и снова поступил работать на авиамоторный завод, где стал штатным сотрудником заводской газеты. Кроме того, его стихи, статьи, фельетоны стали все чаще появляться в известных изданиях – в «Вечерней Москве», «Гудке», «Труде», а также снова в «Крокодиле». В редакции заводской газеты Соболев встретил белокурую, зеленоглазую русскую девушку Таню – свою будущую жену, которая на всю жизнь оставалась для него и другом, и любимой, путеводной звездой, отрадой и наградой за все недополученное им от жизни. Вместе Александр и Татьяна прожили 40 счастливых лет. Поэт посвятил жене множество стихотворений. Вот одно из них:

С тобой мне ничего не страшно,
С тобой – парю, с тобой – творю,
Благословляю день вчерашний
И славлю новую зарю.
С тобой хоть на гору,
За тучи,
И с кручи – в пропасть,
Вместе вниз.
И даже смерть нас не разлучит.
Нас навсегда
Венчала
Жизнь.

Статьи Соболева в заводской газете о злоупотреблениях с резкой критикой руководства скоро привели к тому, что его, беспартийного еврея, снова уволили по сокращению штатов, невзирая на то, что он был инвалидом войны, а их по советским законам увольнять запрещалось. Начались поиски работы – «хождение по мукам». К тому же здоровье Александра Владимировича резко ухудшилось, и ему пришлось провести почти пять лет в больницах и госпиталях. В результате врачи запретили Соболеву работать, выдав заключение – нетрудоспособен. В довершение ко всему в 1954 году его жену Татьяну Михайловну, журналистку и радиорепортера, уволили из Московского радиокомитета заодно с другими журналистами-евреями, пообещав восстановить на работе, если она разведется с мужем-евреем. Татьяна Михайловна, написавшая после смерти мужа в память о нем книгу «В опале честный иудей…», которая при содействии Еврейской культурной ассоциации была издана тиражом всего 500 экземпляров, так вспоминала о своем увольнении: «После того, как двери советской печати наглухо и навсегда передо мною закрылись, я поняла – быть женой еврея в стране победившего социализма наказуемо».

Лето 1958 года Соболевы проводили у родителей Татьяны в небольшом городке Озеры на юго-востоке Московской области. В один из июльских дней Александр Владимирович услышал информацию радио ГДР об открытии мемориала Второй мировой войны «Бухенвальд». Там, близ города Веймар в Тюрингии, в 1937-1945 годах находился один из крупнейших фашистских концлагерей, в котором погибли 56 тысяч узников, в том числе десятки тысяч евреев, и который был освобожден американской армией 13 апреля 1945 года (надо сказать, что за два дня до прихода американцев в лагере вспыхнуло восстание, в результате которого заключенные сумели перехватить контроль над лагерем у отступавших соединений гитлеровцев). В радиосообщении, услышанном Соболевым, говорилось, что среди скорбных построек бывшего фашистского лагеря смерти на средства, собранные населением ГДР, возведена башня, увенчанная колоколом. Звон этого колокола должен постоянно напоминать об общечеловеческой трагедии, о невинных жертвах фашизма. Для Александра Соболева эта информация стала своеобразным ударом по сознанию – она дошла не только до ушей, но и до сердца поэта, знавшего войну не по сводкам Совинформбюро. Потом он рассказывал, что тогда как будто услышал, увидел внутренним взором – раскачивается на многометровой башне массивный колокол, плывут в безграничном пространстве над землей размеренные гулкие звуки, которые слышны в разных концах планеты как знак беды, знак тревоги… Поэт понял, что, если через 13 лет после окончания войны, унесшей миллионы жизней, начинает звучать колокол Бухенвальда, значит, в мире, обладающем уже сверхмощным оружием массового уничтожения (память о Хиросиме и Нагасаки!), снова неспокойно, снова обостряется предчувствие новой общечеловеческой бойни, мир снова на пороге войны – быть может, последней в истории человечества… И опасения и тревога поэта за судьбы мира справедливы и – увы! – обоснованны. Значит, время бить в набат!

Мемориальный корпус "Бухенвальд"
Мемориальный корпус «Бухенвальд»

Так возникла у Соболева идея стихотворения «Бухенвальдский набат». Начальный вариант – семь строф – был готов через два часа. Потом последовала тщательная доработка стихов, и для публикации были оставлены всего три строфы. В них поэт, бывший фронтовик, «по праву пехотинца рядового, калеченного, мятого войной, от имени всего живого» через границы и головы правительств всех стран напрямик обратился к людям мира со страстным, идущим к сердцу каждого землянина призывом – по зову набата сплотить усилия народов планеты за мир, защиту жизни на Земле, пока еще не поздно… Не допустить новой войны – дело всех и каждого. Отсюда и первые слова стихотворения, слова обращения – «Люди мира…».

Когда через два часа Александр Владимирович прочитал жене первый вариант стихотворения, Татьяна Михайловна, как она впоследствии вспоминала, заплакала, услышав строки:

Сотни тысяч заживо сожженных
Строятся, строятся в шеренги к ряду ряд.
Интернациональные колонны
С нами говорят, с нами говорят.
Слышите громовые раскаты?
Это не гроза, не ураган.
Это, вихрем атомным объятый,
Стонет океан, Тихий

Соболев понес стихи в центральную партийную газету «Правда», полагая, что там ими заинтересуются: война не так давно кончилась, автор – фронтовик, инвалид войны. В «Правде» его встретили вполне дружелюбно, внимательно расспросили, кто он, откуда, где работает, и обещали прислать письменный ответ. Когда он получил ответ, в конверте лежали его стихи – перечеркнутые. Объяснений не было…

Тогда Соболев отнес стихи в «Труд», где его знали по прежним публикациям. Там ему сказали, что «Бухенвальдский набат» будет напечатан, и действительно, стихотворение появилось в газете в сентябре 1958 года. Тогда же кто-то в редакции газеты, считавший, что композитор Вано Ильич Мурадели незаслуженно долгое время находится у властей в опале (еще после 1946-го, когда композитор попал «под раздачу» одновременно с Ахматовой и Зощенко), посоветовал поэту послать стихи Мурадели, что Соболев и сделал. Через два дня композитор позвонил Александру Владимировичу и сказал: «Какие стихи! Пишу музыку и плачу. Таким стихам и музыка не нужна! Я постараюсь, чтобы было слышно каждое слово…». Музыка оказалась достойной этих слов – как спустя время писали: «Прекрасные торжественные и тревожные аккорды эмоционально усилили мощь стихов».

Мурадели сам понес песню на Всесоюзное радио. Там художественный совет передал ее на одобрение самому прославленному в то время поэту-песеннику, «генералу песни», как его называли, Льву Ошанину. Судьба песни, а также самих авторов оказалась полностью в его руках – он мог казнить и мог миловать. Хотя соседи по Переделкино вспоминали Ошанина как доброго и сердечного человека, но в судьбе поэта Соболева он сыграл роль палача, бессердечного убийцы, который своей бессовестной фальшивой оценкой, явно из недоброго чувства зависти, а может быть, и просто по причине антисемитизма, перечеркнул возможность продвижения Соболева на официальную литературную работу, иными словами отнял кусок хлеба у безработного инвалида войны. Ошанин тогда заявил, что это «мракобесные стихи: мертвые в колонны строятся». И на песню сразу было повешено клеймо – «мракобесие». А Мурадели (в очередной раз!) попеняли – что же это вы, Вано Ильич, так нерадиво относитесь к выбору текста для песен.

Казалось бы – все, песня «зарезана»… Но Соболеву повезло – в то время в Советском Союзе проходила подготовка к участию во Всемирном фестивале молодежи и студентов в Австрии. В ЦК ВЛКСМ, куда Соболев принес «Бухенвальдский набат», песню оценили как подходящую по тематике и «спустили» к исполнению в художественную самодеятельность. И вот на фестивале, проходившем в Вене с 26 июля по 4 августа 1959 года, песня была впервые исполнена хором студентов Свердловского университета. Песня буквально покорила всех, ее тут же перевели практически на все языки, и участники фестиваля разнесли ее по миру. Это был триумф! Судьба «Бухенвальдского набата» оказалась неподвластной ни «генералу советской песни», ни тупым невежественным советским чиновникам. Вышло, как в той популярной песне самого Ошанина: «Эту песню не задушишь, не убьешь!..». В СССР «Бухенвальдский набат» впервые услышали в документальном фильме «Весенний ветер над Веной». Теперь уже и здесь остановить ее распространение было невозможно. Песню взял в свой репертуар Краснознаменный ансамбль песни и пляски под управлением Б.А.Александрова. Было выпущено около 9 млн пластинок с «Бухенвальдским набатом», но без указания имени автора слов.

Соболев обратился к председателю Совета министров А.Н.Косыгину с просьбой выплатить ему хотя бы часть гонорара за стихи. Однако правительственные органы не удостоили его ответом. Никогда поэт не получил ни одной копейки за авторство этой песни. Его вдова вспоминала, что при многочисленных концертных исполнениях «Бухенвальдского набата» имя автора стихов никогда не называли. И постепенно в сознании слушателей утвердилось словосочетание – «Мурадели. Бухенвальдский набат».

Так, несмотря на колоссальный всемирный триумф «Бухенвальдского набата» – даже японский хор «Поющие голоса Японии» привез песню на гастроли в Москву, а в Советском Союзе ее исполняли все самые лучшие солисты, в том числе Муслим Магомаев – автор ее слов вместо славы был обречен на нищенскую жизнь пасынка, «побочного сына России», как говорил сам поэт… У Соболева песню просто-напросто отняли, столкнув его с государственным антисемитизмом.

В это же время советские газеты писали о венском фестивале: «Фестиваль еще раз продемонстрировал всему прогрессивному человечеству антивоенную направленность политики Советского Союза и великую дружбу народов, населяющих СССР. Это членами советской делегации была исполнена лучшая антивоенная песня фестиваля «Бухенвальдский набат». Это советский поэт призывал: «Люди мира, будьте зорче втрое, берегите мир, берегите мир!».

Однако триумф достался только композитору, который мешками получал восторженные благодарственные письма, его снимали для телевидения, брали интервью для радио и газет. Вано Мурадели, человек уже пуганый, хотя и находящийся теперь благодаря «Бухенвальдскому набату» в зените славы, ни разу не обмолвился об авторе слов ставшей знаменитой песни.

Соболев все это время был без работы, и однажды в процессе поиска заработка он обратился за помощью к инструктору Московского горкома партии, который ему вполне серьезно посоветовал: «Учитывая вашу национальность, почему бы вам не пойти в торговлю?».

Иностранцы время от времени пытались все-таки выяснить, кто же автор текста песни, связаться с ним, но натыкались на непробиваемую стену молчания или на сформулированные компетентными органами ответы – «автор в данный момент болен», «автор сейчас в отъезде», «автора сегодня нет в Москве»…

Как-то во время гастролей Краснознаменного ансамбля песни и пляски им.Александрова во Франции после концерта (а завершал концерт всегда «Бухенвальдский набат») к руководителю ансамбля подошел взволнованный благодарный слушатель – пожилой француз, который сказал, что хотел бы передать в подарок автору стихов легковой автомобиль, и попросил помочь с ним связаться. Присутствовавший при этом «человек в штатском», который как всегда сопровождал ансамбль в заграничные поездки, быстро ответил: «У нашего автора есть все, что ему нужно». А Александр Соболев в это время жил в убогой комнатенке, которую он получил как инвалид войны, в многоквартирном бараке без воды и отопления и других элементарных удобств, он нуждался не только в улучшении жилищных условий, он просто нищенствовал на пенсию инвалида войны вместе с женой, уволенной с работы из-за мужа-еврея.

А. Соболев с супругой, 1947г.
А. Соболев с супругой, 1947г.

Известно следующее высказывание Константина Федина, входившего в 1959-1977 годах в руководство Союза писателей СССР, активного участника травли Пастернака и высылки Солженицына: «Я не знаю автора стихов, не знаю других его произведений, но за один «Бухенвальдский набат» я бы поставил ему памятник при жизни».

Слухи о том, кто же является автором замечательных, проникновенных стихов, положенных на музыку, все же ходили – шила в мешке не утаишь. Авторство стали приписывать некоторым тем литераторам, чьи имена были на слуху, например, Евгению Евтушенко, а из-за совпадения фамилий – прозаику Леониду Соболеву. Последний, правда, зная истину, позвонил Александру Соболеву и попросил, шутя, избавить себя от незаслуженных поздравлений. Евтушенко же с опровержениями не торопился…

В период самой большой популярности «Бухенвальдского набата», когда истинное имя автора слов песни стало уже известно, Соболеву стали звонить недоброжелатели-завистники, иногда звонки раздавались среди ночи. Однажды один из таких звонящих сказал: «Мы тебя прозевали. Но голову поднять не дадим!». Это была уже настоящая травля.

В 1963 году песня «Бухенвальдский набат» была выдвинута на соискание Ленинской премии, но Соболева сразу же вычеркнули из списков – не печатающийся, никому не известный автор, не член Союза писателей – а песня без автора слов уже не могла числиться в соискателях премии. Чтобы стать членом Союза писателей СССР, нужно было писать прокоммунистические, просоветские стихи, а не то, что выходило из-под пера Соболева – у него не было ни одной строчки восхваления Коммунистической партии и ее руководителей, и его творчество, таким образом, не имело права на жизнь…

Соболев не питал иллюзий относительно царящей на его родине власти. Он, прошедший войну и потерявший на ней здоровье, не мог не отзываться в своем поэтическом творчестве на происходящее в стране и писал стихи, которые, конечно, не могли быть тогда опубликованы. Так он писал, например, о главном коммунистическом идеологе Суслове:

Ох, до чего же век твой долог,
Кремлевской банды идеолог –
Глава ее фактический,
Вампир коммунистический.

Или:

...Утонула в кровище,
Захлебнулась в винище,
Задохнулась от фальши и лжи...

…А под соколов ясных
Рядится твое воронье.
А под знаменем красным
Жирует жулье да ворье.

Тянут лапу за взяткой
Чиновник, судья, прокурор...
Как ты терпишь, Россия,
Паденье свое и позор?!..

Кто же правит сегодня твоею судьбой?
Беззаконие, зло и насилие!

При этом поэт, проливавший кровь за свою родину, искренне и горячо любил ее:

...Непобедимая, великая,
Тебе я с детства дал присягу,
Всю жизнь с тобой я горе мыкаю,
Но за тебя костьми я лягу!..

Но:

...Я не мечтаю о награде,
Мне то превыше всех наград,
Что я овцой в бараньем стаде
Не брел на мясокомбинат...

Соболев, как истинный патриот, не мог относиться к развязанной властью войне в Афганистане иначе как к авантюре, повлекшей за собой гибель посланных на войну 18-летних призывников, еще совсем мальчишек. Вот отрывок из его стихотворения «В село Светлогорье доставили гроб»:

...И женщины плакали горько вокруг,
Стонало мужское молчанье.
А мать оторвалась от гроба, и вдруг
Возвысилась, как изваянье.
Всего лишь промолвила несколько слов:
– За них, – и на гроб указала, –
Призвать бы к ответу
кремлевских отцов!!!
Так, люди? Я верно сказала?
Вы слышите, что я сказала?!
Толпа безответно молчала
– Рабы!!!...

После «Бухенвальдского набата» стихи Соболева практически не публиковались, за исключением изданного в качестве приложения к журналу «Крокодил» сборника сатирических стихов «Бритый еж» (1967). В 1985 году поэт успел подготовить к печати сборник военных стихов «Бухенвальдский набат», который был включен в план издательства «Московский рабочий». Известный литературовед, член-корреспондент АН СССР Л.И.Тимофеев писал: «Закончив чтение книги, читатель, вероятно, почувствует, что она помогает ему стать лучше… Очень просто, поэтично и естественно автор вводит читателя в мир добрых и нужных человеческих мыслей и чувств… Читатель встретился с хорошим человеком…». Однако Александр Соболев не успел увидеть опубликованную книгу – он умер 6 сентября 1986 года после тяжелой болезни и онкологической операции. Ни в одной газете не напечатали о нем ни строчки. Ни один деятель от литературы не пришел проститься с ним. Просто о нем никто не вспомнил…

Творческое наследие поэта было опубликовано его вдовой Татьяной Михайловной значительно позже. Она в течение десятилетия обходила различные издательствa в пустой надежде опубликовать наследие своего мужа – ей везде отказывали. В конце концов Татьяна Михайловна пошла на крайний шаг – продала, когда это стало возможным, оставшуюся ей после смерти родителей трехкомнатную квартиру и переехала в однокомнатную, а разницу в цене использовала, чтобы в 1996 году издать наконец-то небольшим тиражом стихи мужа, при содействии Еврейской культурной ассоциации. Так, только через 10 лет после ухода из жизни Александра Соболева люди смогли увидеть сборник стихов «Бухенвальдский набат. Строки-арестанты». А в следующем году увидел свет законченный еще в 1977-м автобиографический роман Соболева «Ефим Сегал, контуженный сержант» (тираж 1000 экз.).

В 2002 году Татьяна Михайловна четыре раза писала обращение к президенту России Путину с просьбой установить в Парке Победы на Поклонной горе плиту с текстом «Бухенвальдского набата». Первые три письма Путин проигнорировал, а четвертое переслал в Московскую городскую думу. Мосгордума единогласно приняла постановление – просьбу отклонить.

Так до сих пор в России отказываются чтить память об авторе слов знаменитой песни – слов, облетевших весь земной шар и переведенных на множество языков. Память о поэте, который на протяжении 40 лет оставался просто неизвестным. А ведь эта песня, более 60 лет назад буквально всколыхнувшая весь мир, звучит очень актуально для всего человечества и сегодня.