Искусство

Палитра спрессованного времени

| Номер: 03/279 Март 2016

К юбилею Бориса Карафелова

Отмечающий свой семидесятилетний юбилей замечательный художник Борис Беньяминович Карафелов родился 21 марта 1946 года под Ташкентом, но уже в полуторамесячном возрасте вернулся с родителями в Винницу, где прошли его детство и юность. Хотя в 2008 году двенадцать работ художника экспонировались на выставке «Средняя Азия, Москва, Иерусалим в творчестве еврейских художников» в Государственном музее Востока в Москве, фактически вырос он не в Средней Азии, а в Украине, где он жил (включая годы учебы в Крыму) более тридцати лет. Старый еврейский квартал Винницы, где прошло детство художника, еще до революции назывался «Иерусалимка»; так называется и одна из серий работ Б.Б. Карафелова, посвященная воспоминаниям об уже ушедшем мире восточноевропейского еврейства бывшей «черты оседлости». Мир, заселенный своими философами и актерами, которые в обычной жизни были незамысловатыми еврейскими ремесленниками, предстает на его полотнах некой мистерией, пронзающей серую завесу обыденности.
В 1969 году Б.Б. Карафелов окончил Крымское художественное училище в Симферополе, после чего до 1976 года преподавал в художественной школе в Виннице, а в 1977–1989 гг. – в Москве. Кроме того, как художник-постановщик он работал в московском Театре на Таганке, Донском театре драмы и комедии им. В.Ф. Комиссаржевской в Новочеркасске, театре «Мерлин» (Будапешт) и других труппах.

С 1990 года Б.Б. Карафелов живет в Израиле, где уже в 1992 году был удостоен премии им. Мордехая Иш-Шалома иерусалимского Дома художника. Его выставки, проводимые в Иерусалиме каждые несколько лет, заслуженно пользуются неизменным вниманием любителей искусства. В 1993, 1996 и 2004 годах персональные выставки Б.Б. Карафелова проходили и в различных городах США. Репродукции его произведений широко известны даже тем, кто не знает его имени, ибо его картины использованы в оформлении многих книг любимой миллионами читателей писательницы Дины Ильиничны Рубиной, супруги художника с 1984 года; в 2012 году вышла их совместная книга «Окна», включающая девять новелл Д.И. Рубиной и репродукции 54 картин Б.Б. Карафелова.
В интервью Светлане Светловой художник так сформулировал свое творческое кредо: «Мне близки традиции европейского колоризма, восходящие к древним культурам Средиземноморья. Художественное полотно – это поверхность, на которой разворачивается драма цветовых взаимоотношений. Организуя цветовое многообразие, художник стремится к целостности. Когда строй цветовых рядов и интервалов образует некую гармонию – рождается картина».

Именно так родилось и полотно «Скрипач»: на холсте изображен музыкант в кипе, со скрипкой и смычком в руках, на фоне распахнутого окна, за которым открывается вид на цветущие холмы, где то здесь, то там краснеют крыши домов поселений в Иудейской пустыне. Образ музыканта, его лицо, изящный корпус скрипки, пейзаж за окном – все это рождается и расцветает мириадами красок из тысяч мимолетных, почти ювелирных мазков, составляющих драгоценную живописную мозаику полотна. За окном, обрамленным текучими пятнами бордово-синих теней, живым оранжево-зеленым огнем расцветает вечерняя заря, обагренная золотыми, лиловыми и алыми красками заката, которые мягко отражаются на изумрудно-салатовых склонах холмов, на белых стенах невысоких домов, согретых золотым светом – и эти красочные искры звенят в самом воздухе, бросая отсветы на скромное одеяние исполнителя, его лицо и руки, на яркие красно-оранжевые изгибы скрипки. Но музыкант не всматривается в исполненный красок пейзаж за спиной – его задумчивый и грустный взор направлен к зрителю, и в то же время – куда-то вдаль… Скрипка в его руках, сияющая оранжево-красным огнем, будто излучая свой собственный, внутренний, неудержимый живой свет, становится самым ярким источником цвета на полотне, споря с заходящим солнцем. Музыкант прижимает ее к сердцу, сообщая ей свое тепло, и именно она выражает его чувства и мысли тогда, когда он молчит, она уподобляется лире поэта – музыкальный инструмент становится воплощением его души, его неугасимого душевного пламени, пусть и земного, но не менее яркого, чем пламень небесный – не меркнущего с закатом и всегда принадлежащего его зрителю. И этот душевный огонь, это озарение живо всегда, во тьме и на свету, как жива и музыка – будь то музыка скрипки или неповторимая музыка его трепетной и чуткой души.

Полотно «Натюрморт с маской» решено в светлых, тонких, летучих, почти пастельных тонах – яркие краски спелых фруктов, переливающихся солнечными бликами, отражаются на бело-голубых тарелках и отзываются бежево-фиолетовыми и сине-зелеными искрами на коричневой поверхности деревянного стола, на светлых стенах пляшут бирюзово-лиловые тени и золотисто-розовые отсветы солнца. Быстрые, подвижные, динамичные мазки, мимолетные прикосновения кисти создают и глубокую прохладу тени, и лучезарные дневные блики, озаряющие стены, картину на стене в бронзовой раме, белизну штор и полотенца на столе. На полотне под потолком изображен еще один натюрморт, где можно легко различить сочный гранат, металлический чайник и голубую чашку – он написан в той же манере, и тем самым реальность приобретает словно двойное измерение: художник запечатлевает и пространство своей комнаты, и сюжет второй картины, который будто открывает окно в другой мир. «Когда я пишу свои картины, я “включаю” не только зрительный ряд, – объясняет Б.Б. Карафелов. – Сначала возникает некая среда, это неясные еще ощущения, в которых основную роль играет свет, жизнь света; потом среда конкретизируется, обнаруживаются предметы, фигуры, наконец, я начинаю узнавать эти предметы и фигуры, я узнаю эти персонажи, с которыми прожил какую-то часть жизни… Это люди, жившие когда-то или живущие сегодня, и в то же время это я сам, потому что я почувствовал их в том срезе, где я и они – одно и то же, нас вылепил свет». Бесчисленное количество пятен и искр чистого цвета, смешиваясь друг с другом, соединяются в живописной гармонии, порождая почти осязаемые образы, мириады оттенков и полутонов – подобно разноцветным стеклышкам витражей в старинном храме, которые воссоздают из цветовых пятен все краски жизни. А мастерская – это всегда святая святых художника, где совершается таинство созидания, и здесь он творит, преображается, перевоплощается, то являя свое обычное лицо, то примеряя новый образ, как будто надевая снятую со стены маску, и где рождается его искусство, предстающее перед глазами зрителя, озаренное светом из окна, когда творец распахивает шторы, напоминающие театральный занавес, и приглашает зрителя погрузиться в действо, вершащееся на полотне.

В одной из записанных бесед Б.Б. Карафелов отметил: «Можно вычленить некую традицию в истории искусства, которую я пытаюсь продолжить. Она берет начало в культуре Средиземноморья и двумя путями – через Византию и Венецию – и через Грецию и Флоренцию идет в искусство XVII века». В Венеции и Флоренции он работал много, создав там целый ряд исключительных произведений (одно из них использовано в оформлении обложки пронзительной повести Д.И. Рубиной «Высокая вода венецианцев»). «Очень люблю Италию, – говорил Б.Б. Карафелов в беседе с Алексеем Осиповым. – Там все соразмерно человеку, и кроме ослепительной природы есть все достижения человеческого гения: архитектура, городские пейзажи, интерьеры, одежда, национальная кухня настолько гармоничны, что все это вместе дает ощущение удивительного душевного комфорта». Это ощущение изумительно передано живописцем на картине «Воспоминание о Венеции», где Борис Карафелов являет зрителю живописный уединенный уголок легендарного города на воде, тихий и романтичный, затаившийся в стороне от центральных каналов и улиц, от многотысячной толпы туристов и шумной суеты. Здесь же, в тишине и умиротворении, стройные окна средневекового палаццо с чуть просевшими от времени стенами задумчиво смотрятся в неторопливые воды канала, где легкая рябь раскачивает их зыбкое и текучее отражение. Здесь нет ни единой души, и только пара любящих друг друга людей в гондоле, без гида и сопровождающих, нашла уединение в этом тихом укрытии. Вся картина буквально сотворена из переливов прохладной и тенистой фиолетово-голубоватой палитры, играющих лиловыми, оранжевыми и даже красными бликами на стенах особняка и бросающих бирюзово-лиловые отсветы в воду, расходясь по всему полотну подвижными волнами и красочными цветовыми всплесками. Зритель не видит здесь ни знакомых архитектурных достопримечательностей Венеции, ни известных памятников – это место невозможно назвать, определить, отыскать на карте города, это безымянный уголок, который будто бы потерялся во времени и пространстве, выпал из повседневности и даже не привязан к своему имени. И именно в этой тихой гавани двое возлюбленных обрели уединение, чтобы насладиться молчанием наедине друг с другом, вдали от туристических дорог, от смеха и крика толпы, от тысяч фотовспышек, чтобы забыть о течении времени, об окружающем мире, обо всем вокруг. И поэтому даже гондольер становится лишним на полотне – он не может отсутствовать, но зритель не видит его на холсте. Воды канала готовы вот-вот остановить свое течение, а сами возлюбленные вот-вот ускользнут от внимательного взгляда зрителя, чтобы остаться наедине друг с другом, исчезнув за границами картины.
Из Италии, как и из всех иных заграничных поездок, Борис Карафелов уже четверть века возвращается в Израиль. Понятно, что нигде нет рая на земле, и все же в этой стране Борис Карафелов обрел новое художественное дыхание. «В Москве за окном у меня были “хрущобы”, по полгода – узкий двор с грязным снегом, а здесь – бесконечные холмы Иудейской пустыни… И совсем другое пространство: можно двигаться и час, и другой – постоянно ощущаешь его наполненность. Здесь спрессовалось не пространство – время как бы спрессовалось: что было тут тысячи лет назад, было словно вчера». Израильская живопись Бориса Карафелова изумительным образом отражает и эту наполненность времени, и колористическую безбрежность такого территориально маленького пространства. Именно поэтому его искусство останется важным и нужным ценителям живописи еще многие десятилетия.

На снимках:
— Борис Карафелов на выставке
своих произведений, 2011 г.
— «Скрипач»
— «Натюрморт с маской»
— «Воспоминание о Венеции»

Автор: Алек Д. Эпштейн и Андрей Кожевников, специально для «Еврейского обозревателя»