Молчаливая совесть — главная наша беда
Заслуженный художник Украины Герман Гольд о молчаливой совести, коде племени, бедах еврейской общины и умении отделять зерна от плевел
Из нашего досье:
Герман Гольд — это имя впервые прозвучало еще в конце 1960-х, когда на всесоюзной выставке в Москве появился портрет командира легендарного авиаполка «Нормандия-Неман» Жана Луи Тюляна. Видимо, не напрасно директор Третьяковской галереи надолго задержался у этой работы, и сделал предложение о приобретении. Не случайно и то, что главный раввин Израиля Элиягу Бакши-Дорон в свое время предпочел Гольда остальным мастерам, когда встал вопрос о его портрете.
Более полувека мастер создает еврейский цикл своих работ — от испепеленных в годы Холокоста штетлов до теплого света ханукальных свечей, от портретов глав поколения — до танахических образов.
Вместе с тем художник исключительно востребован как классический портретист. Недаром все портреты президентов Российской Академии Наук вышли «из-под кисти» Гольда.
Работы Германа Гольда находятся в музеях и галереях России и Украины, Академии Наук России, Центральном Музее Вооруженных Сил России, в Киевском Музее Русского Искусства, музеях Франции, Греции, Израиля, США, а также в частных собраниях по всему миру — от Австралии до Японии.
— Герман Моисеевич, как вы относитесь к спорам о реальности или виртуальности еврейской общины в Украине?
Портрет писателя Фазиля Искандера
Мы забываем, что феномен еврейского возрождения во многом идеализирован. Ведь, чего скрывать, тридцать лет назад множество советских евреев были евреями поневоле – они бы и рады НЕ БЫТЬ, да пятая графа не пускала. Помню, как мой сосед, уже в 1990-е носил цепочку, так сказать, на все случаи жизни — на груди у него был крестик, а на спине — магендовид, легко менявшиеся местами в зависимости от ситуации. Помню телемастера-еврея, по его собственному определению, «очень счастливого человека». На вопрос, а в чем счастье-то, он толково разъяснял: «Понимаете, я абсолютно не похож на еврея и дети мои совершенно не похожи — повезло же». Так что расчет на то, что все евреи, выйдя из советской скорлупы, непременно захотят вернуться к корням, был наивен. И с обретением свободы выбора в начале 1990-х многие предпочли именно НЕ БЫТЬ евреями. С другой стороны, те, кто искренне хотел БЫТЬ, не знал, как именно. Если БЫТЬ евреем — это иметь право на свободное исполнение «Купите, койфт же, койфт же папиросн» в ее оригинальной версии или публичное отплясывание фрейлехса, то интеллигенции это быстро поднадоело. Отрастить пейсы и надеть шляпу постсоветские евреи тоже не захотели. А больше, собственно, никто ничего и не предлагал — ни раввины, бесконечно далекие от светской еврейской культуры, ни общинные лидеры — в большинстве своем такие же неофиты, как и мы сами.
— Так в чем же главная беда нынешней общины?
— У всякой палки есть два конца. Евреи на протяжении столетий жили обособленно, некой автономией со своими судами, понятием о морали и пр. Хорошо, безусловно, что мы вышли из гетто, плохо, что, выйдя, переняли все худшие пороки окружающего общества — та же двойная мораль, лицемерие, ханжество. Ничего ведь зазорного нет в том, чтобы выйти на майдан любого цвета — от оранжевого до бело-голубого и, «отработав программу», получить 50 грн. за участие в митинге. Точно так же евреи выходят на «еврейский» митинг с, казалось бы, благородной целью, но за те же 50 грн. С другой стороны, для многих митингующих пожилых евреев — эти 50 гривен — тоже деньги, и они нуждаются в них не менее, чем олигархи в голосах так называемой «еврейской общественности». Обе стороны нашли друг друга, и пока существующее положение устраивает и тех, и других, при молчаливом согласии совести, они неплохо уживаются. Собственно, молчаливая совесть — это главная наша беда. Нельзя при этом забывать, что жизнь сложна и противоречива, и человек, который сегодня озабочен своим бизнесом, завтра спасает жизнь молодому парню, оплатив чартерный рейс и дорогостоящее лечение в Израиле — это многое искупает… Сила денег велика, ей подвластны многие, включая людей религиозных, — главное, не терять моральные ориентиры, несмотря на соблазны.
— Ну, даже цадики не были лишены вкуса к жизни, поражая воображение современников выездом на четверке лошадей и богатым убранством дома…
«Капитал»
Правда, стоило бы чуть потише вещать о скромности и бескорыстии спонсоров так называемого еврейского ренессанса. И не печатать на первой полосе ведомственных еврейских газет письма с благодарностью за наше счастливое еврейское детство, старость и пр., что ставит в неловкое положение самих спонсоров. И, кстати, противоречит еврейской традиции, согласно которой имя благодетеля вообще не должно быть обнародовано. Понятно, что это не применимо к ситуации в нашей специфической общине, но надо оставаться в рамках некой системы координат, ведь угодливость «паствы» по отношению к еврейским лидерам принимает порой гротескно-брежневские формы.
— А почему ренессанс все-таки «так называемый»? Посмотрите, как активно на протяжении последних 20 лет звучат призывы к возрождению идиша и идишкайта.
— Нельзя превратить фарш, пропущенный через мясорубку, в мясо. Это слова блестящего знатока идиша, еврейского интеллектуала и главного редактора журнала «Лехаим» Боруха Горина. По-моему, лучше не скажешь. Не хочу впадать в морализаторство по этому поводу, но надо отдавать себе отчет в реальном положении дел. В конце концов, сегодня можно быть евреем, не зная идиша и не являясь носителем той еврейской культуры, которая сгорела в печах Освенцима и была добита несколько лет спустя в застенках МГБ. Искусственная реконструкция прошлого так и останется реконструкцией – телом без души…… В какой-то мере это относится и к религиозному возрождению – одев капоту и подпоясавшись гартлом, мы не станем автоматически нашими дедушками и бабушками, да это и не суть еврейской традиции, не в этом ее смысл. Я назвал бы таких «новых» евреев декоративными, и тем милее мне образы стариков из ушедшего мира штетла — героев моих картин.
— Что же тогда, лично вам, кроме антисемитизма, позволило сохранить национальный дух в советскую эпоху?
— Само время не позволяло практически ничего. Да я, не будучи интеллектуалом, над этим никогда и не задумывался, просто был тем, кем ощущал себя с детства. Мне иногда кажется, что с национальным духом рождаются так же, как с горбатым носом или черными волосами. Сегодня это, вероятно, не так, но мы-то говорим о другой эпохе. Поэтому в сохранении/поддержании еврейской идентичности я не вижу никакого подвига, как нет подвига в том, что мы дышим — это естественный процесс. Диссидентом я никогда не был, но всегда делал то, что считал правильным – захотел жениться именно под хупой (в 1971-м году) — женился, до сих пор бережно храню ктубу на тетрадочном листке, постился в Йом Кипур, ел мацу в Песах, не вступал, несмотря на настойчивые предложения, в партию, и т.п. И все это даже не из чувства протеста против государственного антисемитизма — просто таков код моего племени, как я его понимаю…
– Еврейская тема в творчестве, насколько я понимаю, тоже стала для вас органичной далеко не вчера?
– Пожалуй, впервые к этой теме я прикоснулся в армии — я отслужил более четырех лет в Винницкой области. После войны (я призвался в 1952-м) мужчин было мало, и солдат не демобилизовывали годами, первый послевоенный призыв вообще служил 8 (!) лет. Нашу часть окружали полуразрушенные штетлы – остатки анклавов своеобразной еврейской жизни, босые, сопливые дети, сохнущее на «центральной улице» белье. У меня есть работа 1957 года «Ночное чтение» — старик-еврей, застывший над книгой при свете керосиновой лампы — это отражение уже почти исчезнувшего к тому времени мира. А после демобилизации я поехал не домой, а в Черновцы — к великой еврейской актрисе Сиди Таль. Впечатление от этой встречи оставалось со мною долгие годы.
Что касается еврейской темы, то ведь и Рембрандта вполне можно назвать великим еврейским художником. Но еврейское искусство — это нечто другое. В этом смысле большим еврейским художником, на мой взгляд, был Левитан, чья самозабвенная любовь к российской природе вовсе не случайна, ведь щемящая красота русского пейзажа очень созвучна еврейскому мироощущению. И вот это ощущение, привнесенное в картину, и есть еврейское искусство. А вообще, еще ни один умник так толком и не объяснил, что это такое – еврейское искусство…
— Небольшое отступление от темы. Я слышал, что вы были другом юности Вячеслава Клыкова – известного советского скульптора, лауреата Госпремии, в последние годы возглавлявшего Союз русского народа – одну из самых черносотенных организаций России. Клыков, не прослужив ни одного дня в армии (в то время, когда служили все, разве что не полные инвалиды) любил выходить в народ в хорошо подогнанной шинели и разглагольствовать о защите интересов нации и государства. Вы, инородец, тянули армейскую лямку четыре года, но по мнению «патриотов», являетесь разрушителем того государства. Не обидно? Вот ведь повод поразмышлять о судьбе советского еврея…
— Со Славой, мы действительно дружили, устраивали совместные выставки, помню, как моя мама к нашему приходу всегда жарила картошку на большой сковороде… Да и к его «белому билету» я имею непосредственное отношение. Когда Клыкова хотели призвать, я обратился к своему учителю академику Академии художеств Николаю Жукову с просьбой помочь талантливому другу получить отсрочку — тогда это было крайне сложно. Но он получил ее, а потом и вовсе «забыл» отслужить. А я в это время совершал марш-броски по 50 км., в конце которых многих солдат несли на носилках.
Не могу сказать, что в те годы (да и впоследствии) Клыков хоть раз дал повод для упрека в антисемитизме. Последний раз мы виделись в 1992-м в Москве — было много водки, а из закуски пакет молока. Потом поехали к нему домой — жил он на улице Горького, в квартире Шостаковича, будучи мужем бывшей жены Максима Шостаковича. Там и продолжилось задушевное общение до глубокой ночи. Возможно, правы те, кто утверждает, что у каждого антисемита должен быть «любимый еврей», хотя не исключаю, что в смутное время Клыкова просто использовали в своих целях — человеком он был ярким и эмоциональным…
— В молодости с антисемитизмом не сталкивались?
«Нежность»
— Неужели он не вносил коррективы в естественный для вас ход вещей?
— Вносил, и не раз, но я не люблю рядиться в тогу униженного и оскорбленного, поэтому расскажу лишь об одном забавно-печальном случае. В конце 1960-х мой портрет командира авиаполка «Нормандия — Неман» Жана-Луи Тюляна экспонировался в Центральном выставочном зале в Москве и многократно репродуцировался в журналах и альбомах. Вскоре, к 25-летию Победы, в Москву прибыли бывшие пилоты «Нормандии», один из которых, владеющий русским Игорь Эйхенбаум, выписал мне почетный паспорт для въезда в Париж, на котором расписался знаменитый генерал Пуйяд, близкий друг де Голля. Герой Советского Союза маркиз де ля Пуап просил, как только я приземлюсь в Орли (вот наивность), сразу связаться с ним, у него несколько замков под Парижем и в одном из них я обязательно его застану. Стоящий рядом генерал Захаров, бывший командир 303-й авиадивизии, в состав которой входил французский авиаполк, добавил, что у Пуапа личный самолет и каждый сезон новая жена.
Но как только к нам подошел корреспондент «Фигаро», Захаров шепнул мне (из лучших побуждений), что это мол, реакционная газета, и появление в ней моей фамилии крайне нежелательно, аргументировав в духе «тебе мало, что ты еврей?!» Позднее один журналист жаловался, что материал о портрете Тюляна он отнес в АПН, главред которого сначала сказал, что он станет подарком для читателя, но, увидев фамилию художника, печально заметил, что французский пролетариат этого не поймет…
Страшно ведь на самом деле не это, а то, что основное время и силы уходили на полотна типа «Ленин за работой», «Ленин с детьми» и пр. Вообще век художника складывается из двух составляющих — это работа над заказами, которые не всегда по душе, но приносят деньги, и творчества «для души», как правило, кроме затрат, ничего не сулящего. Таким образом, художнику нужно прожить две жизни, то есть в первой заработать на вторую. Это очень сложный и опасный процесс, совершенно незаметно ты можешь первую жизнь, приносящую доход, принять за вторую, и тогда тебе как художнику конец. Наша доля метаться между вдохновением и ремеслом.
«Воспоминания о Сатанове»
— Да, и очень печально, что к этому причастны мои соплеменники с американским паспортом. Несколько лет назад один специалист, связанный с арт-рынком, рассказал, как обманывают меня его коллеги-дилеры. В подтверждение своих слов он достал великолепно изданный каталог еврейских художников, который открывался моей работой, и вообще на треть состоял из моих полотен. Сообщив, что мои картины репродуцируются колоссальными тиражами и моментально расходятся, он открыл страницу с биографиями авторов, среди которых не было Германа Гольда, зато оказался мой «двойник» — с англоязычной фамилией, придуманной биографией, который родился в Вене, а не в Курске, учился в Париже, совершенствовался в Риме и т.д. В обморок я не упал, но от отвращения и обиды не смог уснуть до утра. Тем более противно, что подобную подмену авторства (без моего на то согласия) совершили люди, называющие себя хасидами — видимо, страсть к наживе непобедима.
— Это сказалось на вашем отношении к иудаизму?
— Было бы глупо отрицать, что люди, «презентующие» сегодня ту или иную религию, не оказывают влияния (со знаком плюс или минус) на основы веры, заложенные тысячелетия назад. Но, вместе с тем, если некоторые ортодоксальные иудеи «работают» наркокурьерами (а такие случаи известны, о них даже снят фильм) — что ж, креститься после этого? Я в состоянии отделить зерна от плевел, хотя количество плевел порой обескураживает.
К тому же, я знаю много искренне верующих людей, не дающих разувериться в силе еврейской традиции и моральных ориентирах, не идеализирующих еврейский мир, а пытающихся его улучшить. Разве не в этом высшее наше предназначение — улучшить этот мир? Мне это близко — и как художнику, и как еврею.
Вел беседу МИХАИЛ ФРЕНКЕЛЬ
