Братья Покрасс: два плюс два
Окончание. Начало в № 1/241
Дмитрий Покрас
Буденный мобилизовал бойких авторов, и они стали числиться бойцами «буденновских войск». Покрасс, к примеру, заведовал музыкальной частью армии. Дмитрий, низкорослый тщедушный еврейский паренек, возглавил оркестр 1-й Конной армии. Как он сам любил рассказывать позднее на своих концертах, пианино за ним возили на телеге в армейском обозе.
После Гражданской войны судьбы братьев Покрасс сложились по-разному. В марте 1921 года X съезд РКП (б) вместо политики военного коммунизма ввел НЭП. Открылась свобода мелкого предпринимательства, в городах начала возникать сеть кафе, ресторанов и других мест отдыха, а это означало и оживление эстрады.
В 1923 году Самуил поддался на уговоры братьев Дмитрия и Даниила, которые при активной протекции Буденного успели обосноваться в Москве, и тоже подался в столицу. Здесь он быстро прославился своими блестящими фортепианными импровизациями и был среди тех, кто открывал московский мюзик-холл «Аквариум». Его песенка о мюзик-холле быстро превратилась в эмблему театра, а значительную часть программы занимали инсценировки его романсов. Театр быстро завоевал популярность у публики, однако одновременно сам Самуил стал подвергаться жестокой критике со стороны большевистских агитаторов за пессимизм его песен, в которых легко просматривались скорбные настроения, разочарования в жизни и несбывшиеся надежды. А опытные музыкальные критики, кроме того, без труда обнаруживали в его песнях элементы еврейского музыкального фольклора. Самуил одним первых понял, что будущего у него в новых условиях нет. Отправившись в 1924 году по делам в Берлин, в Советскую Россию он уже не вернулся.
Предчувствия печального будущего новой российской эстрады не обманули Самуила Покрасса. Административное давление на авторов и исполнителей неуклонно росло, и в 1929 году на Всероссийской музыкальной конференции в Ленинграде романс вообще был признан контрреволюционным жанром и запрещен. Рядом с бравурными советскими маршами романс существовать не мог. Новая власть стала подминать под себя людей, ломая творческую личность независимо от таланта и заставляя ее работать на себя.
Один из основоположников городского романса Павел Герман вместе с композитором Юлием Хаитом прославился своим «Авиамаршем» («Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»). Но очень немногие знают, что это именно ему принадлежит текст великого русского романса «Только раз» («Только paз бывают в жизни встречи // Только раз судьбою рвется нить. // Только раз в холодный зимний вечер // мне так хочется любить!»).
Однако пробежали годы, и в 1937 году, в разгар репрессий, поэт напишет уже иные строки:
Но пока не все враги известны
и пока хоть жив еще один,
быть чекистом должен
каждый честный
и простой советский гражданин.
Оттого лишь крепче бастионы,
оттого чекисты наших дней –
это все сто семьдесят
мильонов патриотов
Родины моей!
Что касается Дмитрия Покрасса, то он прекрасно вписался в советскую действительность и стал едва ли не основным мастером маршевых мелодий в СССР. Уже в 1923 году он — главный дирижер московских театров «Палас» и «Эрмитаж», а спустя еще три года — главный дирижер Московского мюзик-холла. Пишет песни, аккомпанирует Тамаре Церетели — одной из звезд советской эстрады 1920-х годов, работает с хором московских цыган. С 1932 года с ним начал тесно сотрудничать Даниил. Братья хорошо дополняли друг друга. Основным мелодистом был динамичный, взрывной Дмитрий, а гармонизация была уже в руках рассудительного, несколько флегматичного Даниила. Так возник, как сейчас говорят, «тренд», имя которому было «Братья Покрасс».
В 1936 году братья Покрасс приобрели еще одного влиятельного покровителя — Лазаря Кагановича, ставшего за год до этого наркомом путей сообщения СССР.
Подобно другим сталинским вельможам Каганович стал развивать инфраструктуру своего ведомства, и в результате в 1936 году возникло Всесоюзное спортивное общество «Локомотив», а в Москве, в Центральном доме культуры железнодорожников (ЦДКЖ) — джаз-оркестр, который и возглавил Дмитрий Покрасс. Даниил стал курировать другие музыкальные и танцевальные коллективы ЦДКЖ.
«Трубачи Первой конной», худ. М.Греков, 1934
Джаз-оркестр ЦДКЖ под управлением Дмитрия Покрасса просуществовал 36 лет, пережив даже ту эпоху, которую Леонид Утесов назвал «эпохой административного разгибания саксофонов». То ли Покрасса предупредили его высокопоставленные покровители, то ли он сам с приближением кампании «борьбы с космополитизмом» почувствовал опасность, но воспользовавшись своей принадлежностью к железнодорожному ведомству, он отправился с оркестром на многомесячные гастроли по стране — благо Дворцы культуры железнодорожников были практически на каждой крупной станции.
Об Аркадии же сведений почти не сохранилось. Известно только, что в 30-е годы он работал концертмейстером в Московском парке им. М. Горького и был аккомпаниатором известных певцов Тамары (настоящее имя – Наталья Митина-Буйницкая, 1873-1934) и Вадима Козина (1903-1994). Страстный проповедник городского романса, Аркадий пытался противостоять системе, но безуспешно. Борьба с «цыганщиной», развернувшаяся в конце 20-х, оставила без репертуара Тамару, и некогда одна из самых популярных и богатых актрис Петербурга умерла в нищете и забвении. Ударила эта борьба и по Аркадию. Но в 1936 году он открыл для московской публики и сделал знаменитым Вадима Козина, с голоса которого вскоре запела вся страна. «Мой костер», «Утро туманное», «Пара гнедых», «Нищая», «Прощай, мой табор» впервые прозвучали в его исполнении. Но в 1939 году пути Козина и его аккомпаниатора разошлись, и дальнейшую судьбу музыканта проследить не удается. Известно только, что в 1949 году он еще был жив.
Трагически закончилась и жизнь Даниила Покрасса. Так сложилось, что судьба свела его с балериной Юлией (Юдифью) Мельцер (1911-1968) — невесткой Сталина. После того, как ее муж, сын вождя Яков, попал в плен, она два года провела в тюрьме, разделив судьбу тысяч других женщин, чьи мужья — офицеры Красной армии, попав в окружение, не покончили собой, к чему призывал Сталин, а сдались противнику. Ее роман с Даниилом вызвал сталинский гнев. На Даниила началось такое давление со стороны прессы, административных органов и концертных организаций, что сердце его не выдержало, и он умер от сердечного приступа прямо за рулем собственного автомобиля. Ему было только 49 лет.
Жизнь всех трех братьев Покрасс в СССР в значительной степени омрачало наличие «близкого родственника за границей». Один он мог их всех привести, несмотря на всю влиятельность заступников, в ГУЛАГ, поэтому факт этот тщательно скрывался. Но те, кому «следовало знать», об этом, конечно же, знали. Сведений о судьбе Самуила (в американизированном варианте — Сэм) его московские братья получали мало и даже о его ранней смерти в 1939 году узнали с большим опозданием. «Родственник за границей» в годы, наполненные тотальной слежкой и шпиономанией, удавкой висел на шее талантливых музыкантов.
Музыкальная судьба Самуила в США сложилась вполне удачно. Три года, проведенных в эмиграционных кругах Берлина и Парижа, не прибавили ему оптимизма, но в Америке он быстро акклиматизировался, создал и долгое время руководил джаз-оркестром, стал автором нескольких бродвейских мюзиклов и музыки к трем музыкальным кинокомедиям. Но и над ним висело проклятие, хотя и иного рода. Если в СССР он был изменником родины, то в США в среде эмигрантов считался обычным приспособленцем, конформистом. В СССР его имя было запрещено упоминать, а его произведения исполнялись без указания авторства, в США же он был для беженцев из России автором гимна ненавистной Красной армии. И когда однажды, 15 сентября 1939 года, обедая в ресторане, он вдруг упал лицом в тарелку, а потом выяснилось, что в пищу был подмешан цианистый калий, никто не удивился. Пресса только гадала, чьих рук это дело, агентуры НКВД или местных нацистов?
И вот приглашение Дмитрия Покрасса на ночной просмотр в кинозал на сталинской даче. За ним заехали домой, привели в небольшой полутемный, пока еще пустой зал. Вокруг столиков с фруктами и напитками стояли кресла. Крохотный Покрасс вжался в одно из этих кресел в конце зала, под самым окошком киномеханика, и когда вошел Сталин, сопровождаемый всеми членами Политбюро, остался незамеченным.
Сначала показывали кинохронику, потом фрагменты какого-то нового советского фильма, к которому Покрасс не имел никакого отношения. Все стало ясно тогда, когда появились титры американского фильма «Три мушкетера», и среди имен создателей Покрасс прочитал имя своего старшего брата. Фильм вышел в 1939 году. Это был год смерти Самуила. Дмитрий Покрасс покрылся холодным потом: он решил, что живым его из этого зала уже не выпустят.
Люди старшего поколения наверняка помнят эту веселую кинокомедию, собиравшую переполненные залы в первые послевоенные годы. Это был фильм-пародия, в котором по сюжету персонажи Дюма — д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис — перепились, а их слуги, надев одежды своих хозяев, совершали их подвиги, попадая в уморительные ситуации, но успевая вернуться назад к моменту пробуждения мушкетеров. И кто из зрителей не пел тогда веселую песенку д’Артаньяна, с которой тот направлялся в Париж в самом начале фильма: «А вари-вари-вари-вари-вари, судьба моя, Париж // поэтами воспетый от погребов до крыш?!» Но, думается, и сегодня немного найдется людей, знающих имя автора этой песни.
Покрасс смотрел на экран, но фильма не видел: жуткие картины ареста и допросов в подвалах Лубянки возникали в его воображении. А зрители в зале в это время громко смеялись, переговаривались. Неслышно появлялись какие-то люди, меняющие на столиках напитки, закуски. Все шло своим чередом, и только Покрассу было не до смеха. Наконец зажегся свет. Члены Политбюро потянулись к выходу из зала. Поднялся со своего места и Сталин. И тут взгляд его остановился на несчастном, совершенно убитом маленьком человечке в конце просмотрового зала.
То, что произошло дальше, разные авторы описывают по-разному. Чаще всего приводится такой вариант. Вождь несколько секунд постоял, и затем, пыхнув трубкой, спросил:
— Это что, твой брат все это написал? Все эти «вари-вари»?
— Мой. Только он уже умер.
— Лучше бы ты умер. А он жил.
Это была шутка. У Сталина после веселой комедии было хорошее настроение.
Р. S. А в это время где-то далеко от советской столицы и этого уютного тихого кинозала на правительственной даче шла война, гремели взрывы и гибли миллионы людей. А в минуты душевного подъема звучат песни, которые пели хором. И на разных языках в Чехословакии, Австрии, Польше, Венгрии, Испании, Германии, Норвегии звучала песня, которая на русском языке начиналась со слов: «Белая армия, черный барон». А в литовских и белорусских лесах еврейские партизаны пели на идише свой партизанский гимн «Зог ништ кейн мол…» («Никогда не говори»), сочиненный на мелодию песни, которая на русском языке начинаюсь словами «То не тучи — грозовые облака». Ее еврейский текст написал в вильнюсском гетто поэт Гирш Глик, к несчастью, не доживший до дня Освобождения.
И вряд ли о существовании этих, получивших международную прописку, песен знал «отец народов». Да он, собственно, и не очень-то всем этим интересовался. Кто занят устройством всего мирового порядка, тому обычно нет дела до маленьких людей.
В 1979 году ушел из жизни в 80-летнем возрасте Дмитрий Покрасс, а «Зог ништ кейн мол» и сейчас звучит на митингах, посвященных борьбе евреев против нацизма, и на встречах бывших узников гетто и героев еврейского сопротивления.
Яков Басин
