Чертеж с автографом Туполева

Дмитрий Зейгерман | Номер: Август 2013

Генерал-майор авиационно-технической службы А.Н. Туполев (1944г.)

Генерал-майор авиационно-технической службы А.Н. Туполев (1944г.)

1986 год. Осень. 1 сентября. Мы, 30 молодых идиотов-счастливцев поступивших в институт, сидим в аудитории и ждем своего первого в жизни преподавателя. Не учителя, а именно ПРЕПОДАВАТЕЛЯ. Секунда в секунду со звонком в дверях аудитории появился пожилой, поседевший, худощавый мужчина с военной выправкой – Андрей Юрьевич Кононицын.
– Уберите тетради и учебники, достаньте чертежные наборы. Наш предмет называется «Инженерная графика». Будем учиться чертить,– этой его фразой начался наш 5-летний путь к вершинам высшего образования.

Андрей Юрьевич, получивший у нас кличку «Подписьдата», принадлежал к военному поколению. Кончив весной 1944 года институт, лейтенант Кононицын отправился на фронт. Повоевав четыре месяца, он получил «шерифа» (орден Красной Звезды) и ранение, на полгода отправившее его в госпиталь. После излечения, в начале 1945 А.Ю. был направлен в знаменитое ЦКБ-29 – туполевскую шарашку. (Тогда уже не шарашку. С 1943 года Туполев – вольняшка и генерал-майор). Вся дальнейшая служба Кононицына проходила в разных полу- и полностью закрытых КБ и НИИ, но соприкосновение со знаменитым авиаконструктором стало самым ярким событием в жизни нашего преподавателя.
Добрейший, педантичный и требовательный Кононицын относился к студентам как к подмастерьям Всемирного Великого Ордена Инженеров: зря не гнобил, но и спуску не давал.
Типичный зачет проходил у него так.
Перед Кононицыным раскладывался чертеж.
– Подписьдата,– палец преподавателя указывал на пустые графы в угловом штампе.
– Ой, забыл! Сейчас поставлю!– пытался оправдываться разгильдяй.
– Подпишешь сейчас, а сдавать будешь через неделю. Кому лень хоть немного пошевелить руками пусть побегает ногами. Говорят, это может спасти от лени и ожирения, – Подписьдата возвращал чертеж обладателю раннего склероза.
Через неделю на чертеже (уже датированном и подписанном) безжалостной рукой указывались АБСОЛЮТНО ВСЕ ОШИБКИ И НЕТОЧНОСТИ. Вплоть до: «А эта циферка в размере спьяну баиньки легла. А тут у размерной линии тяжелая контузия стрелки». Ставился обязательный НЕУД, заверенный подписью: инженер-полковник Кононицын.
– Неуд не пуля, через неделю исправится, – успокаивал А.Ю. неудачников и слабонервных.
Ну а через неделю исправленный чертеж как правило принимался. Хронически ленивые и откровенно тупые таскались к Подписьдате еще 1-2 недели. Счастливчики – те, кто не забыл поставить подпись и дату дома, получали милость исправить мелкие огрехи в аудитории и сдать с первого раза. Всю следующую неделю они ходили со зримым нимбом над головой.
Однажды, незадолго до конца семестра, когда нагрузка на бедных студиозов возрастает до максимума и без черчения, Кононицын срезал всех. Всю группу. Срезал безжалостно и жестоко. Чертежи нужно было не исправлять, а полностью переделывать. Мы сидели подавленные, а Подписьдата ходил между рядами и успокаивал нас:
– Ребята, поймите, то, что вы сегодня принесли – это не чертежи, а школярская мазня. Я вам всего-то неудов понаставил, так ведь неуд не пуля, через неделю исправится. Да Туполев за такое изобразительное искусство с дерьмом бы вас скушал.
– Ах, Туполев,– у нас на глазах А.Ю. перенесся в свою молодость,– вы не представляете, какой это был человек. Какое счастье было работать под его началом.
– Ладно, ребята,– Подписьдата вернулся в реальность,– когда сдадите свою мазню, так уж и быть, покажу вам один чертежик, который Туполев подписал лично мне. Больше 40 лет его храню. Кроме родственников, еще никому не показывал.
Мы напряглись. Чем-чем, а комплексом барона Мюнхгаузена Кононицын не страдал. Вынести из закрытого КБ, еще недавно бывшего привилегированной тюрьмой, чертеж узла боевого самолета (в те времена Туполев другим не занимался) было не под силу даже Джеймсу Бонду.
Прошло еще несколько недель. Мы сдали эти чертежи, еще чертежи и еще кучу разной всячины по другим предметам и успешно забыли о фантастическом обещании Кононицына, а он помнил. Наступила первая в нашей жизни сессия. Сидим мы на предэкзаменационной консультации по инженерной графике. Завтра экзамен. И вот в конце консультации, перед тем как пожелать нам «ни пуха, ни пера» А.Ю. свое обещание выполнил. Он выставил на всеобщее обозрение планшет к которому был прикреплен пожелтевший от времени лист ватмана. Любопытные подошли поближе.
«Перекачивающий насос», – значилось в угловом штампе (это в самолете такая штуковина, которая в считанные минуты прокачивает тонны топлива). Чертил: ст. лейтенант-инж. Кононицын А.Ю. Подпись. Дата. Сам чертеж был выполнен со свойственной А.Ю. скрупулезностью. Все необходимые виды, разрезы, сечения и размеры. Все по ГОСТу. ГОСТ нарушали только 4 строки размашисто написанные чернилами в левом верхнем углу чертежа.
«Уважаемый гражданин (зачеркнуто) товарищ ст. лейтенант-инж.», – обращалась первая строка.
«Это не насос»,– оповещала вторая.
«Это говно», – с безапелляционной точностью приговаривала третья.
Подпись: Туполев и дата: февраль 1946 года.


Дмитрий ЗейгерманСАМ О СЕБЕ:
Зовут меня Зейгерман Дмитрий. Родился в Киеве в 1964 году. Литературной деятельностью занялся рано – в 1971-м, когда пошел в школу. Несмотря на то, что русский язык никогда не относился к числу любимых предметов, сочинения всегда писал на твердую четверку.
В 1979-м литературную деятельность пришлось прервать из-за поступления в Киевский электромеханический техникум железнодорожного транспорта им Островского (того, который закалял сталь). Там было не до литературы. Времени хватало только на контрольные, курсовики и «лабы». Техникум закончил с отличием в 1983-м и поступил в Харьковский Императорских ордена Трудового Красного знамени институт инженеров путей сообщения им. Жданова. Кроме шуток. Наименование моей альма матер включает в себя ее до- и послереволюционное название. Однако вскоре образование пришлось прервать. Меня призвали в армию. Служил по близости к белым медведям: в Красном селе Ленинградской области. В самоходы сбегал на экскурсии в Царскосельский лицей. Ребята, по секрету, Пушкин был двоечником. При Советской власти его отчислили бы за неуспеваемость и сослали бы туда, где Бродский коров гонял. После дембеля вернулся в институт и закончил его.
Распрощался с железной дорогой и занялся приборостроением на базе микропроцессорных систем. Тогда же вернулся к литературной деятельности. Мое первое творение (это было техническое описание какого-то прибора) получило резко отрицательную оценку критики: «Это должны читать инженеры, а написано так, что поймет младенец.» Пришлось переписывать. Потом быстро наловчился писать так, как надо. С 1991 года живу в Израиле. Занимаюсь своими микропроцессорами, поэтому литературную деятельность пришлось распространить на английский и иврит.
Что писал? Программы, технические задания, технические же описания, служебные записки и прочее. Теперь вот взялся за рассказы.
Чего не писал и не буду писать никогда – кляузы и доносы.
Жизненная позиция – умеренный оптимист. Уверен, что мои лучшие программы, приборы, рассказы, книги ожидают меня в будущем.