На грани гениальности
Исполнилось 10 лет со дня смерти Леонида Мациха (1954-2012), выдающегося еврейского ученого, просветителя и педагога – теолога, философа, историка. Большая часть его жизни была связана с Украиной, где он родился, вырос и сформировался как личность. Со словом о друге на страницах «Еврейского обозревателя» — наш постоянный автор Игорь Левенштейн.
Я не люблю Пурим. С этим веселым и радостным еврейским праздником у меня всегда были связаны какие-то организационные проблемы и неприятности. А десять лет назад в день Пурима умер один из моих ближайших друзей – Леонид Мацих. То есть, у меня нет проблем с вычислением его йорцайта (дня памяти по еврейскому календарю). Как Пурим – так и зажигаю я суточную свечу и читаю по Лене кадиш.
Его любимая ученица, коллега и соавтор по книге «Классические библейские комментарии» Светлана Бабкина назвала свой некролог о Леониде для издания «Букник» «Человек Пурима». Далее я позволю себе несколько больших цитат из этой статьи.
Вот первая: «Удивительно жизнерадостный, исключительно светлый, мудрый, добрый и просто очень хороший человек. Талантливый ученый, бывший проректор Соломонова университета в Киеве, преподававший в РГГУ, ИСАА МГУ, Латвийском университете, в целом ряде других мест, член академического совета центра «Сэфер». Конец цитаты.
Помимо всего прочего, Пурим в 2012 году пришелся на 8 марта. Сколько грустной символики в том, что большой ценитель женщин и великий острослов-юморист ушел именно в такой день.
Русская Википедия называет Леонида Мациха «российский философ и теолог». Ну, такое. Я не поленился подсчитать, что из неполных 58 лет своей жизни он прожил в Украине 36 лет, в России – 16 лет, 4 года – в Израиле и 2 года – в США. Леонид родился в Киеве, вырос и получил образование в Запорожье, служил в армии в Ковеле, потом снова жил в Запорожье, его предпоследним в жизни местом жительства был родной Киев, где он пять лет работал проректором Международного Соломонова университета по иудаике и международным связям.
Здесь к месту еще одна цитата из Светланы Бабкиной: «Он любил жизнь. Любил людей. Любил разные города. Родившись в Украине, он жил во многих местах в разных странах, и каждый из городов находил отклик в его душе, делая его «человеком мира».
После его ухода я написал некролог для запорожской газеты «Запорозька Січ» под заголовком «Парень с Центрального Бульвара». На этой улице в Запорожье мы жили по соседству…
В принципе, информации о Леониде Мацихе в Интернете более чем достаточно. Его ученики, поклонники и последователи (преимущественно – ученицы, поклонницы и последовательницы) создали сайт «Архивы Леонида Мациха» (http://www.luckymirror.ru/), а также собрали и оцифровали множество его лекций, которые выложили в YouTube. То есть, при желании узнать о нем и приобщиться к его мудрости и лекторскому мастерству можно без проблем.
Кстати, для сайта я написал довольно большой биографический очерк, цитаты из которого потом встречал в разных местах – от Википедии до антисемитских форумов.
Мне одновременно и легко, и сложно писать о Леониде. Легко, потому что мы были близкими друзьями, земляками, институтскими однокашниками, коллегами по работе в системе «Джойнта». Я хорошо знаю его жизнь, личность, работу. Но потому же и сложно: ведь для великого множества людей он – мудрый наставник, просветитель, гуру, а для меня брат, собеседник и собутыльник. И я боюсь, говоря о Лене, впадать в неверную интонацию.
Оттого и оперирую цитатами других людей. В заголовок я вынес слова Алика Надана, хорошо известного ветеранам еврейского возрождения в Украине. Алик был первым израильским дипломатом, работавшим в независимой Украине, он запускал в Киеве посольство и служил в нем первым секретарем. После дипломатической службы он много лет работал представителем Джойнта в Москве, где и подружился с Леонидом Мацихом.
Именно Алик Надан читал кадиш над свежей могилой Леонида на Новолужинском кладбище в подмосковных Химках. Читал по книге «Долг живых» (еврейские традиции похорон и траура), которую я прихватил с собой, обоснованно подозревая, что на Лениных похоронах не будет служителей культа. Будучи профессиональным теологом, ученым-религиоведом, он сам не соблюдал никаких традиций, а на вопросы любопытных всегда отвечал: «Для того, чтобы изучать математику, не обязательно самому быть треугольником».
И именно Алик Надан спустя месяц после похорон устроил вечер памяти Леонида в Еврейском общинном центре на Большой Никитской. Выступая на этом вечере, Алик назвал Леонида «человеком на грани гениальности». И это не прозвучало фигурой речи, гиперболой или комплиментом. Скорее – констатацией факта.
Действительно, Леонид Мацих сочетал глубокие знания, огромную эрудицию, смелость анализа, знание языков с уникальной манерой общения, остроумной и увлекательной. Он был не только выдающийся лектор и тренер, но и блестящий переводчик и выдающийся гид.
Что же до Москвы, где он прожил свои последние годы, где развернулся в тренингах, лекциях, книгах, то здесь можно отметить парадоксальный позитив в том, что Леня не дожил до событий 2014 года (о нынешней войне см. ниже – авт.). Потому что он ненавидел советский строй, и вряд ли смог бы жить и работать в нынешней России, вернувшейся в атмосферу идеологической нетерпимости, вождизма, единственно правильной партийной линии. Как говорится, этого покойник не любил. Причем очень сильно. К тому же облыжное шельмование Украины, милой Лениному сердцу (как он любил петь украинские народные песни), точно не вызвало бы у него энтузиазма. А уж конформистом и лицемером он не был никогда. Значит, пришлось бы менять место проживания в двадцатый раз: его жена Вера как-то сказала мне, что они за время совместной жизни выдержали девятнадцать переездов.
Я очень любил приезжать к нему и Вере в Химки во время зимних или летних каникул. Они жили в хорошей квартире в новой высотке. Комфорт был замечательной добавкой к беседам, застольям, прогулкам вдоль канала, когда-то носившего имя Берии. Помню, как во время прогулки Леонид в контексте ученой беседы сказал такую фразу: «Бог задает общие правила игры. Но вряд ли он заглядывает в каждую тарелку на предмет выяснения, кошерная ли в ней еда. Разве Наполеон лично проверял по утрам, подшит ли подворотничок у каждого солдата его армии?» Это был его классический стиль – глубокая мысль в остроумной упаковке.
Как-то ему нужно было отъехать по делам. Он отсутствовал часа три и, вернувшись, спросил меня: «Ты не скучал?» Я ответил: «Нет, я читал». — «Что читал?» — «Корешки книг», — сказал я, и это была чистая правда. У него была огромная библиотека книг по истории, философии, религиоведению, этнографии, фольклору – на русском, английском, иврите, французском, украинском языках.
Тут снова слово Светлане Бабкиной: «Вся его жизнь была связана с историей и книгами. Обладая редким и удивительным даром живого восприятия прошлого, он умел передать это ощущение своим ученикам… Каждый раз, разбирая тот или иной текст, он заставлял слушателей «пережить» его, связывая воедино настоящее и далекое прошлое. Одним из его любимых авторов был Этьен Жильсон, говоривший: «Все существующее обладает сущностью, в силу которой оно есть то, что оно есть». Леонид Александрович учил видеть эту сущность. Он учил понимать, сопереживать, быть терпимым к иному. Он учил мыслить и принимать мысли других».
И еще: «Он был очень смелым. Он мог говорить на любую тему с любыми людьми, но при этом был деликатным и умел чувствовать собеседника. Свойство поистине умных людей.
Удивительно многогранный, он был для каждого из знавших его людей своим, но вместе с тем целостным, свободным внутренне, честным, верным себе, верным ученикам, друзьям, верным любимым книгам».
Будучи самодостаточным, цельным, доброжелательным, открытым, Леонид с равным интересом и уважением общался и с профессором из Гарварда, и с Главным раввином Парижа, и с депутатом Верховной Рады, и с мексиканским таксистом, и с первокурсником Соломонова университета, и с официанткой киевского кафе «Бегемот». Никогда он не лизал наверх и не плевал вниз.
Очень жаль, что не сохранились его письма, которые он писал мне в армию. Но несколько писем из Израиля в первое время после алии (1990) я обнаружил. Приведу пару фрагментов, дающих представление о наблюдательности и иронии будущего доктора Мациха (он защитил в Иерусалиме докторат по библейским исследованиям).
«Мы, верные сыны и дочери, решили выбрать для жительства поселение на территориях Алон-Швут. Райский уголок, розы, клумбы, диковинные цветы, вечнозелёное и просто зелёное, запахи, птички, кошечки… В 40 минутах езды на юг – громадный арабский город Хеврон (прибл. 200 тыс.); темень, нищета, вонь, безработица, беспросветность жизни, интифада, комендантский час. Рядом с Хевроном – еврейский городок Кирьят-Арба (прибл. 50 тыс.). Везде следы сионистского присутствия: на улицах нет верблюжьего и ослиного дерьма, а наоборот – розы. Электрический свет, американские дома, садики и сады, колючая проволока в три ряда, бетонный забор, при въезде в ворота – пулемет на турели, трое солдат с автоматами наперевес. Еще двое сидят в тени, пьют кока-колу и рассказывают двум советским репатриантам (!) о преимуществах обрезания над маркетингом».
«К Союзу здесь относятся снисходительно, как к дебилу с зелеными соплями. То же – насчет наших надежд, вер, песен, театров, дуль в кармане и хрена навстречу. Им это смешно и непонятно, вроде половой жизни инфузорий. «Как может быть, чтобы в большой стране не было еды?» — Ну, что ты ему скажешь? Конечно, не может быть. Но – есть!»
А вот на чисто бытовую тему: «Родители пока живут с нами. Что вам сказать о совместном проживании… Описание восторга и наслаждения никогда не было моей сильной стороной, так что отсылаю вас к лучшим страницам мировой классики, а от себя добавлю только: «О лебедиво, о озари!» Физически они, слава Богу, ничего, но психологически – труба. Вся жизнь, понятно, осталась там. На понимание иврита никаких надежд. Здесь все чужое, и, следовательно, чуждое. Плюс еще личностные особенности, вам хорошо известные. Тем не менее, они стараются держаться. Выручает их любовь к чтению. Здесь есть хренова прорва русскоязычных газет (в основном – бред и пурга) и в библиотеках – книги на русском. Это как-то компенсирует, т.к. они не могут общаться с людьми, не понимают ни радио, ни TV. Три главных столпа жизни рухнули: работа, добывание продуктов и ругание советской власти. Здесь бессмысленно это все, и я им искренне сочувствую. Но, тем не менее, я считаю, что сделал правильно, настаивая на их приезде. Теперь я, по крайней мере, могу быть уверен, что они доживут свои дни по-людски».
На самом деле Леонид был человеком устного жанра. Писать он не любил, его тексты, кроме чисто научных, сильно уступали его искрометным репризам, сопровождаемым впечатляющей мимикой.
Но три текста прошли с ним многие годы. Это пьесы, две из которых он не закончил, но одну все же довел до книги, изданной при жизни. Две первые были на темы его любимой Франции – о Пьере Абеляре и о маркизе де Саде. Он читал мне фрагменты, и они были потрясающими. А завершить он сумел (всего за пару лет) пьесу из еврейской истории «Скачущий на льве», о рабби Акиве и восстании Бар Кохбы.
К сожалению, поставить эту пьесу в театре вряд ли возможно: сам Леонид подсчитал, что полное воплощение текста на сцене должно занять 5-6 часов. Может быть, когда-нибудь на ее материале сделают телевизионный сериал. Пока же она выдержала два издания, ее текст есть в Интернете, и им можно насладиться в любой момент.
Вот слова, которые Леонид Мацих вложил в уста рабби Акивы в финале пьесы «Скачущий на льве». Если учесть, что они были написаны человеком, знавшим о своем диагнозе (лейкоз), незадолго до смерти, их звучание приобретает особый смысл и вес:
«Господи, Боже мой, Тебе передаю я дух свой. Готов я ныне предстать перед судом Твоим. Тебе, Господи, одному Тебе, известны мысли мои. Ты знаешь, что делал я и зачем совершал это. Да завершится успешно предпринятое мной! Не вмени мне в грех гордыню ума и высокомерие учености. Я старался быть верным рабом Твоим и добрым пастырем народу Твоему. Да свершится ныне правосудие Твое! Мне ведомо, что в правосудии нет милосердия. Не милосердия жду я от Тебя, но справедливости и принимаю с покорностью приговор Твой. Господи, Царь Вселенной! Всю жизнь просил я Тебя удалить от меня мысль, что я все могу. Ныне же прошу Тебя: приблизь ко мне мысль эту! Внуши мне, что я все могу, дай мне силы с достоинством перенести испытания. Шма, Исраэль! Слушай, Израиль, Господь Бог наш, Господь Един! Я иду к Тебе, Господи! Я иду к Тебе!»
Постскриптум Этот материал должен был выйти в мартовском номере «Еврейского обозревателя». Но помешала война. Ничего – и рукописи не горят, и издание не заканчивается, и смыслы не меняются. Что сказать о войне? Покойный этого не любил. Сильно не любил.