Александра Уралова: Любовь к слову для меня близко любви к жизни
Лауреатом премии имени Шолом-Алейхема 2022 года стала Александра Уралова за перевод книги Аврома Суцкевера «Із Віленського гетто. Зелений акваріум».
Из досье «ЕО».
Премия имени Шолом-Алейхема основана в 2009 году, присуждается за лучшие литературно-художественные произведения, которые популяризируют духовно-культурное достояние украинского и еврейского народов, способствуют распространению позитивного имиджа Украины в мире.
Предыдущими лауреатами премии имени Шолом-Алейхема были Григорий Фалькович (2012), Валерия Богуславская (2014) и Марианна Кияновская (2018).
Лауреат 2022
Александра Уралова – киевский филолог, поэт, прозаик, автор песен, экскурсовод, переводчик, преподаватель, научный сотрудник Центра исследований истории и культуры восточноевропейского еврейства в НаУКМА. Александра по образованию – богемист и германист (чешская и немецкая филология), изучала язык и литературу идиш у ведущих специалистов из Киево-Могилянской академии, Центра еврейской культуры в Варшаве, Международного центра идиша Всемирного еврейского конгресса в Вильнюсе, организации Der Arbeter Ring (Нью-Йорк).
С 2018 года Александра преподает идиш: сначала на междисциплинарной сертификатной программе по иудаике в НаУКМА, а с 2020 года — в рамках Идиш-проекта Украинской ассоциации иудаики (УАИ), где она также проводит дискуссионные клубы по идишу и семинар по расшифровке рукописей и мацев.
В переводе Александры Ураловой с идиша вышли следующие книги: первый полный перевод на украинский язык без купюр произведения Шолом-Алейхема «Тевье-молочник» (2017); первый перевод на украинский незавершенного романа Шолом-Алейхема «Во времена Мошиаха» (2020); первый перевод на украинский фрагмента из произведения Ицика Мангера «Чрезвычайное жизнеописание Шмуэля-Абы Абрево» (2020); первый перевод на украинский книги произведений Аврома Суцкевера «Из Виленского гетто. Зеленый аквариум. Рассказы» (2020); первый перевод на украинский мемуаров Иосифа Бухбиндера «Эммануил повествует: Страницы жизни еврейского писателя» (2021).
Александра также профессионально переводит с английского и немецкого языков, владеет рядом других европейских языков.
За перевод «Тевье-молочника» Александра Уралова была удостоена премии Украинской ассоциации иудаики имени Мартена Феллера и Жанны Ковбы (2020).
В книгу Аврома Суцкевера, выигравшую премию Шолом-Алейхема, вошли книга очерков «Из Виленского гетто» и сборник стихов в прозе «Зеленый аквариум». Темой первой книги, написанной сразу после Второй мировой войны, стала судьба евреев Вильнюса под нацистской оккупацией. Вторая объединяет разновременные и различные по тематике тексты, в которых автор предпринимает попытки осмыслить разные периоды своей жизни.
Разговор с лауреатом
— Почему вы, филолог, знаток ряда европейских языков – германских, славянских – вдруг заинтересовались идишем? У вас есть еврейские корни?
— Во-первых, идиш это тоже приличный европейский язык. Главное, что это один из языков Киева – моей родной территории. Я очень люблю свой Город, родную землю, и я не могла пройти мимо языка, на котором здесь говорили много лет.
Что касается еврейских корней… Моя бабушка в детстве говорила на двух языках – идиш и чешском. Я помню, что она ругалась на идиш. То есть, идиш для меня даже не мамэ лошн (материнский язык) а бобэ лошн (бабушкин язык). А как же питать интерес к языкам, на которых говорили твои предки? Вообще любовь к слову для меня близко любви к жизни.
— А где вы учили идиш, да еще и так, что вышли на высший уровень знания языка – перевод?
— Я начала учить идиш, пожалуй, в лучшее время для этого. Был 2014-й год, год борьбы, протеста, когда было сильное ощущение единения людей, их интереса друг к другу, интереса к Городу. В этом плане идиш имеет богатые традиции – Бунд, протестные движения. Одной из первых песен на идише, которую я выучила, была знаменитая песня «Долой полицей!».
Идиш я изучала в Киево-Могилянской академии у Татьяны Батановой, прекрасного преподавателя и переводчицы. Сейчас она курирует иудаику в библиотеке Вернадского.
— Иврит на тот момент знали?
— Так себе. Я начала учить иврит раньше идиша, посещала курсы при посольстве Израиля. Но пошло не очень, и я сделала перерыв. А в Могилянку пришла именно за идишем. В каком-то смысле я человек столетней давности – знаю идиш лучше, чем иврит. Свою позитивную роль в успешном изучении идиша сыграл и немецкий, и славянские языки. Вообще славянофонам идиш дается легче: сопоставимы логика, интонирование, произношение, положение слов в предложении, междометия, слова-паразиты – то, что делает язык речью.
А что касается перевода, я сразу шла в перевод. Знаете, вот люди в детстве мечтают стать космонавтами или актерами, а я с детства мечтала переписывать старинные книги и разбирать рукописи на малоизвестных языках. То есть, идиш прекрасно лег в эту формулу.
Я быстро начала переводить песни. Первой была песня на слова Аврома Суцкевера «Хто лишиться? Що лишиться?» (Вер вет блайбн, вос вет блайбн). Это довольно известная песня, которую неоднократно переводили, но я сделала свой авторский перевод на украинский и почувствовала, что Суцкевер – мой поэт! Так бывает с поэтами или поэтессами, когда встречаешь строку и понимаешь – это на всю жизнь.
Первой большой работой в прозаическом переводе был Шолом-Алейхем, «Тевье-молочник». Именно тогда у меня появилась манера составлять примечания к тексту. Мне говорили, что я пытаюсь все комментировать – в духе еврейской переводческой традиции, восходящей к Талмуду. Но мне действительно хотелось рассказать историю Тевье тем, кто не до конца понимает все реалии. Чтобы у людей не оставалось чувства недосказанности, чтобы им не нужно было что-то домысливать. Мне самой было очень интересно: почему в ранних переводах Шолом-Алейхема на украинский язык многие моменты носят другие названия, например, почему Песах именуется Великдень. А потом я выяснила, что сам Соломон Нохумович (Шолом-Алейхем) хотел, чтобы его произведения понимали как можно больше людей и поэтому поощрял такой путь перевода. Тогда, в начале ХХ века перевод вообще выглядел по-другому, это больше был пересказ. Но я пошла по другому пути: оригинал и примечание.
— Кстати, ваш перевод книги Суцкевера изобилует развернутыми, очень интересными примечаниями…
— И не только этой книги. Примечания это дополнительный нарратив, мой фирменный признак. А тем более, книга Аврома Суцкевера о перекликающихся с Киевом реалиях, в ней много персонажей, особенностей города. Все это просто требует дополнительной информации, комментария, пояснения.
— Как произошла ваша вторая встреча с творчеством Аврома Суцкевера?
— Возник Суцкевер сам собой, мистическим образом. Мне дали его книгу «Из Виленского гетто», я посмотрела, и у меня екнуло сердце… Это были очень насыщенные полтора года, я посещала Вильнюс, в котором бывала и раньше и который очень полюбила. Он напоминает мне Киев, мне кажется, что между нашими городами есть связь, есть между нашими холмами некий невидимый замок. Я ездила в Вильнюс, чтобы прочитать историю Суцкевера через территорию города, и чтобы прочитать город через эту историю.
История, конечно, очень тяжелая, но я не люблю работать с легкими и поверхностными историями. Тяжелые истории делают человека глубже. Лучше, когда они не случаются в реальной жизни, только остаются на станицах книг. Но я взялась за историю Суцкевера, которую автор пережил и выступил как очеркист, взялась – чтобы она осталась.
Кроме того, история Виленского гетто это история тихого гуманитарного подвига людей, которая осталась за рамками повествования Суцкевера, которая не попала ни в изданную в СССР книгу «Из Виленского гетто», ни в «Черную книгу» Эренбурга и Гроссмана. И понятно почему. Это была история Папирбригаде (Бумажной бригады): когда Вильнюс был оккупирован, там организовали два гетто для евреев плюс гетто для книг. Туда свозили артефакты еврейского, польского, литовского народов – книги, скульптуры, картины, партитуры, письма. По замыслу немцев, несколько «умных евреев» должны были разбирать эти артефакты, чтобы потом наиболее ценные отправить в Германию, а остальные уничтожить. Члены Папирбригаде под страхом смерти тайно выносили то, что могли, в свое гетто и прятали. Часть материалов сохранилась в Вильнюсе, и ребята левых политических взглядов думали, что с приходом Советов все будет хорошо, и будет создан еврейский музей. Но по факту оказалось, что материалы снова затеялись вывозить, только теперь уже не в Берлин, а в Москву. И папирбригадовцам пришлось снова прятать еврейские культурные ценности и через Львов переправлять их за рубеж. Многие из спасенных таким образом материалов попали в ИВО (Институт языка идиш, Нью-Йорк). Эта история осталась на полях книги Суцкевера, но она очень важна.
— Как повлияла на вас работа над этой книгой?
— У меня раньше не было такого глубокого вхождения в чужую биографию. Здесь пришлось мобилизовать и исторические, и литературоведческие навыки. Когда знакомишься с писателем через его мемуары, когда для того, чтобы подготовить качественные примечания, погружаешься в чужое мировоззрение, изучаешь каждого, кто проходит через эту историю, через эти улицы, создается впечатление, будто ты медиум, вызывающий духов. Кстати, так называли и самого Суцкевера. В процессе перевода этой книги у меня возникло ощущение большего сочувствия – как будто у меня был когда-то такой очень хороший друг. А после этой книги я переводила мемуары Иосифа Бухбиндера, узника ГУЛАГа. Некая преемственность: война – гетто, после войны – ГУЛАГ. И у меня возникло впечатление, будто через мое сердце протянули старую сентенцию, что целью любой власти всегда будет насилие. Раньше я это больше понимала через мозг, а теперь – на более глубоком уровне. И еще – после этих работ у меня очень вырос интерес к советскому идишу.
— Да, об идише. Вам довелось переводить Шолом-Алейхема из Киева, Ицика Мангера из Бессарабии, Аврома Суцкевера из Вильнюса. Это, безусловно, разные варианты идиша. Какие отличия, нюансы, проблемы вы ощутили в процессе перевода?
— Это не только разные края, но и разные периоды. Шолом-Алейхем – иногда едкий, иногда сентиментальный классик. Его идиш это не голос простого народа, а язык высокообразованного раввина, человека из высшего общества, с обилием гебраизмов и германизмов.
Мангер – представитель тревожной эпохи, пограничья, его идиш более фольклорный. А Суцкевер – европейский модерный поэт, близкий к Америке. Как и Мангер, Суцкевер – поэт, что отличает их обоих от Шолом-Алейхема с его более прозаическим языком. Язык Суцкевера ритмованный, он любил сложное и тонкое искусство, но при этом исповедовал левые взгляды. Но – умеренно левые, он был дружен с коммунистами, но в партии не состоял. Его речь была двойственной: с одной стороны, осовеченной в духе эпохи, но с другой – полной фантазии. Она представляла собой сочетание громыхающего советского идиша и сложной, путаной, переосмыслившей Тору и мидраши речи. Суцкевер – сложный и глубокий писатель, искатель теней, археолог и хранитель памяти. Он – классик второй половины ХХ века, наравне с Агноном.
— Перевод книги Суцкевера – сюжет двухлетней давности. А над чем вы работаете сейчас? Что в планах?
— На площадке идиша у меня большой выбор, и все такое вкусное. В 20-м томе академического журнала Judaica Ukrainica (издание Украинской ассоциации иудаики) выходит мой перевод незаконченного романа Шолом-Алейхема «Во времена Мошиаха», это такой сионистский, политический роман, ранее никогда не переводившийся на украинский. Потом собираюсь поработать над книгами Ицика Мангера и Ицхака-Лейбуша Переца. Ну, и с другими языками тоже есть проекты.
Беседу вел Иосиф Туровский
