Ледокол «Борух»

| Номер: Февраль 2024

Памяти Бориса Эстеркина

Игорь ЛЕВЕНШТЕЙН

14 января 2024 года в Беэр-Шеве на 87-м году жизни умер Борис Эстеркин, один из пионеров и видных деятелей еврейского возрождения в Украине, многолетний глава еврейской общины Запорожья.

Написать о нем – мой профессиональный долг журналиста, мой общественный долг соратника по возрождению еврейской жизни в Запорожье и мой личный долг старого товарища.

Борис Львович

Еврейские погоны Бориса Эстеркина выглядят следующим образом. Он был председателем Еврейского совета Запорожской области (с 1993), председателем Запорожской иудейской религиозной общины «Яхад» (с 1994), ответственным секретарем Запорожского городского отделения общества «Украина — Израиль»; входил в руководящие органы крупнейших всеукраинских еврейских организаций: Еврейского совета Украины, Ассоциации еврейских общин и организаций Украины (ВААД), Еврейской конфедерации Украины, Объединенной еврейской общины Украины.

Начинал Борис Львович свой путь еврейского общинного лидера в 1989 году с позиции заместителя председателя Запорожского общества еврейской культуры – первой легальной еврейской организации, разрешенной в годы Перестройки под зорким наблюдением горкома КПУ и КГБ. Хотя Борис был подлинным мотором и организатором Общества, его не утвердили руководителем – потому что первым лицом, по задумке партийных органов, должен был непременно стать член КПСС, вузовский работник. Под такие критерии вчерашний чуть ли не диссидент Эстеркин не подходил, поэтому формальным главой Общества был утвержден доцент Запорожского университета Семен Литвак. Это был замечательный человек – преподаватель английского языка, знаток идиша, музыкант-скрипач, шахматист. Но его интеллигентская мягкость не помогала в решении стоявших перед евреями Запорожья проблем и заданий. Для этого был нужен настоящий боец – и таким бойцом был Борис Эстеркин.

Ветераны еврейского возрождения в Украине хорошо знают и будут помнить Бориса Львовича Эстеркина. Он представлял поколение, которому выпало с нуля строить еврейскую общину и заниматься всеми вопросами: образованием, культурой, социальной помощью, репатриацией, возвращением и возрождением синагог, фандрайзингом (хотя такого слова тогда еще не знали) и многим другим. Многие задачи доводилось решать, преодолевая серьезное сопротивление – снаружи и изнутри. Нужно было быть настоящими ледоколами и таранами, чтобы с одной стороны – противостоять косности и нередко антисемитской враждебности руководящих чиновников, а с другой – пробуждать самосознание соплеменников, зачастую сквозь равнодушие и страх. И тогда еще и близко не было зарубежных эмиссаров с грантами, семинарами, конференциями, конгрессами, новейшими техническими средствами, литературой и проч.

Поэтому результата добивались, прежде всего, «настоящие буйные», бескомпромиссные и бесстрашные бойцы, не боявшиеся конфликтов. Именно таким и был Борис Львович Эстеркин – взрывной, горячий, непреклонный, принципиальный. О себе он часто говорил: «Я завожусь с пол-оборота».

Эти бойцовские качества помогли ему сплотить вокруг себя активных и авторитетных евреев Запорожья и с их поддержкой решить ряд важнейших задач по строительству общины. Благодаря инициативе и усилиям Бориса Эстеркина в Запорожье была открыта одна из первых в независимой Украине еврейских школ – гимназия «Алеф»; было возвращено еврейской общине историческое здание синагоги (бывшая Синагога портных, до 1929 года – 2-й молитвенный дом); в городе заработали воскресная школа и еврейский детский сад; начали публично отмечать еврейские праздники и памятные даты.

Отдельной заслугой Эстеркина стало регулярное проведение (с 1997 года) Запорожских еврейских чтений «Еврейское население Юга Украины», уникальных международных научно-практических конференций, которые он организовывал вместе с профессором-историком Запорожского университета Семеном Орлянским. Борис Львович издавал и редактировал сборники докладов и сообщений. В лихие 90-е то была редкая возможность для ученых получить публикацию, и они с энтузиазмом участвовали в Запорожских еврейских чтениях.

Кроме того, Борис Эстеркин уделял много внимания представителям других национальных обществ Запорожья: консультировал, помогал, знакомил и т.п. Его в шутку называли «главным нацменом Запорожья».

Он был человеком своего времени и своего поколения. Волею исторической судьбы подавляющее большинство советских евреев того поколения было отрезано от еврейской традиции и стремилось развивать еврейскую культуру на основе советского и светского идишкайта. И лидеры старшего возраста неизбежно конфликтовали с молодыми, которые тянулись к ивриту, Израилю и Торе. Я помню, как Борис Львович с присущими ему темпераментом и образностью кричал юным активистам Бейтара: «Не толкайте нас в средневековье!» Но надо отдать ему должное: спустя недолгое время, побывав в Израиле и пообщавшись с компетентными людьми, он выдал яркую фразу: «Наше поколение провели с завязанными глазами мимо великих ценностей еврейской традиции». И он организовал и возглавил Запорожскую религиозную общину «Яхад», чтобы можно было официально пригласить в город раввина, и чтобы синагога заработала как положено.

Борух

Борис Львович Эстеркин родился в Кременчуге в зловещем 1937 году. Эпоха сразу сказалась на его судьбе: отец сбежал после того, как арестовали его брата, и Борис никогда его не видел. Борю и его старшую сестру Мэру растила мать Рая, работавшая разнорабочей на одном из местных заводов.

Еврейскую жизнь тогда еще не вытоптали окончательно: Борис был обрезан и его еврейское имя, конечно, было Борух. Впоследствии так его называли соратники по Запорожской общине – в частности, упоминавшийся Семен Литвак и первый директор школы «Алеф» Марк Каминский… Из кременчугского детства у него осталось хорошее знание идиша.

С 16 лет Борис работал учеником слесаря на заводе. А в 1957 году он приехал учиться в Запорожье, точнее – приплыл по Днепру, тогда «Ракеты» и «Метеоры» один за одним ходили по великой реке от Киева до Херсона.

С филфака Запорожского пединститута его отчислили за чтение запрещенного самиздата. Потом были три года армейской службы в танковых войсках, восстановление в институте, диплом учителя русского языка, работа в вечерней школе…

А дальше Борис Эстеркин, заочно окончивший факультет журналистики МГУ, не имел возможности работать журналистом: беспартийного еврея с бескомпромиссным характером не желали видеть в запорожских СМИ. Борис работал в ведомственных многотиражках, редактировал научно-технические сборники, снимал передачи для телевидения (вне штата), работал в рекламном бюро – но от настоящей реализации его потенциала это было далеко.

Борис был подлинным интеллектуалом-книгочеем. Посещая Москву во время сессий в МГУ, он встречался с двумя своими литературными кумирами – Ильей Эренбургом и Александром Твардовским, посещал редакции любимых журналов «Новый мир» и «Юность». А больше всех, по словам дочери Инги, он любил Исаака Бабеля. Из ее детских воспоминаний: как папа читает ей, шестилетней девочке, рассказ Бабеля «Ди Грассо», и как по вечерам родители слушали по радиоприемнику «Спидола» запретный «Голос Америки», где выступал Сергей Довлатов…

Любящий отец: Борис Эстеркин с дочкой Ингой

Семья всегда была поддержкой и опорой для Бориса: чудесная жена, инженер Евгения, прекрасные дети – дочь Инга и сын Евгений (в разговорах, если было непонятно по контексту, приходилось уточнять: Женя-жена и Женя-сын). Инга пошла в гуманитарного отца – стала театроведом, арт-критиком, журналисткой, а Евгений в техническую мать – стал инженером, а впоследствии бизнесменом.

С развалом Союза для Бориса Эстеркина наконец-то открылась возможность официально и стационарно работать в прессе, и он много лет руководил отделом рекламы в газете «Наш город». Но с конца 80-х главным делом его жизни прочно стала еврейская община.

Все процессы проходят разные этапы. Время Бориса Эстеркина – ледокола, бойца, стратега – сменилось новым периодом, когда работа еврейских общинных институций стала более рутинной, более бюрократической, менее романтичной и пассионарной. Пришли новые лидеры – специально обученные, со знанием языков и технологий, с методиками и инструментарием. И когда умерла жена, а дети решили репатриироваться, Борис Львович принял это с философским пониманием. Да и мало кто так, как он, заслужил право найти покой в святой земле Израиля.

До последних дней он оставался книгочеем. По свидетельству дочери Инги, настольной книгой Бориса в финальный период его жизни была «История свободы» Исайи Берлина. А последним его чтением стали новые исследования творчества его любимого Бабеля.

На похоронах на беэр-шевском кладбище Хацерим кадиш по отцу прочитал сын Евгений Эстеркин. Он был опорой Бориса Львовича в последние годы его работы в Запорожье и был рядом с ним в заключительные дни его долгой, непростой и славной жизни.

Боря

А теперь немного от себя. Несмотря на разницу в возрасте, я называл его Боря и на ты. Иногда окружающих это удивляло, но по-другому быть не могло по простой причине: Борис Эстеркин был давним другом моего дяди и моих родителей; своих детей он водил в детский сад, где моя мама работала методистом. Я знал его со своего раннего детства: еще когда он был одним из компании молодых интеллигентных евреев, дядиных друзей, собиравшихся в нашем доме за чаем и бабушкиным лейкахом. Боря с дядей Мариком еще были холостяками, но их будущие жены уже работали вместе и были лучшими подругами… Поэтому, когда он говорил, что знает меня с горшка, это была не фигура речи, а исторический факт.

Именно Боря втянул меня в еврейскую деятельность. По его приглашению я был участником первого заседания Запорожского общества еврейской культуры в 1989 году. Он сделал меня своим заместителем в Запорожском областном еврейском совете; он привез меня в Киев на организационный конгресс Еврейского совета Украины, откуда я вернулся членом Совета. Такую роль в судьбе трудно переоценить.

Он часто говорил мне: «Ты – обтекаемый, дипломатичный. Это хорошо, но когда речь идет о защите интересов, то нужны бойцы, вроде меня». И был в этом абсолютно прав.

В те годы мы нередко конфликтовали и цапались. Но никогда не переносили рабочие моменты на личные отношения. Боря говорил так: «Мы – родные люди, это работа нас ссорит». И снова был прав.

Он – один из немногих людей, чьи фразы вошли в мой активный лексикон. У него было чувство языка, восходящее к традиции Ильфа-Петрова, а после Жванецкого: меткая образность, остроумное и уместное использование клише и цитат. А еще – обращение к родному идишу. Нередко он говорил «фойлэ штык» (гнилой трюк) или «а пистэ халоймес» (пустые мечтания). Запомнилась его фраза «не с кем идти к столу», характеристика окружения в определенных ситуациях. Пользуясь его выражениями, я всегда вспоминаю его с благодарностью.

В один из своих приездов из Киева в Запорожье я, зная, что Борис собрался уезжать с детьми и внуками в Израиль, решил навестить его, попрощаться. Пришел с хасидским угощением – бутылкой «Абсолюта» и шпротами. Мы сидели с Борей на кухне в доме на Центральном Бульваре, улице, где прошли мои школьные годы. Только это был относительно новый высотный дом на бывшем пустыре между четными и нечетными домами-хрущевками по обе стороны улицы. И вдруг я обратил внимание на вид из окна: оттуда был виден подъезд, где когда-то жил мой покойный друг Леонид Мацих (см. мою статью о нем «На грани гениальности» в сентябрьском номере ЕО от 2022). Боря его хорошо знал. Это был сильный добавочный сентимент к нашей беседе, которая, увы, действительно оказалась прощальной уже навсегда…

Лучше всего о нем написала дочь Инга в своем Фейсбуке: «Вчера умер Борис Львович Эстеркин. Он был настоящий человек, настоящий еврей, идеалист и бессребреник. Еще он был настоящий украинский еврей, и, к глубокому сожалению, не дожил до победы Украины. Для нас, меня и Евгения Эстеркина, он был папой – он был сложным, тяжелым, требовательным и любящим, в общем, был прекрасным отцом. Что касается меня, мне угодить трудно – він був, може, найкращим журналістом з тих, кого я знала. И, конечно, папа был человеком Аскалы, почитателем Зеева Жаботинского и Исаака Бабеля. Папа научил нас, что значит быть евреем».

Добавить нечего. Только омейн! И Барух Даян а-Эмет! В данном случае вообще стопроцентно – Борух.