Еще раз о Мацихе
Игорь ЛЕВЕНШТЕЙН
18 мая исполнилось 70 лет со дня рождения Леонида Мациха, выдающегося ученого, просветителя, педагога. К сожалению, юбиляр покинул этот мир двенадцать лет назад, поэтому слово о нем звучит в миноре, а глаголы стоят в прошедшем времени.
Не так давно я уже писал в ЕО о моем друге Леониде по поводу 10-летней годовщины его смерти (статья «На грани гениальности», сентябрь 2022 https://jew-observer.com/lica/na-grani-genialnosti/). Но, во-первых, пропустить круглую дату было бы нехорошо по отношению к его памяти, а во-вторых, личность его была столь значительной, а влияние на многих людей – таким сильным, что говорить о нем можно было бы намного чаще и больше, чем раз в два года.
Не желая повторяться насчет сведений о Леониде Мацихе, отсылаю публику к Википедии, к упомянутой статье в ЕО (https://jew-observer.com/lica/na-grani-genialnosti/#more-26386) или к моему биографическому очерку на персональном сайте Леонида (http://www.luckymirror.ru/biografiya/biografiya-leonida-aleksandrovicha-maciha-ot-igorya-levenshtejna).
Ну, а если ходить по ссылкам лень, я только пунктирно обозначу, что речь идет об уроженце Киева, который вырос в Запорожье, жил и работал в Москве, потом в Израиле; который сделал две диссертации – по французской словесности и по библейским текстам; который работал в Джойнте – академическим директором по странам СНГ и Балтии; который два года учился в Нью-Йорке в Еврейской теологической семинарии, а потом пять лет работал в Киеве проректором Соломонова университета по иудаике и международным связям.
И поговорить сейчас я хотел бы именно о влиянии Леонида на тех, кому повезло общаться с ним лично, либо же встретиться с его лекциями в Интернете. Письменных текстов он оставил очень мало: предпочитал нести устное слово, в чем был непревзойденным мастером в силу остроумия, обаяния, реакции.
В поздние перестроечные годы на центральной площади Запорожья – Фестивальной регулярно собирались политические митинги и тусовки. Я часто крутился там, и однажды имел интересную беседу с каким-то национально озабоченным типом, явно из числа сторонников общества «Память». Этот мужик убеждал меня, что все евреи строят козни и планы захвата власти в странах своего проживания. Когда я стал ему возражать, что, мол, вот я еврей, но никаких планов не строю, и вообще о еврействе знаю мало, он мне заявил: к каждому еврею в определенный момент его жизни приходит посланник, который наставляет его на еврейский путь.
Я отошел и задумался. Задумался о своем друге Лене Мацихе, который в свое время действительно во многом перевернул мое мировосприятие – но, правда, собственно еврейский компонент там присутствовал в небольших дозах. Однако тот мужик с площади Фестивальной мне запомнился – именно в контексте Леонида. Может, он, Леня, и был таким посланником?
Для меня и множества других молодых людей советской эпохи Леонид стал человеком, который перевернул представление о мире. Большинство из нас интуитивно недолюбливало советскую власть и понимало, что мир устроен не так, как нам рассказывали и учили. Мы слушали вражеские радиоголоса и читали самиздат, но системные выводы делать просто боялись. Но именно Леонид смело называл вещи своими именами. Массу времени мы провели, меряя шагами длиннейший проспект Ленина в Запорожье и беседуя о жизни. Прекрасно помню фразу Лени: «Социализм противоречит человеческой природе». Это был шок. Он говорил очень смело, точно и образно. Блеск изложения добавлял убедительности. Он называл Советский Союз «страной узаконенного лицемерия». Причем активным диссидентом он не был, хотя запорожский КГБ проявлял к нему искренний интерес.
Он был убежденным противником тоталитаризма, последовательным демократом и разумным либералом. При этом впоследствии он не любил идиотскую политкорректность. Но больше всего он ненавидел невежество. И всю жизнь был настоящим просветителем.
Потом, уже зрелым ученым, он на другом уровне, но с не меньшей силой переворачивал представления людей о жизни. На его каббалистическом семинаре в Киеве я запомнил одну симпатичную девушку, тележурналистку, которая после первой ступени отказалась идти на вторую, честно признавшись, что очень боится, что ее вера в Христа может сильно ослабеть.
Отматывая пленку назад и пытаясь комплексно оценить Леонида, я попробую отметить его основные качества.
Это блестящий ум, великолепная память, огромная эрудиция. Он прекрасно владел несколькими языками. Французский язык был профессией выпускника иняза. Я застал время, когда Леонид еще не знал английского, только начинал учить. Потом, уже после двух лет жизни в Нью-Йорке, не заморачиваясь произношением, он читал на английском потрясающие лекции. По телевизору он слушал только американские новости и очень любил на французском ТВ смотреть передачи с ведущим Бернаром Пиво.
Очень впечатлил и запомнился такой эпизод. Мы смотрели в его киевской квартире финал футбольного чемпионата мира 2006 года Италия – Франция. У него была плазма с громадным экраном. Смотрели по какому-то иностранному каналу без комментариев. В какой-то момент показали крупным планом Зинедина Зидана, который что-то гневно говорил тренеру Раймону Доменеку. Леонид усмехнулся и перевел. Он понял по губам Зидана, что тот сказал: «Вот, почему они нас имеют» (глагол был покрепче).
Иврит он выучил по максимуму. Владел не только современной лексикой, но и в совершенстве – библейским языком. Без сомнения он был лучшим переводчиком (устным) с иврита на русский. В его переводе любой спикер звучал намного умнее и ярче, чем это было на самом деле.
Он читал тексты на латыни и арамейском. Когда ему довелось съездить в Бразилию, он брал уроки португальского и беседовал по-португальски с бразильскими интеллектуалами в Рио-де-Жанейро. А прекрасное знание украинского языка обогащало его русский.
Это смелое и нестандартное мышление. Он не боялся переосмыслить и подвергнуть сомнению и анализу даже самые фундаментальные и устоявшиеся понятия и подходы.
Это неповторимый юмор, остроумие, артистизм, реакция. Эти качества делали его непревзойденным оратором, рассказчиком, лектором, вожаком, гидом. Он был блестящим импровизатором, образность его речи напоминала о лучших текстах Ильфа и Петрова, Зощенко, Жванецкого.
Это внутренняя свобода. Помню, однажды летом, когда мы гуляли по проспекту Ленина, Леня обнаружил, что надел футболку (оранжевую махровую) наизнанку. Он остановился и, ничуть не смущаясь, снял футболку, спокойно вывернул ее и снова надел. Мы с товарищем были шокированы: в те времена так было не принято. Но Леня не видел ничего сенсационного в минутном зрелище голого мужского торса, пусть даже в самом центре большого города. Это был урок, который запомнился.
Это самоирония. Кто еще мог говорить о себе «уездный вшивый Мацих»? Кто мог, давая характеристику портному, сказать: «Это настоящий гений, представляешь: он умудряется шить приличные штаны на мою кривую сраку!» Он всегда знал себе цену, но никогда не обозначал ее перед другими, и никогда никого не унижал, дабы самому казаться лучше. Нужно сказать, что в молодые годы, будучи достаточно бедным, он никогда не переживал по поводу невозможности модно одеваться, купить джинсы и т.п. Он принципиально считал, что его подлинные достоинства оценят и без яркой упаковки. «Я одеваюсь з-під Бобика», — говорил он. Но при этом лучшие девушки были его, сраженные его остроумием и юмором. Также он никогда не скрывал и не стыдился своего еврейства, но при этом не был одержим манией еврейского величия и избранности. И своих спесивых и глупых соплеменников презирал от души.
Это искренний интерес к людям и любознательность. Редкая общительность и компанейскость. Он умел с первых фраз располагать к себе собеседника – от академика и посла до водителя и официанта. Его рассказы о поездках по миру впечатляли массой деталей.
Это любовь к тем, кто был ему симпатичен, и наоборот. Он не был добряком и душкой, который стремится непременно всем понравиться. Позитивное впечатление он производил естественным порядком, не напрягаясь специально. Если ему кто-то нравился, он не жалел комплиментов. Но если уж он кого-то невзлюбил, то его острый язык был беспощаден, нередко даже несправедлив. Его тоже любили далеко не все. Были завистники, были манерные псевдоинтеллигенты, которых шокировала, например, его бранная лексика. Но он мысленно плевал на них с высоты своего роста (194 см). Одним из его убийственных определений было «вонючий полусвет». Его не слишком жаловало начальство: пресмыкаться и подхалимничать он не мог по определению. Одним из самых мерзких качеств для него была сервильность.
Это этика. Леонид любил жизнь во всех ее проявлениях: хорошо поесть, со вкусом и много выпить, приударить за симпатичной девчонкой, смачно выругаться. Но при этом он был человеком крепкой морали. Не врал, не лицемерил, не угодничал, не клеветал, не обижал слабых и не заискивал пред сильными. Обожал жену и сына, чьи интересы для него всегда были на первом месте. Был верным другом, всегда готовым прийти на помощь.
В его доме была огромная библиотека из книг на пяти языках: научных (философия, история, религиоведение, иудаика, лингвистика, этнография), художественных, страноведческих. Причем он держал дома только те книги, с которыми реально имел дело.
Если бы Леонид не стал ученым-гуманитарием, то наверняка стал бы очень хорошим врачом. У него был несомненный талант к медицине. Сын врача, он вырос среди книг и справочников по медицине и разговоров на медицинские темы. Он был прекрасным диагностом, отлично знал, что и чем лечить. Не боялся крови и гордился тем, что в армии вскрывал панариции.
Как специалист по священным текстам, Леонид прекрасно знал Теилим (Псалмы), где в Псалме 90 говорится: «Обычно время жизни нашей – семьдесят лет, если крепки мы – восемьдесят лет…» Увы, Б-г не отпустил ему обычный срок, призвав к своему престолу всего-то в неполные пятьдесят восемь. Будем полагать, что не в наказание за грехи, а для того, чтобы поскорее приблизить к себе такого блестящего и веселого собеседника. А еще – уберечь его от грустной картины российской агрессии в родной Украине; ну, и сохранить его образ от старческого увядания. Надеюсь, самому Леониду такая версия пришлась бы по вкусу.
Как же его не хватает…
