Жизнь и судьба

«СТАТЬИ ЭРЕНБУРГА НА САМОКРУТКИ НЕ ПУСКАТЬ!»

Владимир СКРЫНЧЕНКО | Номер: 05/293 Май 2017

Да, бытовала такая легенда о приказе одного из командиров партизанского отряда в годы войны. «Не знаю, – писал Давид Ортенберг, главный редактор газеты «Красная Звезда», – существовал ли он в действительности, такой приказ, я его не видел, но, если это даже легенда, она о многом говорит, и прежде всего о популярности Эренбурга». Звездным часом Эренбурга-публициста стал фатальный 41-й год, когда волею обстоятельств в первые дни войны он оказался единственным идеологом страны, вступившей в смертельный бой с фашизмом. Его слово было дополнительным оружием бойцов Советской армии; оно поднимало их дух, вселяло уверенность в победе над фашизмом. К нему прислушивались народы СССР, Европы и всего мира. Мандат корреспондента «Известий» помогал Эренбургу оказываться в самых «горячих» точках Европы. Его внимательный глаз все подмечал, а чуткое ухо все улавливало – и пенье «Интернационала» во Франции, и «Deutschland, Deutschland uber alles» в Германии, беременной фашизмом…

Родился Илья Эренбург в Киеве 27 января 1891 года – в зажиточной еврейской семье. Для тех, кто родился в 1891-м (а это еще Осип Мандельштам, Павло Тычина и Михаил Булгаков), вся сознательная жизнь пришлась на ХХ век. С ним связаны судьбы миллионов людей, родившихся в тот год. Испытаний на их долю выпало так много, что те, кто дожил до полувекового рубежа, могли считать себя счастливчиками. «Мое поколение может сосчитать на пальцах – вспоминал писатель, – относительно спокойные годы…». Но пришел 41-й год. Он не знал призывного возраста. События коснулись всех. Илья Эренбург и принадлежал к тому поколению…

«ИСПАНСКИЙ ЗАКАЛ»
Для Эренбурга, корреспондента «Известий», Вторая мировая началась 18 июля 1936-го – в Испании. Страна с тяжелым феодальным и религиозным прошлым, Испания оказалась в огне гражданской войны, развязанной мятежом генерала Франко против республиканского правительства. В Испании схлестнулись интересы Коминтерна, за которым стоял Сталин, и лидеров держав оси Рим-Берлин – Гитлера и Муссолини. Международный характер испанских событий определился, когда на помощь республике отправились добровольцы из многих стран мира. Из СССР в Испанию прибыли военные специалисты, а также танки, самолеты и стрелковое вооружение, к Франко – летчики и танкисты из Италии и Германии.
Обстановка быстро накалялась и не поддавалась контролю…
Илья Эренбург оказался одним из первых советских корреспондентов в Испании. Его поразительная работоспособность оказалась там целиком востребованной: он выступал на митингах, собирал материалы для западной прессы, писал брошюры. Меньше всего он чувствовал себя там писателем – на виду была его журналистская работа. Статьи корреспондента «Известий», как и выступления «правдиста» Михаила Кольцова, читались раньше военных сводок. Вместе с другими награжден он был боевым орденом Красной Звезды. Трудности журналистской работы за рубежом усугублялись событиями «большого террора» в СССР. Нелицеприятные отзывы западной прессы о московских процессах, арестах и расстрелах высшего генералитета Красной армии, активизация НКВД в Испании и Франции порождали тревожные чувства у Эренбурга…
Литературным фактом тех лет стала его испанская публицистика. В ней шел он за пределы сиюминутных наблюдений, дальше непосредственного впечатления (ведь в Испании бывал еще раньше, в 1931-м, ему есть что вспомнить, с чем сравнить). В материалах Эренбурга отражался его публицистический дар, литературный темперамент и жизненный опыт. Писатель размышлял о войне, которую навязали миролюбивому и беспечному испанскому народу, объяснял читателю слабости республиканцев.
«Испанский закал» подготовил его к событиям в годы Великой Отечественной.
Для Эренбурга Испания стала кровоточащей раной, неутихающей болью, горьким опытом: здесь он терял друзей, но здесь же и обретал их. В жизнь его вошли Эрнест Хемингуэй, Альварес дель Вайо и Пабло Неруда.
В последний раз промелькнул его испанский материал в «Известиях» от 12 апреля 1939-го. С тех пор Эренбурга не печатали; газета словно забыла о его существовании: он оказался не ко времени. Потребность в антифашистской пропаганде уже отпала – началось заигрывание Сталина с Гитлером, которое и завершилось пактом Молотова-Риббентропа. Для него, еще не пришедшего в себя от поражения испанской республики, это был сокрушительный удар. Положение Эренбурга становилось безнадежным: в Москве его ждал неминуемый арест. Между тем события развивались с головокружительной быстротой. Бронированные орды нацистов под оглушительный рев пикирующих бомбардировщиков обрушились на Францию, а 14 июня 1940 года они уже маршировали по улицам Парижа. Заходя в кафе, где пировали «победители», Эренбург понял: война у порога…
Это давало ему шанс. В Москве полуопального писателя встретили холодно, но не тронули (Сталин решил его пока приберечь). Эренбург немедленно написал Молотову, но его информация не заинтересовала Кремль. Тревожное предчувствие войны не покидало его.
Он приступил к роману «Падение Парижа», а за три недели до начала войны поразил друзей – Каверина и Тынянова – своим прогнозом, который сбылся точно 22 июня.
В тот же день Эренбург отложил в сторону недописанный роман и написал свою первую военную статью. Вопрос «что писать» перед ним не стоял. Он знал фашизм не по книжкам. «Это был самый длинный день в году, – вспоминал писатель, – и он длился очень долго – почти 4 года…».

ЕГО ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС

«22 июня ровно в 4 часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война» – так пелось в известной песне…
Сокрушительный удар вермахта развеял в прах миф о непобедимости Красной армии, ее способности защитить страну. Уже на пятый день войны немцы вошли в Минск.
Идеологически разоружив пропагандистскую машину, Сталин к началу войны лишил ее антифашистской «прививки». Ход событий не давал времени на размышления. 25 июня 1941-го Илья Эренбург – в редакции «Красной звезды». Давид Ортенберг, главный редактор газеты, принял от Эренбурга статью «Гитлеровская орда» и сдал ее в печать.
И тогда пробил звездный час Ильи Эренбурга; он оказался единственным идеологом страны, вступившей в смертельный бой с фашизмом. Большинство статей его печатались в «Красной Звезде». Но сверх того – в «Правде», «Известиях» и «Труде», печатались в «Комсомолке», «Сталинском соколе» и «Московском большевике», а также во фронтовых, армейских и дивизионных газетах. А еще его печатали в журналах «Огонек», «Знамя», «Новый мир» и многих других изданиях, перечислить которые просто немыслимо.
Эренбургу предстоял нелегкий разговор с читателем, одурманенным сталинской пропагандой. Не меньше немецких танков его страшили благодушие, наивность и растерянность народа в грозный час испытаний. И этой цели подчинены были все статьи писателя: мобилизовать народ на отпор врагу, открыть ему глаза на смертельную опасность фашизма для всего мира и вооружить его лютой ненавистью. Едким, презрительным тоном гневных фраз исцелял он читателя от страха перед врагом, от наивного убеждения, что немецкие пролетарии, оказавшись на территории СССР, ни за что не станут стрелять в своих собратьев по классу, а тут же повернут оружие против Гитлера. Его статьи не оставляли камня на камне от классовых ожиданий советских трудящихся. «Я знал, – пишет Эренбург, – что мой долг показать подлинное лицо фашистского солдата…»
Сам писатель отмечал, что в его статьях «напрасно искать художественные описания и размышления. Это только боеприпасы». Ему важно было «как они работают на победу».
Менялись жанры публикаций (статья, корреспонденция, памфлет, заметка), менялся адресат (бойцы Сталинграда и нейтральные шведы, дети оккупированных районов и ленинградцы-блокадники), но неизменным оставалось горение, отражающее накал борьбы. «Жар его статей обжигает… – писал поэт Николай Тихонов, – они обладают даром живучести, потому что говорят немногими словами о многом…»
Потому и стал Эренбург гениальным публицистом войны, что его подготовила к этому вся прежняя жизнь. Военные статьи писал автор «Хулио Хуренито», «Визы времени», «Испанского закала» и «Падения Парижа». В годы войны помимо полутора тысяч статей в центральной и армейской прессе, а также специально написанных для зарубежных изданий, вышли три тома военных публикаций «Война» и 70 отдельных изданий публицистики.
Только не мог он поведать читателю горькую правду о причинах катастрофы 41-го: о репрессиях в Красной армии накануне войны; о массовом дезертирстве и массовой сдаче в плен красноармейцев, мобилизованных деревенских мужиков, помнивших раскулачивание, голодомор и колхозное рабство, и потому не желавших воевать за Сталина. Он лишь подчеркивал, что над Родиной нависла угроза, речь идет о жизни и смерти, о самом существовании страны, и не время обсуждать грехи прошлого, а надо уничтожать врага.
Воздействие статей Эренбурга было колоссальным. У людей буквально открывались глаза, росло самосознание. В декабре 1941-го, когда немцы стояли под Москвой, он писал: «Надо выстоять», – и это его «выстоять» обошло все газеты. «…Эренбурговские статьи, … проглатывались залпом, – писал Сергей Наровчатов. – Возбуждающая сила строк поражала своей мгновенностью и безотказностью».
Уже летом 41-го статьи Эренбурга ждали фронтовики, а осенью о его публицистике заговорили как о важном общественно-литературном явлении. Писатель чувствовал, что его слово доходит до бойцов, и работал на износ, без выходных, – а ему было за 50. В работоспособности ему уступали многие, а в таланте публициста – все.
Эренбург вел беседы с бойцами – через газеты и листовки – и получал отклики. Письма читателей – это кровь его публицистики; они шли к нему тысячами от незнакомых прежде людей – и каждому он отвечал. Снайперы открывали боевой счет Эренбурга, на который заносили половину убитых ими фашистов; именем его называли свои машины лучшие танкисты… И все это не по приказу, а по велению сердца. Эренбург слал на фронт табак, трубки, свои военные книжки. Регулярно выезжал в воинские части, навещал своих «друзей по переписке». Получить письмо от Эренбурга на фронте считалось так же почетно, как быть отмеченным в приказе Верховного главнокомандующего. Многих своих адресатов он хорошо узнал за годы войны и встречался с ними после Победы. Тысячи коротеньких писем писателя сохранили бойцы, вернувшись с фронта домой.
Не давали ему покоя и ведущие органы информации – США, Англии, Скандинавии и Латинской Америки: им нужно было достоверное и объективное освещение событий. Листовки с текстом Эренбурга перепечатывали подпольные издания Франции; они доходили до людей в глубоком фашистском тылу, до военнопленных в немецких лагерях, до узников лагерей смерти. Статьи его способствовала открытию второго фронта…
Восторженно отзывались о его публицистике знаменитые английские писатели Г. Уэллс и Дж.Б. Пристли. «С тех пор, как я увидел военные статьи Ильи Эренбурга, – писал Пристли, – я читаю их со все возрастающим восхищением». Эрнест Хемингуэй, с которым Эренбург подружился на испанской войне, писал ему после Победы: «Я часто думал о тебе все эти годы после Испании и очень гордился той изумительной работой, которую ты делал во время войны». На антифашистских митингах в Латинской Америке Пабло Неруда читал письмо Эренбургу: «Всех нас воспитала сила твоих обличений, никогда всеобщее равнодушие не знало более грозного меча, чем твое слово…»

Обличительное слово Эренбурга приводило фашистов в ярость. Не имея возможности опровергать правду, они начали злобную кампанию клеветы против писателя. Геббельс, главный фашистский пропагандист, распространял лживые измышления в адрес Ильи Эренбурга, который якобы жаждет уничтожить немецкий народ. Примкнул к этой кампании и Адольф Гитлер: в своем приказе от 1 января 1945-го он упоминал Эренбурга как одного из опаснейших врагов рейха. На это достойно ответил сам писатель: «Я вырос в русском городе, в Москве. Мой родной язык русский. Я русский писатель. Сейчас, как все русские, я защищаю мою родину. Но гитлеровцы мне напомнили и другое: мать мою звали Ханой. Я – еврей. Я говорю это с гордостью. Нас сильней всего ненавидит Гитлер. И это нас красит».
В мае 1944-го беспримерная деятельность Эренбурга-публициста была отмечена орденом Ленина, а год спустя, когда пришла Победа, появилась в «Правде» его статья «Утро мира». Он не жаловался на превратности судьбы, на неблагодарность тех, кто в фатальном 41-м поставил страну на грань катастрофы. «…Я пуще всего дорожу теми годами, вместе со всеми я горевал, отчаивался, ненавидел, любил…» – об этом думал он в последний день войны, когда погасли огни салютных ракет и стихли песни.

ПОДВОДЯ ИТОГИ
Судьба щедро одарила Эренбурга встречами с выдающимися современниками; никто из его биографов не в состоянии даже перечислить всех персонажей книги его жизни: Ленин, Троцкий, Бухарин, Рокоссовский, Жуков, Пикассо, Модильяни, Шагал, Жолио Кюри, Эйнштейн, Горький, Есенин, Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Мейерхольд, Бабель…
Однако, нелегкая досталась ему эпоха, жизнь писателя иной раз «висела на волоске».
Так было в 1937-м, когда, вернувшись из Испании, окунулся Эренбург в кошмар «большого террора», а на скамье подсудимых оказался друг его юности Николай Бухарин.
Именно тогда семейство Эренбургов – Илья Григорьевич и Любовь Козинцева – активно «разрабатывалось» НКВД. Илья Эренбург в нескольких делах проходил как агент международных разведок (именно он-де завербовал арестованных и расстрелянных Бабеля и Кольцова), а поэт Николай Тихонов значился главой антисоветского подполья в Ленинграде. Самих же «вербовщиков» судьба помиловала. Окажись судьба злее, не знала бы российская публицистика беспрецедентного подвига Эренбурга в Великую Отечественную войну, эпоха «оттепели» осталась бы без названия, а миллионы «шестидесятников» не получили бы мемуарной книги «Люди, годы, жизнь», в значительной степени их просветившей…
Казалось, фактом своего существования Эренбург влиял на время, подчас опережая его. Писателя критиковали, с ним спорили, его даже одергивали, иной раз весьма жестко.
Доставалось Эренбургу и в победный 1945 год, когда Кремль дал ему понять, что его, всенародно любимого публициста, 4 года поддерживавшего боевой дух страны, можно просто так, одним росчерком пера исключить из литературной и общественной жизни.
Неласково судьба обернулась к нему и на закате сталинской эпохи, в период кампании антисемитизма. Не жаловал писателя и новый хозяин Кремля – Никита Хрущев, которому Эренбург осмелился перечить на художественной выставке в Манеже 1962 года, защищая живопись Фалька. А годом позже писателя «прорабатывал» хрущевский идеолог Л. Ильичев за всю его литературную и общественную деятельность. Этот перечень «знаменательных дат» в жизни писателя можно было бы существенно дополнить.
«Поминают» его и поныне, за гробовой доской. До сих пор сохраняется в сознании немцев сотворенный еще фашистской пропагандой имидж Эренбурга, ненавистника немцев, несущего главную ответственность за разжигание антинемецкой кампании. Однако кровавая драма прошедшей войны напоминает нам о жертвах Бабьего Яра и преднамеренном убийстве миллионов советских военнопленных осенью 1941-го, о Холокосте за годы Второй мировой войны, о миллионе погибших от голода в блокадном Ленинграде и прочих преступлениях нацизма против человечества, осужденных Нюрнбергским процессом.
Критикуют Эренбурга и за то, что уцелел и не сгинул в подвалах Лубянки, не превратился в «лагерную пыль». Видно, следует всем критикам писателя заглянуть в его мемуарную книгу «Люди, годы, жизнь», оценить сполна все сделанное им за всю жизнь, и поразмыслить о нелегкой судьбе человека в эпоху, которую не выбирают…

Владимир СКРЫНЧЕНКО, СПЕЦИЛЬНО ДЛЯ «ЕВРЕЙСКОГО ОБОЗРЕВАТЕЛЯ»