От мастера спорта до мастера слова
Это же надо! Позвонил мне на днях старый приятель. Разговорились, вспомнили былое. И тут он говорит: „А ты помнишь, что скоро у Саши Володарского юбилей? Ему 70 стукнет“.
Фу ты, как время-то летит! Кажется, это вчера было. Сижу я в прокуренном редакционном кабинете и счрочно пишу заметку в номер. Вдруг открывается дверь, и на пороге появляется крепкого телосложения парень. Он слегка застенчиво улыбается (что теперь мне кажется странным после длительного знакомства с ним, поскольку он на самом-то деле человек решительный и уверенный в себе).
— Вот принес юморески. Сказали, это к вам.
— Где печатались? – задаю стандартный вопрос.
— Пока нигде, — честно отвечает посетитель.
— Так что, получается, написали – и сразу к нам в КОЗу?
— Да нет, кое-где предлагал, но пока не берут.
— А что так?
— Сказали, им не подходит.
— Ну, давайте свои рассказы.
Прочитав первых два, говорю:
— Если в „Перець“ предлагали, то это точно не их стиль. Не та хворма, не тот центр тяжести как говаривал пан Голохвастый.
— Да, в „Перце“ действительно не взяли.
— А по профессии вы кто?
— Инженер. А еще я мастер спорта по фехтованию на саблях.
— Это вы намекаете, что в случае отказа можете и зарубить редактора?
В ответ он рассмеялся. Смеяться он умеет. И, как оказалось, умеет смешить и других.
Один из его рассказов я напечатал в ближайшем выпуске нашего клуба „Коза“. Повезло. Не ему – мне. Он бы все равно пробился. А так я с удовольствием вспоминаю, что свой путь в литературе Саша начал у нас в КОЗе…
Пролетели-прошелестели годы, и мастер спорта давно уже превратился в мастера слова. Написанные им книги печатают, спектакли по его пьесам идут в театрах. А он продолжает работать. Володарский – из тех, кто живет по принципу „Ни дня без строчки“.
Больших успехов тебе, Александр Ефимович! И так – до 120-ти! Мазл тов! И конечно же – Лехаим!
Михаил ФРЕНКЕЛЬ, в 1975 – 2000 годах редактор сатирико-юмористического клуба „Коза“ газеты „Комсомольское знамя“ (позднее „Независимость“)
Круглая дата — не повод закругляться
Мальчиком я рос пытливым. Это был обыкновенный двор в Киеве, неподалеку от Лукьяновской тюрьмы, и родители говорили, что все услышанные плохие слова я приносил домой. Благодаря этому мой лексикон рос, память развивалась, я и сейчас все эти слова помню. Однажды я из школьного окна руководил, а пацаны телами выложили на лужайке перед школой слово из трех букв. И туда же выходили окна кабинета директора. И когда она спросила: «Зачем вы это сделали?», я ответил: «Случайно! Мы хотели выложить слово «мир», но у нас не получилось». Пошутил и пронесло!
При этом я был мальчик из интеллигентной семьи. В первом классе у нас была девочка Марина Золотаревская. И на свой день рождения Марина пригласила нескольких мальчиков из класса и меня. Однако я заболел и не пришел. На следующий день наша классная Таисия Ефимовна спросила у бабушки Марины, как все прошло, и та пожаловалась, что мальчики вели себя плохо. И Таисия спрашивает: «А Саша Володарский был?» Та отвечает: «Нет!» «Так что же вы хотите?!
Как-то раз учительница английского языка Бэлла Ароновна сказала: «Володарский, ты никогда не женишься!» «Почему это? – спросил я. «Потому что непонятно, когда ты шутишь, а когда говоришь правду» Оказалось, неправда. Я пошутил, а две женщины поверили. И вторая верит до сих пор.
Потом был студенческий театр миниатюр в Московском высшем техническом училище имени Баумана. В театре я представлял наш хор. «А зараз наші улюбленці, наші хлопці-бітлугани заспівають свою улюблену бітлуганську пісню «Конь Тугезе». У цій пісні розповідається про любов одного коня до своєї кобили Тугезе!» Имел успех!
А потом я написал несколько эстрадных монологов. И у меня оказался телефон Марии Владимировны Мироновой, мамы Андрея Миронова. Мария Владимировна была холодна, но вежлива.
— Молодой человек! Я живу на Старом Арбате. Зайдите в дом и опустите ваши листочки с текстом в почтовый ящик. Я достану и прочту.
На следующий день я решился перезвонить Марии Владимировне. Голос ее звучал теплее.
— Вы можете зайти ко мне домой? – спросила она.
— Я?! К вам??!
— Александр, сколько вам лет?
— Двадцать девять…
— У меня даже сын старше. Поэтому вам придется прийти ко мне.
Мы устроились в холле, за столиком. Из холла сквозь приоткрытую дверь была видна стена гостиной, напоминавшая музейную – на ней почти без просвета висели картины, а, может, расписные тарелки, а, может, и то и другое. Не помню. Я жутко робел.
— Деточка! Я прочла ваш монолог. У вас есть способности, вы чувствуете смешное…
Тут я почувствовал, что немедленно должен удачно сострить. Поэтому поклонился и произнес:
— Я передам папе и маме, что они воспитали не полного идиота, — содержание своей дурацкой эскапады привожу не дословно, но по смыслу точно.
Мама моего любимого Андрея Миронова посмотрела на меня с материнской жалостью и добавила:
— Но вам предстоит немало потрудиться, чтобы ваша миниатюра могла прозвучать со сцены…
Я приходил к Марии Владимировне еще несколько раз, приносил переделанный снова и снова монолог, в котором все меньше оставалось от первоначального варианта.
И наступил миг, когда она взяла эти два листика в руки, надела очки…. Актриса сидела в кресле, прямо напротив меня. Голова ее старчески, едва заметно подрагивала. Миронова начала читать вслух. И мои слова вдруг зазвучали так, что мне немедленно захотелось еще много раз сидеть вот так же и слушать, как артисты читают то, что я написал.
Их будет много потом, в том числе известных: Винокур, Хазанов, Новикова, Петросян, Шифрин, Кролики… Но завораживающий голос Марии Владимировны Мироновой я словно слышу и сегодня.
В истории цивилизации был плодотворный период Междуречья, а у меня тогда был не менее плодотворный период Междубрачья. Под Междубрачьем я подразумеваю шесть с половиной незабываемых лет между первым и вторым браком, когда я успел поменять профессию, осуществив решительный переход от инженерной деятельности к литературной. Но не это вызывает во мне щемящий восторг воспоминаний…
Знавали ли вы парящее чувство личной свободы, когда ты можешь бросить где угодно носки или оставить в раковине немытую посуду, и тебе за это никто слова не скажет?! Вспоминаю, и плачу…
Короче, надвигается юбилей, но если кто-то скажет: «Годы берут свое!». Я отвечу: «Не возьмут! Потому что я им не дам!» И вы – не давайте! Круглая дата – еще не повод закругляться!
ГЕОМЕТРИЯ СИМАНОВИЧА
Симановичи приехали в Израиль втроем. Муж, жена и теща. Такой, забегая вперед, нелюбовный треугольник, где гипотенуза изводила катеты. Потому что жена Мила была у Симановича от второго брака, а гипотенуза, в смысле, теща Лидия Борисовна от первого. Так причудливо вышло. Дочка Лидии Борисовны внезапно не проснулась семь лет назад, а Михаил как раз проснулся и остался вдовцом в трехкомнатной квартире с тещей, которая стойко пронесла через жизнь свою девичью фамилию Блюменфельд. Новую жену Милу он нашел быстро, в двухкомнатной квартире неподалеку. Была она одинокая вдова, и что интересно: покойного мужа Милы тоже звали Михаил, и Милочка всем говорила: «У меня случились два мужа: Мишенька и снова Мишенька, очень удобно!»
Из чувства долга Симанович не мог бросить престарелую тещу, да и квартиру, которая была приватизирована на него и на нее, было жалко, поэтому и жил он на два дома. А когда Одессу стали бомбить, взял он жену с тещей и прибыл на родину предков, потому что имел на это все законные основания. К тому же он привык, чтобы рядом плескалось себе море. Приехали они весной 2022 года, и годков у них на троих было ровно 222. Михаилу – 70, Милочке – 62, а теще – посчитайте сами, а если лень – потерпите, сейчас узнаете.
Несмотря на свои девяносто лет и букет болезней, страдала Лидия Борисовна исключительно от аллергии. Причем и без проб было ясно, что аллергия у нее сложная и многофигурная: на самого Михаила, на его жену, и на кошку Люсю, которую Милочка привезла с собой. Сняли они вместе одну квартиру, оформили пособие, а потом еще и на Милочку дополнительные деньги по уходу за тещей Михаила. Все-таки девяносто лет – уход требовался. Так теща стала главным источником их благосостояния, благо ее состояние не вызывало опасений. И материально супругам Симанович стало вполне терпимо, а мадам Блюменфельд они решили терпеть, пока сил хватит.
С Милочкой Михаилу вообще крупно повезло. Своих детей у нее не было, зато всю жизнь она занималась чужими, работая воспитательницей в детском саду. Всю свою заботу она перенесла на Михаила и его тещу, считая их капризными детками старшей группы. Она их кормила, выводила вечером, когда спадала жара, на прогулку, и, вставая ночью в туалет, проверяла, хорошо ли они укрыты. А у Миши как раз дети были. Вернее не дети, а единственный сын – Гриша, старый холостяк и кандидат биологических наук. Он преподавал в Одесском университете и жил полноценной холостяцкой жизнью в своей собственной квартире. Надо отдать должное Лидии Борисовне, которая триумфально провела Гришу от детского садика до диссертации сквозь музыкальную школу, ветрянку, свинку, краснуху и сальмонеллез. Как выяснилось, теща всегда мыла яйца с мылом, а в школьном буфете их не помыли даже без мыла.
Уже в Израиле в результате упорных тренировок Лидия Борисовна освоила «вотсап», и регулярно говорила с Гришей. Она искренне переживала за родной город и за родного внука. Фамилии в разговоре она не называла, только клички. «Бандит» – это был Путин, «кобра» – Милочка, а «шлемазл» – сами понимаете кто. Когда связь с Одессой была плохая, чаще звучало слово «бандит», когда хорошая – «кобра», а когда у Гриши в Одессе не было интернета, Лидия Борисовна рыдала, рвала на себе волосы и кричала Михаилу:
— Шлемазл! Как ты мог бросить сына, могилу своей жены, родной дом и уехать?
Если честно, уехать их как раз уговорил Гриша, который как военнообязанный ехать с ними не мог. Все телефонные разговоры с внуком состояли из трех частей: оперативная обстановка, здоровье и главная часть — воспоминания.
— Гришенька, а ты помнишь, как ты порезал ножничками сто долларов, и мы неделю их склеивали? А как ты проглотил десять копеек, и мы долго искали монетку в твоем горшке? А как мы с тобой лепили сырнички, а потом ты выбросил мои зубы с пятого этажа, помнишь?
Гриша был терпелив, хоть и немногословен:
— Да! – неизменно отвечал он, и Лидия Борисовна умилялась.
Так прошло полтора года. И теща не выдержала.
— Я еду в Украину, перед смертью я должна увидеть Гришу!
— Если вы собрались умирать, почему у вас кардиограмма лучше, чем у меня? – спросил зять.
— Потому что у меня все лучше, чем у тебя! – прозвучал гордый ответ.
— Это опасно! Вы же знаете, Одессу обстреливают! – сказала Мила.
— И что с того? Даже если этот бандит прикажет, и они попадут в меня – мне уже не так страшно.
— А нам за вас страшно! — сказал Михаил.
— Ничего, начнете платить за квартиру вдвоем – быстро поймете, какое счастье вы потеряли.
Лететь Михаил решил вместе с тещей на Кишинев, а там уже близко. Милочка с кошкой оставались на хозяйстве. Накануне отъезда Лидия Борисовна высадилась десантом на кухне и оккупировала плиту. Она решила вспомнить шедевры своего репертуара, и появились: наполеон, куриная шейка и фаршированная рыба.
— Мы же не можем приехать к Грише с пустыми руками. Мальчик забыл, когда нормально питался!
Всю ночь уставшая Лидия Борисовна крутилась и не могла уснуть. Под утро еще и кошка Люся стала противно мяукать, и Милочка не могла ее успокоить. А потом случилась Газа, и была бомбежка. И они никуда не поехали, только удивлялись, как кошка все эти события предвидела, а они ничего не поняли. А когда самолеты стали снова летать, позвонил Гриша.
— Алло, Гришенька, почему тебя плохо слышно, чтоб этот бандит уже сдох! – крикнула Лидия Борисовна.
— Бабушка, плохо слышно, потому что я не дома, — объяснил Гриша.
— Ты в убежище?
— Не совсем.
— А где же ты?
— Я в блиндаже.
— Не поняла?
— Я – в армии.
— Что?! – Михаил вырвал у тещи трубку.
— Да, папа, пришла повестка, и я явился. Я тут уже неделю, просто не хотел вас волновать.
-О, боже! – Лидия Борисовна вырвала трубку обратно. – Гриша, ты пулеметчик?
Лидия Борисовна любила напевать голосом Шульженко строчки из известной песни «Строчит пулеметчик за синий платочек…», и эта военная специальность первой пришла ей на ум.
— Нет, я повар! Я же биолог, и меня назначили поваром. Когда командир попробовал куриный бульон по твоему рецепту, он сказал, что подаст на орден не только мне, но и тебе.
— А бульон был с мацой?
— Бабуля, это же украинская армия, а не израильская!
-Вот на этом мы и сыграем! Гришенька, слушай меня! Повар – это хорошо! Пусть они купят большого карпа или щуку! Пусть только принесут. Мы сделаем им такую фаршированную рыбу, что тебя оставят поваром, а наши враги умрут от одного запаха!
Связь прервалась.
— Мишенька, — растерянно спросила теща, — как ты думаешь, он меня услышал?
— Не знаю, мама, — ответил Симанович, — давайте пошлем ему рецепт смс-кой. Диктуйте, я наберу.
— Хорошо… Я диктую. Возьмите большую рыбу и большой нож, — Лидия Борисовна всхлипнула и замолчала.
— Что же вы молчите?
— Я не молчу, я говорю, — прошептала Лидия Борисовна, вздохнула и сказала громче:
— Чтоб все были мне только здоровы, – и снова всхлипнула.
Милочка удивленно посмотрела на тещу, а кошка Люся впервые запрыгнула ей на колени.
