«Бог даровал нам жизнь дважды»
Война, как известно, длилась 1418 дней. Из этих почти полутора тысяч дней около тысячи Григорий Ривлин пробыл за колючей проволокой. Освобождение пришло к нему 70 лет назад, но он и сегодня помнит многие детали того страшного детства.
– Я родился в 1933 году в городе Жмеринка Винницкой области. Отец мой работал бухгалтером, а маме хватало работы дома – нас было пятеро детей. Жили мы в небольшой мазанке – деревянном доме, обмазанном глиной и выкрашенном в белый цвет. У нас была чугунная плита, на которой мама стряпала целыми днями еду, и эта же плита обогревала наш дом зимой. Я был средним из детей, передо мной родились две сестры-близняшки, а последняя сестра, Дуся, 1939 года рождения, раньше всех нас репатриировалась в Израиль – 40 лет назад.
Отец был инвалидом детства, сильно хромал, и потому когда началась война, не мог взять на себя ответственность, чтобы вывезти всю нашу большую семью из города. Кроме того, немцы взяли город так быстро, что многих из тех, кто выехал на подводах или пошел пешком, вернули обратно. Помню, как 17 июля 1941 года в город вошли, вернее, въехали на мотоциклах, на танках немцы. И помню свое удивление: насколько легко, без всякого сопротивления с нашей стороны, они оказались в Жмеринке. Даже выстрелов не было слышно. Жмеринка была узловой станцией, откуда поезда шли на все четыре направления, и, скорее всего, именно поэтому немцы взяли ее под свой непосредственный контроль, не отдав, как почти всю южную Украину, включая и нашу Винницкую область, румынам. В городе находились румынская жандармерия и комендатура, но вместе с ней и часть СС.
Практически сразу после оккупации всем евреям приказали нашить на правый рукав одежды желтую звезду и переселиться в отдельный район, на три улицы – Максима Горького, Урицкого и Базарную. Район включал в себя и несколько небольших переулков. Колючей проволокой его оградили сразу – буквально через несколько дней мы оказались запертыми за воротами гетто. Нас заселили в пустующие дома, хозяева которых успели эвакуироваться. Наша семья получила одну комнату на всех семерых. Кроме двух тысяч жмеринских евреев, в гетто разместили примерно такое же количество евреев из Польши и Румынии. Удивила меня и высокая подготовленность немцев к организации гетто. Например, не успели нас запереть за колючей проволокой, как они начали доставлять нам на колесном тракторе воду. Вода была разлита по сотням небольших канистр, и каждая семья получала их по талонам у специально сооруженной будки.
– Какая атмосфера царила на территории гетто? Крики, плач?
– Не плач, а стон… Все время хотелось кушать, а кушать было нечего. Изредка кому-то удавалось обменять свои вещи на продукты. Так, моя мама отстегнула однажды на моих глазах с пальто меховой воротник и куда-то отнесла его, а взамен принесла муку, картошку. И это был наш семейный праздник.
В 7 км от Жмеринки располагалось село Станиславчик – там жила моя тетя, папина сестра. Ее муж вязал веревки для подвод, уздечки для лошадей и на вырученные деньги мог купить продукты. Благодаря такой важной работе семья жила чуть более свободно, чем остальные обитатели тамошнего гетто, и тетя могла поделиться с нами продуктами, но как их забрать? И тогда мне поручили это важное дело. По ночам я подлезал под проволоку и быстрым шагом направлялся в темноте по тропинкам в село – так, чтобы не позже четырех часов утра вновь вернуться.
– И что было в котомке?
– Я приносил пару килограммов муки, одну-две буханки хлеба. Первая буханка разлеталась по ртам буквально за пять минут. А мяса и молока мы не видели никогда. Все взрослые мужчины в гетто работали – в основном, на станции на разгрузке и ремонте вагонов и на ремонте мостов. Мой отец не мог этим заниматься, и его послали в мастерскую изготавливать деревянные гвозди для сапожников. А мои старшие сестры-близнецы обслуживали в столовой самых голодных и слабых. Община доставала для таких кое-какие продукты – гнилую картошку, отходы овощей… Я видел, как людей гнали на работу, как некоторые из них не возвращались, как хоронили умерших от голода и болезней – вывозили с территории гетто на санках или тележках, и для этого выписывался специальный пропуск.
В начале 1944 года в гетто разразился тиф – им переболели практически все. К этому времени немцы стремились перед бегством замести следы своих преступлений и повсюду расстреливали оставшихся в живых евреев, но у нас вывесили на заборе таблички со словом «Тиф», и они побоялись приблизиться к гетто.
Массовых расстрелов у нас не было, и этому гетто во многом обязано председателю самоуправления адвокату доктору Гершману. Бессарабский еврей, он до войны дружил с румынским комендантом города и сумел договориться с ним об условиях жизни евреев в гетто – так, чтобы они не погибли. Благодаря Гершману на территории гетто была организована та самая мастерская, в которой работал мой отец и где, кроме гвоздей, производились краски, веревки, которые жители гетто обменивали на рынке на продукты и одежду. Да, наш председатель смог даже договориться с комендантом, чтобы раз в неделю евреи могли выходить на базар. За это они вносили по две марки в казну общины, и на эти деньги поддерживались больные и слабые. Правда, помню, как на воротах повесили одного из мужчин, который работал на железнодорожной станции… Многие не имели хорошей обуви – ходили кто в чем, а этот мужчина решил обрезать для подметок тормозной рукав, располагавшийся между вагонами. Он сделал это по незнанию, и если бы немцы не обнаружили вовремя отсутствие рукава, могло произойти крушение состава. Они нашли виновника. Тот оправдывался, показывая им новые подметки на истрепанных ботинках, но это ему не помогло…
Некоторым семьям помогали с продуктами знакомые русские и украинские семьи, но бывало и наоборот. Расскажу такой случай… Недалеко от Жмеринки, на противоположном берегу Южного Буга, находилась небольшая станция Браилов. Она полностью оказалась под властью немцев, и там в течение суток были расстреляны почти все местные евреи. 280 из них удалось спастись: за деньги и золото их пропустили по мостику в Жмеринку, где, они слышали, евреев не расстреливают. И они некоторое время жили в нашем гетто. Но как-то одна украинка узнала на базаре еврейку, которая жила в Браилове, и донесла об этом властям. Тогда немцы приказали всем обитателям гетто явиться с паспортами в большое длинное помещение – курятник, и там проверили у всех прописку. Так они легко вычислили не жмеринских, и тут же взяли их под конвой с собаками.
Наш дом находился на улице Урицкого, по которой как раз шла колонна браиловцев, и я видел, как все высыпали на улицу, чтобы проститься с ними. И тут наша соседка, бездетная Брана Хаит, увидела, что одна из женщин, идущих в колонне, держит на одной руке малыша, а другой ведет девочку лет семи. Брана ворвалась в колонну и, схватив эту девочку, с криком «Что ты тут делаешь?! Марш домой!» начала тащить ее за собой: так она вырвала ребенка из лап смерти. Я с этой девочкой, Геней – Брана позже удочерила ее, и она стала тоже носить фамилию Хаит, – дружил потом все годы в гетто, после войны мы вместе пошли в одну школу, а сейчас Геня тоже живет в Израиле.
В данном случае Гершман не мог спасти браиловских евреев – вмешались немцы. К сожалению, после войны его арестовали, обвинили в пособничестве фашистам и расстреляли. Но на самом деле он спас жизни сотням жмеринских евреев, в том числе и всей нашей семье.
Жмеринку освободили 18 марта 1944 года. Правда, не с первого раза – поначалу немцы, откатившись назад, вернули станцию себе, и мы, видя это, перепугались, думали, сейчас они выместят на нас свое отступление. Но им было уже не до нас. При поддержке авиации советские солдаты захватили город окончательно.
– Ваша семья вся выжила?
– Слава Богу, все. Мне было 15 лет, я пошел в школу, потом окончил в Жмеринке железнодорожный техникум и прошел путь от слесаря от заместителя начальника локомотивного депо. Но я еще не завершил рассказ о войне… В ночь на 20 мая 1944 года, когда город находился уже под советской властью, фашисты неожиданно стали бомбить нас. Тяжелые бомбардировщики, осветительные «зонты», взрывы бомб… Немцы метили в станцию, но зенитки отгоняли их, и они решили отбомбиться над жилыми районами. На вторую ночь – опять бомбы, и одна из них попала прямо в наш дом.
– Но где же были вы этой ночью?
– А мы все находились у папиной сестры в Станиславчике. После первой ночи бомбежки родители решили не оставаться в городе и уехали от греха подальше. Отец наутро вернулся и увидел на месте дома только глубокую яму. Так Бог даровал нам жизнь во второй раз.
У меня двое детей. Я репатриировался в Израиль с женой и семьей дочери. Ее сын, мой внук, уже взрослый – участвовал во Второй ливанской войне, окончил Одесский медицинский институт и сейчас готовится к экзамену на разрешение на работу в Израиле. А сын живет в Украине, он генерал-майор милиции, доктор юридических наук и заслуженный юрист Украины.