Лица

Братья Покрасс: два плюс два

В дореволюционной России массовая песня имела хождение либо в виде так называемой российской песни, либо в форме салонного романса. Но Гражданская война внесла свои коррективы, и в стране стала популярной весьма специфическая советская героика, которую большевики широко использовали в своей пропагандистской деятельности. У этих песен, естественно, были свои авторы, и именно они заложили, по словам Утесова, «первый камень, то бишь первую ноту в основание песенной страны». Вот только судьбы этих людей далеко не всегда были безоблачными, и далеко не все их имена сохранились в истории советской империи.
Случилось это, судя по всему, в самом конце Отечественной войны. Положение на фронтах становилось все лучше и лучше, и соответственно становилось все лучше и лучше настроение кремлевского тирана, который свой досуг проводил, как правило, в часы ночной бессонницы в кругу ближайшего окружения на даче в Кунцево. Наиболее частой формой проведения такого досуга был просмотр американских фильмов, копии которых и раньше закупались для этих целей посольством СССР в США, а теперь оказывались в стране еще и в качестве обязательного ассортимента в порядке поставок по ленд-лизу вместе с танками, самолетами, свиной тушенкой, сгущенным молоком и яичным порошком.
Голливудская фабрика грез во многом помогла советским людям пережить годы военного лихолетья: набиваясь в кинозалы, они хоть ненадолго отвлекались от тяжелых мыслей о судьбах родных и близких и беспросветного быта. Вестерны, гангстерские фильмы, исторические киноповести и музыкальные комедии заполонили экран. Фильмы с участием юной Дины Дурбин «Сто мужчин и одна девушка», «Весенний вальс» и «Сестра его дворецкого» стали едва ли не основными приметами киновремени, а мелодии из картин «Судьба солдата в Америке» и «Серенада Солнечной долины» распевали и стар и млад.
Первые титры американских фильмов всегда говорили о том, что оказались они на наших экранах, потому что были взяты в качестве трофеев у немецко-фашистских захватчиков, и было совершенно неясно, почему герои этих явно не немецких фильмов говорили на английском языке. Имена создателей фильмов из копий изымались, и лишь киноманы из уст в уста передавали имена Джеймса Кэгни, Бетт Дэвис, Спенсера Трейси и других американских кинозвезд. Зато эти имена во всех деталях биографий их владельцев наверняка знали те, кто отбирал фильмы для сеансов в узком кругу «лучшего друга советских кинематографистов».

И вот однажды на такой просмотр был приглашен композитор Дмитрий Покрасс. К этому времени Дмитрий Яковлевич был одним из законодателей советской массовой песни и по популярности находился где-то между Исааком Дунаевским и Матвеем Блантером, потому что «Три танкиста, три веселых друга» пели хоть и реже, чем «Широка страна моя родная», но чаще, чем «Выходила на берег Катюша». Большинство своих песен Дмитрий Покрасс написал в содружестве с младшим братом Даниилом, имя которого широкой аудитории было известно меньше. И уж вовсе только специалисты знали (а огромная масса любителей музыки и поныне не знает) имена еще двух его братьев-музыкантов — Самуила и Аркадия.
Отец четырех талантливых братьев Яков Покрасс не был бедным местечковым евреем, дети которого, преодолевая невероятные преграды, достигали вершин в науке, технике и культуре. Напротив, он был достаточно обеспеченным человеком, и в Киеве его знали как удачливого торговца. Тем не менее, когда проявилась серьезная музыкальность четырех его сыновей, он без стеснения использовал их для пополнения бюджета большой семьи, в которой кроме этих четырех было еще пятеро детей. Мальчишек приглашали поиграть на общинных мероприятиях, праздничных вечерах или еврейских свадьбах. А мальчики и в самом деле были очень способные, и в их руках начинали звучать и расстроенное фортепиано, и дешевая старенькая скрипка. Одинаково хорошо они освоили также и модное для тех лет искусство куплетистов и чечеточников.
Как во всякой ортодоксальной еврейской семье, дети у Якова Покрасса появлялись на свет почти ежегодно. Во всяком случае Самуил, Аркадий и Дмитрий родились один за другим в короткий период с 1897 по 1899 год. Даниил оказался в этой компании самым младшим — он был моложе Дмитрия на шесть лет. На учебу талантливых сыновей отец денег не жалел, и все четверо получили консерваторское образование — кто в Киеве, а кто и в Петрограде, причем киевским педагогом Даниила был известнейший пианист Феликс Блуменфельд.
Первым на концертную эстраду вышел самый старший из братьев — Самуил. Уже в 16-летнем возрасте он выступал как виртуозный аккомпаниатор, а в 20 лет у него в руках уже был диплом Петроградской консерватории, которую он окончил по двум классам сразу — скрипки и фортепиано.
Так случилось, что среди друзей Самуила, с которыми он посещал киевский клуб художников, литераторов, артистов и музыкантов (сокращенно ХЛАМ), оказался столь же молодой поэт Павел Герман (1894-1952) — автор сборника лирических стихов. На некоторые из них Самуил написал музыку, и они, что называется, пошли в народ. Можно смело сказать, что Самуил Покрасс и Павел Герман были у истоков того, что сегодня называют городским романсом. Во всяком случае песни еще совсем молодого композитора на стихи такого же молодого поэта стали звучать в салонах.
Ко времени окончания консерватории Самуил был автором многих романсов, некоторые из них исполняли дореволюционные звезды российской эстрады Михаил Вавич и Владимир Сабинин («Дни за днями катятся», «Две розы»), а чуть позднее и Василий Шумский («Былые мечты», «Море слез»).
Примерно так же и в том же направлении развивалось творчество Дмитрия. До 1917 года он учился в Петроградской консерватории, подрабатывая на эстраде. Его песни и романсы также охотно брали в свой репертуар артисты варьете, тем более что в их мелодике уже слышались новые веяния и ритмы, проникающие в Россию с Запада, — танго, тустеп, вальс-бостон. Пел его песни и популярный в те годы Василий Шумский.
В 1917 году в Петрограде судьба свела братьев с поэтом и драматургом Анатолием Френкелем (1890-1942). Тот был старше их и успел к моменту знакомства прожить достаточно бурную жизнь. Образование он получил в Нью-Йорке и в двух российских университетах. В 19-летнем возрасте Анатолий перешел в католичество и о своем имени, полученном при рождении, Носон-Нохим, предпочитал не вспоминать. А в 1910 году в России появился язвительный сатирик, которого охотно печатали популярные издания. Псевдоним у Френкеля был поистине поэтический — Д’Актиль. Это ему принадлежат слова романса Самуила Покрасса «Две розы», ставшие крылатыми у посетителей столичных салонов:
Одна из них — белая-белая
была, как попытка несмелая.
Другая же — алая-алая
была, как мечта небывалая.
И обе манили и звали.
И обе, и обе увяли.
Все и дальше могло идти тем же чередом, но в жизнь братьев Покрасс и их друзей властно вмешались события, последовавшие за октябрьским переворотом 1917 года. Из объятого пламенем Петрограда надо было уходить, и путь был один — на юг. Куда? Домой, в Киев.
Гражданская война стала настоящей трагедией для всего населения Российской империи: голод, разруха, еврейские погромы, миграция огромных масс людей, уход за границу интеллигенции — цвета нации. Кто? За кого? Зачем? Немногие могли внятно ответить на эти вопросы.
Все эти трагические годы Самуил провел в Киеве, выступал как эстрадный пианист, виртуозно аккомпанировал в концертах Василию Шумскому, писал песни так называемого интимного жанра. Но когда летом 1920 года с юга на Киев начался поход барона Врангеля, к Самуилу обратился поэт Павел Григорьев (настоящая фамилия — Горинштейн, 1895-1961). Тот в это время работал над различными агитационными текстами для местного политпросвета. Он показал Самуилу свои стихи и попросил написать на какой-нибудь из них боевую песню. Самуил написал несколько мелодий, и одну из этих новых песен вскоре пела не только Красная армич, но и вся страна. Это была песня-марш, и начиналась она словами:
Белая армия, черный барон
снова готовят нам царский трон.
Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней.
Не менее оптимистичным и жизнеутверждающим был и припев, прославляющий создателя Красной армии и председателя Реввоенсовета Льва Троцкого:
Так пусть же Красная
сжимает властно
свой штык мозолистой рукой.
С отрядом флотских
товарищ Троцкий
нас поведет на смертный бой!
Когда в 1927 году Троцкий был снят со всех постов и отправлен в ссылку, а еще спустя два года и вовсе выслан из страны, последние три строчки стали звучать иначе: «И все должны мы // неудержимо // идти в последний смертный бой!»
Официальное название этой песни («Красная армия всех сильней») было утверждено в СССР лишь в 1937 году, а до этого ее распевали на самых разных фронтах в самых разных странах на самых разных языках (даже на турецком, японском и корсиканском) и под самыми разными названиями. В Венгрии это был «Марш красных резервов», в годы гражданской войны в Испании — «Марш батальона имени Чапаева». В 1934 году во время антифашистского восстания в Линце и Вене это был «Марш венских рабочих».
А Дмитрий в 1919 году оказался в Ростове-на-Дону, в то время одном из центров белого движения. Рядом — Анатолий Френкель (Д’Актиль). Анатолий — автор текстов для театра миниатюр «Гротеск» — наследника известного Театра-кабаре «Кривой Джимми», созданного легендарным режиссером К. Марджановым в Петрограде в 1917 году.
Когда в январе 1920 года город заняла 1-я Конная армия под командованием Буденного, этот театр оказался под покровительством политотдела Южного фронта и выполнял его задания. Одним из таких «заданий» было поручение написать текст марша 1-й Конной, что и сделал Анатолий Френкель. Музыку же сочинил Дмитрий Покрасс. Так родился «Марш Буденного» — едва ли не первая массовая песня в Советской России.
Сам Буденный впоследствии чрезвычайно гордился песней «своего имени» и как мог покровительствовал Дм. Покрассу. А тот написал еще несколько песен, посвященных 1-й Конной, в том числе и «Красные кавалеристы», также ставшую очень популярной. Д’Актиль тоже хорошо поработал на политотдел, написав пьесу для агиттеатра «Семь зятьев Антанты», которая, кстати, с успехом шла во многих теревсатах (театрах революционной сатиры) в 1920-1921 годах.

Продолжение следует
«Вести»