Раввин и война
Раввин армии Украины: «Помню, когда мне вдруг стало очень страшно»
Марк КОТЛЯРСКИЙ
Его называют «раввин-партизан» и «человек без границ» – потому что 43-летний Гилель Коэн проникал туда, куда, казалось бы, невозможно было попасть обычному человеку. С начала российского вторжения он помогал израильтянам вернуться из Украины домой, спасал беженцев, помогал украинским солдатам. А в начале войны раввин Коэн провел два обряда обрезания («брит-мила»), посвятив таким образом в еврейство двух бойцов ВСУ.
«Я хорошо помню момент, когда мне вдруг стало очень страшно, – рассказал он. – Это было в Молдавии, в пограничном пункте Паланка. Туда привозили беженцев из Украины. В одну из ночей у меня раздался звонок: сообщили, что должны приехать автобусы с пожилыми людьми, их около 300 человек, в возрасте от 70 до 95 лет. Семь автобусов.
Они опоздали на 12 часов – сначала задержались в пути, потом стояли в жуткой очереди на пограничном переходе. Прибыли под утро. Я пять часов провел вместе со всеми этими стариками, выслушивая их рассказы, успокаивая, приводя в чувство. Каждый из них испытал такое, чего я врагу не пожелаю. Теперь они хотели только одного: поверить, что спаслись, что нет больше того ужаса, который преследовал их в последнее время. Для меня это была самая страшная ночь».
Раввин Гилель Коэн, израильтянин, отец девятерых детей, уже 23 года работает в Украине, в представительстве «Зака». Он возглавил организацию «Ацала Украина», которая оказывает срочную медицинскую помощь паломникам и действует по всей Украине. Теперь он стал военным раввином ВСУ Украины.
Тут следует уточнить: вопреки многочисленным публикациям в украинских и израильских СМИ, Гилель Коэн не является главным армейским раввином. Дело в том, что закон о капеланах пока еще не утвержден украинской Радой, хотя и подан на ее рассмотрение. До этого руководствуются приказом МО Украины № 685, согласно которому капелланом может быть человек, который: имеет духовное образование, входит в состав зарегистрированной в Украине религиозной организации, имеет опыт богослужения не менее трех лет, а также владеет государственным языком. Так с армией работают и мусульманские, и православные священослужители — без процедуры назначения.
Коэн вспоминает, как несколько месяцев назад министерство обороны РФ вдруг заявило, что синагога в Умани используется как призывной пункт националистов и место для переправки оружия. «Я знаю Умань вдоль и поперек и как раз тогда находился в Умани. И я тут же заявил, что синагога – святое место, никто не требовал ее у нас и никто не использовал в каких-то иных целях», – говорит Коэн. Сразу после начала боевых действий он отправил свою семью в Израиль и теперь разрывается между двумя странами: несколько дней проводит в Израиле, а затем снова возвращается.
– Для меня ничего неожиданного не произошло, я с самого начала войны как раввин работал с солдатами-евреями, мотался по всей Украине, – признается Коэн. – Как-то состоялась у меня встреча с армейскими священнослужителями, православным и мусульманским, и мы решили, что будем действовать сообща, реализовывать различные межконфессиональные проекты. После чего я стал налаживать контакты с армейским командованием, чтобы решать разного рода проблемы и иметь возможность контактировать напрямую с солдатами-евреями.
– По статистике, в украинской армии сегодня из 800 тысяч военнослужащих – не менее тысячи евреев, все в разных частях. Такая оценка верна?
– Мне точно известно о 400, я знаю почти всех их лично. Но постоянно появляются новые данные, оценка растет, и потому я думаю – да, верно, примерно тысяча наберется.
– Почему вас назвали «раввином-партизаном»?
– Скорее всего, потому что я действовал нередко «партизанскими методами», когда надо было вытаскивать отсюда израильтян, или срочно отправлять автобусы с беженцами к границе, или доставлять помощь пострадавшим.
– Как, по-вашему, будет развиваться ситуация?
– Я такими прогнозами не занимаюсь. Живу сейчас исключительно сегодняшним днем, моментом, пытаюсь помочь тем, кто нуждается в помощи сейчас, быть полезным сейчас. Что будет завтра – никто не знает. Предсказать это невозможно, поскольку, как мне кажется, российский президент просто сошел с ума. Это не просто слова, мне больно и печально видеть, особенно как еврею, который знает, чем такие «игры» заканчиваются или чем могут закончиться – и не только для России и Украины, но и для всего человечества.
– Как живется религиозному еврею в Украине?
– Я 23 года здесь. Хожу в кипе, два года жил на Оболони и оттуда ходил пешком по субботам молиться в синагогу на Подол. Распускал пейсы, надевал сюртук и шел – и ни разу косого взгляда в мою сторону не заметил, ни одного антисемитского выкрика не слышал. Каждую субботу два часа туда и два часа обратно.
Мы раздаем кипы с надписью «Евреи защищают Украину», они очень популярны, их просят даже украинские солдаты-неевреи, надевают их.
Или вот: на днях мне звонит один из моих подопечных-солдат и сообщает: «Знаете, я нашел тут одного бойца по фамилии Коган. Может быть, он ваш родственник?» Отправляет мне снимки документов этого парня, и выясняется, что он не только Коган, но его бабушка – жена знаменитого цадика. Вот какие евреи служат в украинской армии! Дело, впрочем, в другом: я теперь понимаю, что, раз мы не знали таких людей, значит, недостаточно работали раньше. Можно себе только представить, сколько нас ждет открытий.
– Вы в постоянных разъездах?
– Да, с самого начала войны чуть ли не каждый день. В пятницу был во Львове, встречался там с капелланом-мусульманином, затем отправился в Польшу, в лагерь беженцев, а с вами сейчас я говорю из Базеля, сюда приехал утром навестить беженца из Киева – он тяжело болен, проходит химиотерапию. Дальше отправляюсь в аэропорт и лечу в Румынию, где меня ждут беженцы из Одессы.
Да, я все время в пути, приходится работать по телефону. Отправляю кипы, тфилины, общаюсь с людьми. Недавно побывал в Харькове и в Днепре. Жизнь там, конечно, не для слабонервных. Невозможно даже самому себе сказать, что из увиденного больше тебя ввергает в шок: разрушения, раненые, оставшиеся без крова, осиротевшие дети – это страшно, неописуемо страшно. Такое чувство, что надо всем царит смерть, а не жизнь.
У меня много ключей от разных квартир – мне люди их дали, когда бежали от войны, доверили свое имущество. И вот заходишь, чтобы проверить, все ли в порядке, и видишь на столе недопитый утренний кофе – и понимаешь, что люди не были готовы к такому исходу, они покидали дом второпях, вынужденные бежать.
Я построил в Киеве микву, куда каждое утро приходили пятьдесят мужчин, а на днях, очутившись в украинской столице, увидел ее пустой – ни одного человека. Это не просто пустая миква, это – символ войны, символ безжизненности.
В Молдавии, в том пограничном пункте Паланка, я подошел к старику лет под девяносто и спросил его, не хочет ли он есть, а он умоляюще мне говорит: главное, заберите меня отсюда, я больше ничего не хочу!
– Вы часто встречаетесь с солдатами-евреями. Что вы им говорите? За что они сражаются? Разве у них нет своего государства, за которое надо сражаться?
– Да, есть свое государство, это верно. Но евреи есть везде, и они делают свой выбор, отстаивая прежде всего свободу. Потому я никому не советую, что делать – уезжать или оставаться. Человек должен решать за себя сам, где жить, как жить, воевать или не воевать, уезжать или не уезжать. Не мое дело лезть человеку в душу, но, если он сделал выбор и решил сражаться за Украину, я должен помочь ему. Если он еще и верующий, то обеспечить его тфилином. Ободрить солдат словом мне помогает книга изречений раби Нахмана, изданная на украинском и на иврите (а на украинском языке еврейских книг практически нет). И я раздаю эти книги, понимая, что слово может порой сделать очень многое. Больше, чем оружие. Моя задача – донести это слово до солдат, благое намерение, поскольку, как я считаю, мы воюем против зла.
А еще я хочу провести в Украине всемирную конференцию военных раввинов. Мы уже начали активно работать над этим планом.