Имя

Реквием по клезмеру

22 мая в Запорожье на 96-м году жизни ушел от нас АРКАДИЙ ГЕНДЛЕР, автор-исполнитель песен на идиш, поэт, педагог, фольклорист.

Его имя было Абрам, а его отца звали Эльханан. Но все знали его как Аркадия Хуновича, а для многих он был просто Хунович – сразу было ясно, о ком идет речь, без вариантов.
На правах давнего знакомого, земляка и соратника я позволю себе личную интонацию, говоря о человеке, который по праву стал символом еврейского возрождения и идишкайта. «Ушла эпоха» – писали о нем сразу после его кончины. И это правда. Волею судьбы Аркадий Гендлер связал целых три временных эпохи – довоенного еврейского местечка, советского периода «евреев молчания» и эпоху возрождения еврейской жизни в независимой Украине – и все это не просто самим фактом долгой жизни, а благодаря знанию еврейской культуры и большому таланту певца, композитора, поэта и педагога.
Двадцать лет назад к 75-летнему юбилею Хуновича я написал о нем статью в газету «Запорозька Січ» под названием «Не стоит местечко без праведника».
Там я с удовольствием рассказывал о замечательном человеке, которому довелось под старость лет реализовать свои таланты и увидеть, как оказалось востребованным то, что он впитал с детства и пронес сквозь годы.
Еще в детстве я много слышал от отца о его сослуживце – неком Хуновиче, великом остроумце, знатоке еврейских шуток и анекдотов и талантливом поэте. Необычное отчество тогда запомнилось, и я не удивился, когда в начале 90-х Аркадий Хунович Гендлер появился в нашей еврейской общине и был приглашен в школу «Алеф» преподавать идиш.
Общение с Хуновичем было тем более интересным, что он олицетворял то, что мы тогда только начали узнавать из ставших доступными еврейских источников. То, что для нас было экзотической теорией, для него было неотъемлемой частью детства и юности, прошедших в Бессарабии (как писали в советской литературе – «в буржуазной Румынии»). На первом Йом-Кипуре в запорожской синагоге Хунович умело надевал талес и пел «Авину Малкейну». Он сам и был тот идишкайт, возрождением которого мы начинали заниматься – он, человек, который «Войну и мир» впервые прочел в переводе на свой родной язык идиш, который был очень одарен музыкально, искренне интересовался городским фольклором на идиш и еврейской песней, который сохранил, казалось бы, безвозвратно утраченное в период Холокоста культурное наследие в виде песен, стихов, имен.
Когда в Запорожье открылся хэсэд (было это в 1995 году), я в качестве директора много сотрудничал с Хуновичем – он был звездой нашего клуба. А больше всего запомнился его коронный номер во время застолий в рамках программы «Теплый дом», когда Хунович по многочисленным просьбам исполнял «Дойну на ноже» – песню о Бессарабии на слова Ицика Мангера. Он прикладывал к губам обычный столовый нож и мастерски, как на гармонике, исполнял молдавский мотив. И когда он пел на идиш «Ай, майн либе Бессарабия!», его лицо светилось – потому что это было лицо человека, поющего о родном крае на родном языке.
Абрам (Аврум) Гендлер родился 29 ноября 1921 года в бессарабском местечке Сороки. Он был десятым ребенком в семье дамского портного Хуны Гендлера и его жены белошвейки Рухл. «Я начал петь еврейские песни раньше, чем говорить, – вспоминал он. – Мама шила и всегда что-то напевала за работой. А когда я подрос и стал помогать ей, то мы уже пели вместе».
Абрам четыре года проучился в талмуд-торе и один год в румынской гимназии, после чего из-за бедности был вынужден оставить учебу и работать портным в подмастерьях у отца. Ярким воспоминанием юности будущего мэтра идишкайта стало участие в подпольном коммунистическом и сионистском движении, а также – игра в любительской театральной студии на идиш.
В интервью своему младшему коллеге, преподавателю еврейской истории и традиции гимназии «Алеф» Борису Артемову Абрам Хунович рассказывал: «Еще в талмуд-торе мы покупали марки «Керен Каемет» и участвовали таким образом в покупке земли в Палестине для будущего еврейского государства. А став чуть постарше, я влился в молодежное сионистское движение. В маленьких Сороках существовало целых четыре молодежных сионистских организации – «А-Шомер а-Цаир», религиозная «Мизрахи», «Гордония», в которой состоял я, и «Бейтар» ревизионистов Зеева Жаботинского. Жаботинского я видел как тебя. Перед очередным сионистским конгрессом он объезжал еврейские общины и приехал в Сороки. Так как мы все выступали против ревизионизма, то решили сорвать его выступление. Молодые глупые хулиганы. И представь – нам это не удалось. Он был великим оратором. Уровня Троцкого и Муссолини».
В молодости Хунович думал и говорил на идиш, владея при этом румынским, французским и немецким языками. «Я русского языка не знал до призыва в Красную Армию, на второй день после начала войны», – рассказывал он. Бессарабский призывник служил в пехотной части, выходил из окружения, а в октябре 41-го в Ростовской области получил шрапнельные ранения в руку и в легкое. После госпиталя служил в качестве нестроевого до 1943 года, потом полк был расформирован, а Гендлера направили в Подмосковье на восстановление электромеханического завода. После войны он узнал, что из всей большой еврейской семьи в живых остались только он и его старший брат Давид, который тоже был на фронте. Все остальные погибли в огне Холокоста. Общее количество погибших в гетто и лагерях Транснистрии родственников, по подсчетам Хуновича, составило 102 человека.
После демобилизации молодой Аркадий решил учиться. Он получил среднее образование в школе рабочей молодежи и поступил в Московский химико-технологический институт им.Менделеева, который окончил в 1951 году. Выбор специальности – инженер-технолог по полимерам – нельзя назвать случайным. В Сороках еще до войны сосед Фавл Бортовой, окончивший в свое время химический факультет в Яссах, говорил юному Авруму, что полимеры, пластмасса – это материал будущего, и если уж становиться кем-то в этой жизни, то инженером-химиком.
С 1952 года Аркадий Гендлер жил и работал в Запорожье, трудился в проектно-конструкторском институте автомобильной промышленности (ЗПКТИ). А его выход на пенсию совпал с бурным началом еврейского возрождения. Хуновича пригласили в еврейскую школу-гимназию «Алеф», где он разработал комплект материалов по начальному курсу языка идиш, впоследствии превратившийся в «Методические рекомендации по языку для учителей еврейских общеобразовательных школ России и Украины».
Тут нельзя не упомянуть, что кураторы гимназии «Алеф» (тогда –минобразования Израиля и «Натива») неоднократно высказывали руководству «Алефа» свое скептическое отношение по поводу работы Аркадия Хуновича в гимназии и его преподавания идиш. «Зачем вам этот нафталин?» – недоумевали они. Но директор гимназии Долина Шальмина неизменно отвечала, что Хунович – это и есть то, что мы понимаем как еврейство, и пока у него будут силы, он будет работать, и для идиш найдутся часы в плотной программе. Какая еще еврейская школа на постсоветском пространстве могла похвастаться наличием учителя, который вживую видел и слушал Жаботинского?
Параллельно со школой Хунович развернулся в музыкальном направлении. Он часто исполнял авторские и народные еврейские песни, а также стал сочинять собственные. Он оказался уникальным носителем и хранителем еврейской песенной традиции, практически утраченной после войны – традиции, восходившей к таким мастерам, как Мордхе Гебиртиг в Польше, Шолом Секунда в США, Егошуа Шейнин в Украине, Зейлик Бардичевер в Бессарабии.
«Разве мог я подумать, что через пятьдесят лет после того, как умерли еврейские Сороки, идиш кому-то еще понадобится, – говорил Хунович. – А когда понял, что это так – сочинил песню «Давайте петь на идиш!». И теперь ее поют по всему миру».
Можно сказать, что тут повезло всем. Нам повезло, что Хунович оказался таким талантом и сберег для нас этот пласт еврейской культуры. А Хуновичу повезло, что он дожил до того времени, когда его знания и таланты оказались востребованными. Его стали наперебой приглашать на фестивали клезмерской музыки. В 2001 году в Калифорнии был записан его первый компакт-диск «Майн штейтеле Сороки», затем вышли еще два диска – «Невостребованный еврейский фольклор» (Запорожье, 2001) и «Arkady Gendler InField Recording» (Чаппел-Хилл, США, 2002).
Хунович с неизменным успехом выступал в США, Канаде, Германии, Польше. У него с удовольствием учились мастера клезмерской музыки из разных стран мира. Он был человеком огромного обаяния, абсолютного позитива, юмора и доброжелательности. Вряд ли найдется хоть кто-нибудь, кто мог бы сказать о нем что-то плохое. Хотя я слышал легенду о том, как на одном из клезмерских фестивалей Хунович выбил последний зуб великой Нехаме Лифшицайте – в порыве чувств бросился обнимать певицу и неловко боднул ее своей седой головой. И этим список его грехов исчерпывается.
Хунович очень тяжело пережил уход своей любимой жены Бети. Как-то заглушить боль утраты помогла именно музыкальная деятельность, создание новых песен, участие в клезмерских семинарах и концертах. И всегда его поддерживал сын Игорь – тоже инженер-химик. И, естественно, рядом были работники запорожского «Хэсэда Михаэль» и общинного центра «Мазаль Тов». В общине Хуновича любили не просто как хорошего человека, но и, конечно, ценили как уникального носителя нашей культуры.
Прекрасным оказался Песах в апреле нынешнего года – последний в жизни Хуновича. Известный киевский музыкант Майк Кауфман-Портников с группой единомышленников снял о запорожском клезмере фильм под названием «Дойна на ноже». Майк хотел устроить премьерный показ фильма в Запорожье, в идеале – в рамках большого клезмерского концерта с участием самого героя киноленты. Но слабое состояние здоровья Хуновича помешало осуществлению этого задума, да и средств на организацию большого концерта было недостаточно. Тогда организаторы решили поступить иначе. Во время пасхальной недели фильм показали в зале синагоги «Гиймат Роза», Майк выступил с сольным концертом, а Хунович при этом дистанционно находился рядом при помощи интернет-связи по скайпу – и фильм о себе посмотрел, и в концерте поучаствовал. Патронажные работники из хэсэда говорили, что уже очень слабый по состоянию здоровья клезмер ожил и расцвел в этот момент.
А спустя два месяца Б-г призвал душу праведника к своему престолу – видимо, посчитал, что у «Дойны на ноже» был достойный финальный аккорд.

Игорь Левенштейн, специально для «Еврейского обозревателя»