«Смешное и трагическое – явления одного характера, но с разным
знаком»

Григорий ПРУСЛИН, Виктор ШЕНДЕРОВИЧ, Александр КАНЕВСКИЙ | Номер: Апрель 2015

Этой весной ушел из жизни известный писатель-сатирик Аркадий Арканов

arkanov_1Аркадий Арканов (Штейнбок) родился 7 июня 1933 г. в Киеве. Он окончил Московский медицинский институт и стал врачом, но литературный дар изменил его судьбу. Аркадий Арканов –народный артист РСФСР, кавалер ордена Почета, дважды лауреат премии «Золотой теленок», лауреат премии журнала «Крокодил», лауреат премии сатириков и юмористов «Алеко» Болгарского союза писателей.Он был одним из создателей и автором знаменитого «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты».
Известно, что Аркадий Райкин никогда не называл авторов своих произведений. И, конечно же, им это было очень обидно. Правда, фамилии писателей-юмористов иногда запоминались по их публикациям. Но, так сказать, «в лицо» их мало кто знал. «Прорыв» произошел, когда авторы стали сами читать свои произведения и со сцены, и с экранов телевизоров. И одним из первых среди них был Аркадий Арканов. Причем на «голубых экранах» он стал частым гостем по разным поводам, не только читая свои произведения, но и начиная от ведущего некогда популярного «Артлото» и кончая различными презентациями и фестивалями. Не случайно поэт Борис Брайнин сказал по этому поводу: «Долой экранизацию романов, даешь арканизацию экранов!».

Журналисты любили брать у писателя интервью, и он никогда не отказывал им в этом. И вот одно из них, которое он дал мне. Извините, что называю его на «ты». Но это не потому, что так модно, а в связи с тем, что мы были давно знакомы с ним и даже предисловия к моим первым книгам написаны Аркадием Михайловичем, за что я ему до сих пор благодарен. Пусть эта публикация будет данью памяти хорошему писателю и человеку.

– Аркадий, ведь ты далеко не молодой человек. Как ты сам-то считаешь – уже «с ярмарки»?
– Да, наверное… Только, если вспомню, что на этой «ярмарке жизни» кое-что забыл, могу и вернуться.
–Ты давно стал частым гостем на телеэкране. И среди привычной чернухи вдруг выходит Арканов. Весь в белом! Это что, не случайно?
– Знаешь, в молодости я любил всевозможные цвета. Яркие и броские. А в зрелом возрасте потянуло к белому и черному. Может быть, потому, что я по знаку Близнецы, а это их цвета. Но не в этом суть. Любое выступление для меня в принципе праздник. Внутреннее состояние у меня такое. И очень хочется, чтобы оно передалось окружающим. На самом деле вокруг полно плохого, черного, жуткого. А выхожу я в белом, и становится как-то светлее. Мне даже говорили об этом.
– Некоторое время назад на ТВ возобновили когда-то очень популярную передачу «Вокруг смеха». И начали именно с тебя. Это что, по алфавиту, или ты из юмористов самый достойный?
– По алфавиту, 100%. Мне и Михаил Мишин с Аркадием Ининым, которые решили сделать эту передачу, так объяснили, да я и сам так думаю. Я вообще не люблю в жанре соревноваться. Считаю, что людей не надо сравнивать. Ведь не сравнивают же, скажем, колбасу и токарный станок, кто, мол, лучше. Или, помнишь, как дети спрашивают: «А кто победит – кит или слон?». Михаил Жванецкий – это одно, а Гриша Горин был совсем другое. И не надо завидовать друг другу. Еще Бунин говорил, что бульдог никогда не завидует болонке, как, впрочем, и она ему.
– А почему, как ты думаешь, у артистов есть звания, а у писателей нет?
– Господи, кошмар какой! Представь себе: заслуженный писатель России. Хотя и Высоцкий, и Окуджава разве не были народными писателями без всяких званий?
– Ну, а если бы писатели, как военные, имели бы чины, звездочки и просветы, какое бы ты звание имел?
– Думаю, что до генеральского чина я дослужился.
– А Михаилу Жванецкому что бы ты дал?
– Ну… Зная Мишу, его честолюбие и напор, я дал бы ему маршала. А ему бы, конечно, хотелось генералиссимуса.
– Тебе тоже популярности не занимать. Куда ни посмотришь – везде Арканов. Скажем, и на вручении «Ники», и на вручении престижной премии «Овация», которая уж никакого отношения к писателям не имеет.
– Так это чисто случайное явление, я не виноват, что меня приглашают. И вообще я, честно говоря, просто тусовки не люблю. Может быть, как раз из-за белого пиджака и приглашают. Но я люблю все смежные виды искусства и, если могу, активно участвую в этом. Вот меня спрашивают: что это вы запели? Да ничего я не запел! Просто делаю то, что мне нравится. Почему бы не попробовать? Вот и выпустили мы диск с Игорем Крутым. Говорят, получились неплохие песни. При этом я совершенно не посягаю на лавры Киркорова или Укупника. Кстати, с песнями я дружу давно, и некоторые песни на мои слова стали в свое время шлягерами. Если помнишь, была такая «Оранжевая песня». Это где оранжевое небо, оранжевый верблюд. Очень была популярна. Ирма Сохадзе ее пела. Были и другие.
– А почему ты свои веселые произведения читаешь с каменным лицом? Весь зал лежит, а у тебя «ни в одном глазу».Это что, имидж такой?
– Какой имидж?! Это суть моя такая. Я на полном серьезе отношусь к тому, что делаю. И не хочу даже вида показывать, где надо смеяться.
– А когда дома пишешь рассказ, смеешься над удачной фразой?
– Наверное, я бы произвел впечатление идиота, если бы сидел один в комнате и ржал вслух. Но если у меня, как мне кажется, получилась удачная фраза, я испытываю необъяснимый кайф. Хотя порой замечаю, что у зрителей бурную реакцию вызывают совсем другие фразы.arkanov_3
– Вот мы уже привычно говорим «вокруг смеха», «вокруг смеха», а что такое, по-твоему, «внутри смеха»?
– Наверное, это биологическое понятие. Такое крайнее проявление чувства юмора, с помощью которого человеку удается избавиться от распирающей его изнутри черноты. Это клапан, через который выпускается все ненужное. Обрати внимание, что злой человек не смеется. Рассмеявшись, люди добреют. И второе, юмор – степень человеческого интеллекта. Человек, которому чужд юмор, во всем видит подвох. Он несчастный человек, обиженный Богом. Его нельзя в этом обвинять, как нельзя обвинять калеку. Знаешь, я заметил, что с человеком, лишенным чувства юмора, мне просто не о чем разговаривать. Хотя он может быть очень известным в своей области. Но я знаком, скажем, с большими математиками и физиками, обладающими блестящим чувством юмора.
– Ты помнишь первый эпизод в жизни, который тебя рассмешил?
– Помню, в школе было много смешных ситуаций. Один раз мне было очень смешно, когда наша толстая математичка преклонных лет в ужасе бегала по классу, спасаясь от пчел и одновременно продолжая вести урок. Смех бывает непредсказуемым. Кто-то поскользнулся на корке, а люди смеются. Просто смешное и трагическое – это явления одного характера, но с различным знаком.
– Ты был домашним ребенком?
– Вовсе нет. Ходил в детский сад, ездил в пионерлагерь и очень это любил. А, выйдя из пионерского возраста, обожал быть вожатым. Я еще в институте оставался активным общественником. Но потом что-то во мне изменилось, и я понял, что не выживу в условиях этого вечного строя, песен, праздников и коллективизма. Я почувствовал необходимость сохранить свое собственное «я» и быть самостоятельным человеком. Поэтому я вышел из этого «колхоза». И отнюдь не потому, что я не люблю людей. Я и в армии себя хорошо чувствовал, и работать вместе люблю. Но я вступил в Союз писателей не для того, чтобы удовлетворить свои амбиции, а чтобы меня не смогли считать тунеядцем.
– Ты с детских лет хотел стать врачом?
– Медицинских генов во мне нет. Но в школе, классе в восьмом, я заинтересовался проблемами высшей нервной деятельности и считал, что должен что-то открыть в этой области. А для этого надо было окончить мединститут. Плюс к тому, ты, наверное, помнишь, в 1950-е гг. в стране сложилась определенная ситуация. Медицинский был одним из немногих институтов, куда принимали ребят с известным «пятым пунктом» в анкете. И посему туда поступало огромное количество талантливых людей. Я испытал эту ситуацию на себе. Я окончил школу с медалью, что давало право поступать в любой вуз без экзаменов. И друг меня уговорил пойти в геологоразведочный. Но там со мной обошлись, как положено, и я успел лишь в последний день отнести свой продырявленный аттестат в медицинский.
– А там дырки не вызвали подозрения?
– А я их, как мне казалось, перехитрил, потому что принес все документы уже подшитые в папку и сказал, что сделал это для того, чтобы им было меньше работы.
– Хорошо, ты поступил в медицинский. Почему же не осуществил свою мечту?
– Наверное, потому, что у нас была потрясающая самодеятельность, профессиональная. И был там наш знаменитый «ВТЭК» – Врачебный театрально-эстрадный коллектив, куда я и нырнул с головой. Я увлекся эстрадной и литературной деятельностью и понял, что без этого просто жить не смогу. И, окончив институт, я честно пытался быть одновременно и врачом, и литератором. Но ничего не вышло. Обе профессии требуют полной отдачи.
– Ты помнишь свою первую публикацию?
– Как и все писатели, наверное. Я написал цикл маленьких рассказов, вполне серьезных, и принес их в «Юность». Там один из них посчитали пародией на Хемингуэя и напечатали в юмористическом разделе «Пылесос». Потом вместе с Гришей Гориным мы писали для «Юности» фельетоны.
– Ты стал известным писателем, у тебя есть книги, ты выступаешь перед аудиторией, на радио, на ТВ. После кончины Юрия Никулина ты занял его место в популярном «Белом попугае»…
– Совершенно неверно. Когда Юрий Владимирович был президентом клуба, из 40 кандидатур на должность вице-президентов он выбрал Горина, Боярского и меня. А когда его не стало, мы остались сиротами и никто из нас не занял его место. Да это и невозможно. Это место всегда будет занято им. Вот уже и Гриши Горина тоже нет с нами. Все это более чем грустно. Хотя, конечно, жизнь продолжается. Правда, «Белый попугай» стал менее заметен на экране, потому что раньше он шел на первой и второй кнопках, а сейчас перешел на RЕNTV, и многие думают, что передачу совсем закрыли. Бывает, что у меня об этом спрашивают. Нет, передача жива, но стала не еженедельной, а с большим циклом.
– Может быть, Никулин выбрал тебя за любовь к анекдотам? Ты что больше любишь – слушать или рассказывать?
– И то и другое. Потому что нет ничего более приятного, чем рассказать анекдот и услышать смех.
– Ну, расскажи, пожалуйста, что-нибудь новенькое.
– С анекдотами происходит странная вещь. Никогда нельзя быть уверенным, что собеседник их не знает. Если ты только не автор. А авторов анекдотов просто нет, а то бы обязательно сознались. Заметь: на что Миша Жванецкий популярен, а ведь ни один анекдот за свой не признал.
arkanov_2
– Какие события в своей жизни ты бы мог назвать судьбоносными?
– Ну и вопрос…Жизнь у меня уже большая. Но, пожалуй, пару событий точно назвать могу. 1978 год. Выход альманаха «Метрополь», который сыграл для меня большую роль. Я поднялся тогда на новую ступень. Это точно. Ну, еще, наверное, 1967 г., когда у меня родился сын. Это тоже меняет жизнь, ломает ее полностью.
– Аркадий, в свое время, много лет назад, ты выиграл по лотерейному билету «Волгу», взял на удивление всем выигрыш деньгами, и кто-то из знакомых математиков сказал тебе, что, по теории вероятности, 40 поколений твоих потомков не смогут повторить твой успех. Он оказался прав?
– В силу своего характера и азарта я пытался опровергнуть это. Но, увы, против математики не попрешь. Однако я не сдавался. Не то чтобы я наркоман в этом плане, но бывали «запои» в казино. Потом проходило, но через несколько месяцев – по новой. Там все было: и выигрыши, и проигрыши…
– И много проигрывал?
– Кто же об этом говорит? Я человек небогатый и брал с собой сумму, которая не должна была обесточить семейный бюджет. Но если я выигрывал, то считал, что эти деньги надо опять пустить на игру, а приобретать на них что-то – безнравственно. С точки зрения игрока.
– Азарт у тебя проявлялся только в казино и на ипподроме?
– Ну что ты! Я вообще люблю делать то, что раньше никогда не делал, почувствовать себя в чем-то новом. Мне это доставляет просто детское наслаждение, и я радуюсь, как ребенок. Обожаю, например, играть в компьютерные игры. Умираю просто! Как-то в одном фильме мне предложили скакать на лошади. До этого в жизни к лошадям не подходил. А здесь мчался рысью и в нескольких дублях. Всю задницу отбил, два месяца ходить не мог, но было страшно интересно. Поверь, что без колебания сел бы в любой летательный аппарат и полетел бы куда угодно, если бы здоровье позволяло.
– Известно, что ты неравнодушен к шахматам, тебя знают, как президента шахматного клуба ЦДЛ. А кого-нибудь из гроссмейстеров ты обыгрывал?
– Никого. В турнирах я с ними, естественно, не играл, а сеансы одновременной игры я не считаю. Но в одном из турниров чемпионата ЦДЛ я выиграл партию у мастера Грузмана и партия эта, к моему великому удивлению, вошла в книгу замечательного югославского гроссмейстера Глигорича.
– А почему ты столько лет болеешь за «Торпедо»?
– Разве объяснишь, почему кого-то любишь? Я болею за «Торпедо» с раннего детства. Думаю, что повлиял на меня известный в то время фильм «Вратарь», где была такая команда. Скажу, что мне здорово повезло, потому что в свое время в «Торпедо» играли великие футболисты – Пономарев, Акимов, Стрельцов. Этой команде я не изменял никогда.
– Ты хорошо играешь в шахматы, авторитетен в футболе, специалист по бане… А что еще греет твою душу и тело?
– Джазовая музыка. Своей коллекцией я могу похвастаться. Где-то тысячи полторы у меня есть. Но я человек безалаберный и не веду подсчета, у меня нет систематизации. Порой и не знаю, где что лежит. Но в этом есть своя прелесть. Ищешь, ищешь и вдруг попадается что-то совершенно интересное. Поставишь и ловишь кайф.
– Ты любишь все необычное. А в горы лазал, с парашютом прыгал, с аквалангом плавал?
– Эверест не покорял, с парашютом не прыгал, а плавать я вообще не умею, потому что в детстве два раза тонул до откачки и с тех пор у меня к воде выработался стойкий рефлекс. Меня обучали плавать высококвалифицированные специалисты, но не смогли.
– Здорово же ты испугался. А есть у тебя лекарство против страха?
– От страха? Лично мне выпить помогает. Объем при этом произвольный. Как пойдет. Но я всегда остаюсь в своем обличии. Просто, если перебор, наступает усталость и хочется спать. А когда уснешь, то ведь ничего не страшно.
– А еще от чего ты устаешь?
– Я устаю от монотонной работы. Длительной, не дающей быстрого эффекта. Я должен понимать, что и для чего я делаю. Когда приходится делать то, что не понимаешь, это ужасно.
– У тебя есть мечта?
– Хотелось бы иметь домик в тихом месте. Если у нас трудно найти такое, то пусть это будет где-то «там», за океаном, куда можно приехать, немного пожить, ни о чем не думая. И даже, может быть, ты туда никогда не приедешь, но знаешь, что такой домик есть и он тебя ждет. Вот этого мне хотелось бы, но этого у меня нет.
– У тебя же родственники живут в США, сын Василий там работает журналистом. В чем же дело-то?
– Для меня в моей профессии главное – слово. Русское слово. К сожалению, другого языка я не знаю. Для писателя слово – это выдох. А вдох – мнение читателя о нем. Я должен делать вдох и выдох, иначе задохнусь. И если я по доброй воле переберусь куда-то, будет неинтересно никому, потому что они не поймут меня, а я не пойму их. А в гости, на гастроли я в ту же Америку езжу с удовольствием. И в другие страны езжу. В Германию, Израиль…
– У тебя довольно много книжек. Наверное, десятка полтора уже есть. А какая вышла первой?
– Что касается количества моих книг, то ты угадал, их действительно более 15. Первая из них вышла еще в 1966 г., и у нее было четыре автора: Горин, Камов, Успенский и я. Каждый имел свой раздел. Она так и называлась – «Четверо под одной обложкой». Все мы тогда только начинали и считали это большой честью. Книга, кстати, скоро стала библиографической редкостью и в свое время была даже вообще изъята из обращения, потому что Феликс Камов (один из родителей «Ну, погоди!») эмигрировал, что считалось большим преступлением. А затем за последующие 25 лет появилось всего пять моих книг. Так что основное количество книг напечатано в последнее время. Как видишь, публиковаться стало легче.
– Одна из них называется «От Ильича до лампочки». А что тебе в жизни «до лампочки»?
– Да, к сожалению, почти ничего. Я всем интересуюсь, меня любой может травмировать или, наоборот, обрадовать. Я все воспринимаю близко к сердцу. Ну, может быть, «до лампочки» мне наши парламентские дебаты.
– А что тебе самое приятное подарили на день рождения?
– Коллекцию итальянских галстуков и платков. Знают, черти, что я люблю платки и галстуки.

Беседовал Григорий ПРУСЛИН

Спасибо за отеческое тепло!
Умер Арканов. Его дефицитная улыбка была освещена изнутри неподдельной печалью. Он был тонкий и добрый человек.
Каждый некролог – это попытка оставшегося рассказать о себе в теплом свете ушедшего, и я не избегу этого соблазна. Однажды Аркадий Михайлович пришел на мой спектакль в московский клуб, в «Антисоветскую». Я увидел его за столиком прямо перед собой. Весь спектакль Аркан хранил фирменную непроницаемость, слушал внимательно, но без реакции, и только однажды, когда зал взорвался хохотом, его губы чуть тронула улыбка.
Потом он подошел ко мне и говорил теплые и умные слова.
– И это было очень смешно, – закончил он.
– Аркадий Михайлович, но вы улыбнулись только один раз!
Арканов подумал немного и ответил:
– Два.
И губы его снова тронула улыбка.
Я любил вас, Аркадий Михайлович. Спасибо за отеческое тепло.

Виктор ШЕНДЕРОВИЧ

Прощай, Аркаша!
Только сейчас я оценил твой подвиг: прилет в Израиль на мой бенефис!.. Ты плохо себя чувствовал, боль не покидала тебя, мучила бессонница, но вечерами ты приезжал на каждый концерт и, как всегда, заряжал зал своей энергетикой, своим талантом, своим грустноглазым юмором.
Как печально и страшно! Как она быстро пролетела, эта долгая и короткая жизнь! Как сразу потускнела без тебя цветная палитра нашего горького юмора: сперва Аркадий Хайт, потом Гриша Горин, а теперь – ты! Как страшно сейчас звонить тебе и слышать на автоответчике твой голос, зная, что тебя уже нет. Впрочем, неправда: ты есть, ты был и будешь! Твои пьесы будут ставить, твои книги – читать, твои афоризмы – повторять друг другу! И тебя будут долго-долго помнить и любить, любить и помнить.
Спасибо тебе за то, что нашел силы приехать ко мне, выступить, провести вместе четыре дня и попрощаться, как оказалось, навсегда! Мне будет тебя не хватать, нам всем будет не хватать тебя. Спасибо тебе за то, что ты был!
А в завершение этого некролога я еще раз прочитаю тебе короткое стихотворение, которым объявлял каждое твое выступление на моем бенефисе:
Я так люблю Арканова,
Всегда везде желанного,
Изысканно-галантного,
Печально-элегантного,
Люблю телеэкранного,
Люблю немного пьяного…
Люблю его писательство,
Люблю за непредательство,
За жизнь, в которой жили мы
С натянутыми жилами…
За верность нашему клану
И просто за то, что – Арканов!

Александр КАНЕВСКИЙ