Мальчик на снимке

Эстер ГИНЗБУРГ | Номер: Сентябрь 2017

Люлек и американские солдаты

Люлек и американские солдаты

Маленький мальчик в беретике, обаятельно улыбаясь, глядит в объектив. В одной руке он держит потертый чемоданчик, а на другой – пальто. Позади него стоят американские солдаты. Одни улыбаются ему, сумевшему выжить, во взгляде других – вопрос: «Что ждет тебя впереди, малыш?»
Снимок был сделан весной 1945-го, когда Люлек, самый маленький узник Бухенвальда, вышел за ворота лагеря. Мог ли он тогда предположить, что через десятилетия станет главным ашкеназским раввином Израиля? Сегодня его зовут рав Исраэль Меир Лау, и нынешний год для него юбилейный: 80 лет.
Мазл тов и, конечно, до 120-ти!
Лау, родившийся 1 июня 1937 г. в польском местечке Пиотркув-Тжибунальский, происходит из раввинской династии, насчитывающей вот уже 38 поколений. Он был третьим – после братьев Нафтали и Шмуэля – сыном в семье раввина Моше Хаима Лау и его жены Хаи. В 1939 г., после вторжения нацистов в Польшу, семья Лау попала в гетто Пиотркува, где погибли около 25 тыс. евреев. Маленькому Люлеку тогда не было еще и трех лет, но те страшные детские воспоминания остались с ним на всю жизнь.

«Мне особенно врезался в память, – писал он в своем вышедшем в 2005 г. бестселлере „Не поднимай руки на ребенка“, – мой отец, стоящий вместе с другими евреями во дворе синагоги в Пиотркуве в день депортации. Он стоит в центре в своем черном одеянии, с внушительной бородой. Все евреи столпились вокруг него. Вдруг сзади к нему подходит гестаповец с плетью и начинает наотмашь его бить. Отец пытается устоять на ногах. Он собирает все силы, чтобы не упасть и не вызвать панику у собравшихся. Сапоги немца грубо пинают его, рядом слышится лай собак… Ребенком я увидел, что мой отец, главный раввин синагоги, был избит до крови, сломлен и унижен при всех за то, что отказался сбрить бороду. Выполнить это обязывали всех евреев города, но отец, как духовный лидер, не хотел допустить, чтобы евреи смирились, подчинившись нацистскому приказу. Эта картина навсегда осталась со мной. Я был горд за отца: он не попросил пощады и, хоть и с трудом, но удержался на ногах, не упав к ногам немца…»

С братом Нафтали

С братом Нафтали

Позже они сидели запертые в синагоге, чувствуя, что их жизни висят на волоске. Предстояла отправка в Треблинку. Среди ночи ввалились гестаповцы и зачитали список освобожденных от депортации: «Кто услышит свое имя, может немедленно идти домой». Первой назвали имя мамы. Она сидела, не двигаясь, ожидая, что назовут имена ее сыновей. Но их не назвали. Тогда, подхватив Шмуэля и Люлека, Хая помчалась к выходу. Но у выхода Шмуэль был отброшен гестаповцем назад, а мать и Люлек, сшибленные с ног, упали в лужу возле дороги. «Двери синагоги наглухо закрылись. Мы вернулись в пустой дом. Вскоре пришел отец. Он был без бороды. Я не узнал его. „Мы больше не увидим Шмуэля. Его отправят в Треблинку“, – сказал он и заплакал. Отец пытался договориться с немцами, чтобы Шмуэля отпустили. Офицер пообещал ему это в обмен на золотые часы. Как только часы оказались у него на руке, офицер грубо захохотал и отвернулся от отца. Тогда я в последний раз видел его», – с болью вспоминает рав Лау. Моше Хаима с Торой в руках депортировали в Треблинку, где 22 октября 1942 г. он был уничтожен. Там же погиб и Шмуэль. После войны раву Лау удалось узнать от переживших Треблинку, что отец и сын встретились в лагере, но вскоре их обоих втолкнули в газовую камеру…
«Я был разлучен с матерью в ноябре 1944 г., – рассказывает Лау. – Помню, немцы кричали нам: „Быстрее, быстрее!“ На платформе столпилась масса народу. Шла посадка в вагоны. Женщин и детей затолкали в один вагон, мужчин – в другой. И тут мама приняла быстрое решение. За секунду она сумела спасти мне жизнь. Предчувствуя, что мужчин отправят на работы и у них есть шанс выжить, она метнулась вместе со мной к Нафтали и, передав ему меня, закричала: „Возьми Люлека! Прощай, Тулек! Прощай, Люлек!“ Этот крик до сих пор стоит у меня в ушах…»
Хая была отправлена в Равенсбрюк, где в последний день войны ее убил охранник выстрелом в голову. Об этом Люлек с братом узнали от своего земляка, который после войны дошел до Равенсбрюка, разыскивая жену. Лау вспоминает: «Брат тогда со слезами на глазах сказал мне: „Люлек, мамы теперь у нас тоже нет… Повторяй за мной: „Йитгадаль ве-йиткадаш шме раба“ (кадиш, еврейская поминальная молитва. – Э. Г.)».

Федор Михайличенко

Федор Михайличенко

Люлек и Нафтали попали в трудовой лагерь в Ченстохову, где детей оставляли живыми только за выкуп в 1000 рейхсмарок. Люлеку повезло: Нафтали заплатил за его жизнь бриллиантом, который зашила в его куртку мама. В январе 1945 г. они вдвоем оказались в Бухенвальде, но перед тем Нафтали вновь спас младшего брата.
При посадке в поезд охранники отшвырнули маленького Люлека в группу женщин и детей, которых сажали в специальный вагон. Нафтали же ехал в вагоне для мужчин. «Он хорошо помнил обещание, данное родителям: сделать все возможное, чтобы спасти мою жизнь для продолжения нашей семейной линии, – пишет Лау. – Как только поезд сделал первую остановку, Нафтали, с помощью товарищей выскочив из вагона, проскользнул под поезд и пополз по рельсам вдоль состава. Он кричал: „Люлек! Люлек!“ Так он проделывал на всех остановках… Когда он добрался до нашего вагона, который был седьмым по счету, я сидел на полу, обреченный на уничтожение, не шевелясь от горя и отчаяния. И вдруг я услышал свое имя…»
Вместе с братом они поползли в кромешной темноте, пересчитывая вагоны, ползком добрались до вагона Нафтали. «В вагоне он обнял меня, прижимая к себе, и мы оба расплакались… А тот вагон, в котором мне предстояло ехать, был отцеплен и послан на смерть…»
В Бухенвальд они добирались в лютый январский мороз. Чтобы не дать погибнуть Люлеку, который из-за малого роста и худобы в свои 7 лет выглядел как пятилетний, брат посадил его в заплечный мешок. Чтобы лагерный надзиратель «игнорировал» присутствие Люлека, Нафтали пришлось отдать ему второй мамин бриллиант.
Обоим братьям вытатуировали номера: Нафтали – 117029, Люлеку – 117030. Оба получили статус польских евреев и были направлены в блок № 52. «Это было шокирующее зрелище, – пишет Лау. – Блок смертников, где находились около 2000 узников, потерявших всякую надежду. От потери сил они не могли передвигаться и оправлялись прямо на месте». К счастью, там Люлек пробыл всего два дня: Нафтали распределили на погрузку трупов в крематорий, а его отправили в «детский» блок № 8. «Я был уверен, что теперь остался совсем один во всем мире», – вспоминает рав.
В «детском» блоке находилось более 300 детей и подростков: евреи, цыгане, украинцы и русские. Семилетний Люлек оказался здесь самым маленьким. «И тогда в моей жизни появился замечательный человек, Федор», – рассказывает Лау. Этот русский парень, заменивший Люлеку в лагере отца и старшего брата, звал его Юрчиком.
Федор Михайличенко родился 16 февраля 1927 г. в Ростове-на-Дону. Когда в 1941 г. немцы заняли город, он был курсантом мореходки, но из-за болезни находился дома и не был эвакуирован вместе с училищем. По доносу соседа парня арестовали и в 1942 г. угнали в Германию. Работая на военном заводе под Веймаром, он в октябре 1943 г. был арестован гестапо за распространение антифашистских листовок, которые союзники разбрасывали с самолетов, и отправлен в Бухенвальд.
«Федора я не забуду никогда, – пишет Меир Лау. – Каждый день он где-то находил картошку и варил мне суп на плитке, которую сам соорудил из камней. Так он спасал меня от голода. Мы должны были ежедневно по два часа стоять на плацу на перекличке, а на улице был 20-градусный мороз. Федор нашел старый свитер, принадлежавший умершему, распустил его и палочками связал мне наушники. И следил, чтобы я не забыл их надеть и не простудился».
Чтобы выжить в лагере, надо было работать, иначе лишали 150-граммового хлебного пайка. «Я должен был убирать в блоке, где мы жили, – продолжает Лау. – В бараке и в общем туалете – выгребной яме с огромными дырами. Федор считался ответственным за уборку блока. Он сказал старшим ребятам: „Достаточно того, что у этого мальчика нет родителей, нельзя украсть у него еще и детство“. И каждый день они вставали за час до подъема, чтобы выполнить за меня эту тяжелую работу. Мне до сих пор непонятно, каким мужеством нужно обладать, чтобы каждый день с риском для жизни спасать маленького еврейского мальчика».

Рав Исраэль Меир Лау

Рав Исраэль Меир Лау

В памяти рава Лау навсегда остался один разговор с Нафтали. «Я очень хорошо помню, – пишет он, – как незадолго до освобождения лагеря Нафтали, придя ко мне в барак, сказал: „Они уничтожат меня. Я не вижу выхода из этого ада“. Он говорил со мной всего пару минут, но каждое его слово было выгравировано тогда на моем сердце. „Может случиться так, – сказал он, – что ты чудом выживешь. Я хотел сказать тебе, Люлек… Есть место на земле, которое называется Эрец-Исраэль. Повторяй за мной: Эрец-Исраэль“. Я повторил эти два слова, ничего не значившие для меня тогда. „Эрец-Исраэль – это дом всех евреев, – продолжал Нафтали. – Это единственное место в мире, где они не убивают нас. Если ты выживешь, найдутся люди, которые захотят взять тебя жить к себе, потому что ты симпатичный маленький мальчик. Люлек, ты должен жить только в Эрец-Исраэль! У нас есть там дядя…“ После этого он, помолчав, добавил: „До свидания, Люлек. И помни: Эрец-Исраэль“».
В тот же день Нафтали отправили в лагерь Дора-Миттельбау. Он сбежал оттуда, выпрыгнув из окна барака. Через пять дней был пойман и отправлен обратно. По дороге выпрыгнул из окна поезда, пробовал прятаться, но, не видя возможности спастись, вернулся в Бухенвальд. Оказавшись в лагере, упал в обморок от истощения и потери сил и до самого освобождения пробыл в госпитале.
День освобождения Бухенвальда, 11 апреля 1945 г., cтал для Нафтали, Люлека и Федора вторым днем рождения. Узники, узнав о приближении к лагерю американских войск, подняли восстание. Немцы, обороняясь, открыли огонь со сторожевых вышек. Американцы начали бомбить лагерь с самолетов. «Когда нас стали бомбить, я, испугавшись, выбежал из барака. Федор догнал меня и, взяв на руки, побежал к месту, где находились трупы. Там он положил меня на землю и прикрыл собой. Он действительно спас мою жизнь».

В тот же день Люлека, спрятавшегося за грудой трупов, обнаружил раввин американской армии Гершель Шахтер. «Я заметил его выходящего из джипа, – рассказывает Лау. – Он стоял с пистолетом в руках, потрясенно глядя на тела погибших. В его глазах стояли слезы. И вдруг он заметил пару живых детских глаз. Он был потрясен. Он подошел почти вплотную ко мне и спросил на идише с сильным американским акцентом: „Сколько тебе лет, деточка?“ – „Какая разница? – ответил я. – Я в любом случае старше тебя“. Он улыбнулся сквозь слезы и спросил: „Почему ты так думаешь?“ Я ответил: „Да потому, что ты плачешь и смеешься, как ребенок. А я не смеялся уже давно и даже сейчас не плачу. Так кто из нас старше?“.
Вскоре после освобождения концлагеря пути Люлека и Федора разошлись. Федор очень хотел забрать его с собой в СССР и усыновить, но американцы отказали. Находившийся в госпитале Нафтали, узнав, что советских военнопленных отправляют на родину, успел забрать Люлека. Друзья расстались, так и не зная фамилий друг друга.
В июле 1945 г. Люлек и Нафтали, выполняя наказ родителей, на корабле прибыли в Эрец-Исраэль.
Прошли десятилетия. Ужасы войны не сломили ни Федора, ни Люлека. Оба прожили достойную жизнь. Федор стал ученым-геологом, кандидатом наук, отцом двух замечательных дочерей. Все послевоенные годы он пытался разыскать своего маленького друга, но, увы, безуспешно.

Рав Лау с женой и дочерями Ф. Михайличенко на его могиле

Рав Лау с женой и дочерями Ф. Михайличенко на его могиле

Люлек же, прибыв в Эрец-Исраэль, воспитывался у дяди – главного раввина города Кирьят-Моцкин. Учился в школе и иешивах. Став видным религиозным деятелем, стремился к преодолению отчуждения между светскими и религиозными евреями, к сохранению еврейской духовности в диаспоре. С 1993 по 2003 г. был главным ашкеназским раввином Израиля, а затем – главным раввином Тель-Авива. В 2005 г. ему была присуждена Государственная премия Израиля, а в 2008 г. он был назначен председателем правления мемориала «Яд ва-Шем». В 2011 г. за активное участие в межконфессиональном диалоге был удостоен высшей награды Франции – ордена Почетного легиона. Рав Лау активно помогал узникам Сиона и советским религиозным евреям, принимал деятельное участие в духовной абсорбции репатриантов из СССР. Он автор нескольких широко известных книг, одна из которых – «Практика иудаизма» – переведена на шесть иностранных языков, в том числе и на русский. В настоящее время рав Лау возглавляет иешиву «Хай Моше», носящую имя его отца, и иешиву «Нетивот Ицхак», названную в честь его тестя. В большой дружной семье Лау – восемь детей, 50 внуков и пять правнуков. В 2013 г. Давид Барух Лау был избран главным ашкеназским раввином Израиля, как и его отец 20 лет назад.

Все эти годы рав Лау мечтал разыскать своего спасителя. Но лишь в июне 2008 г. сотрудники радио «Кол Исраэль» сообщили ему, что профессору Мичиганского университета Кеннету Уолцеру, работавшему с картотекой узников Бухенвальда в только что рассекреченном архиве гестапо в Бад-Арользене, удалось найти Федора. Правда, вскоре радость Лау была омрачена печальным известием из Ростова: в 1993 г. Федор Михайличенко скончался от тяжелой болезни.
Рав Лау вместе с женой отправился в Ростов, на могилу своего спасителя. «Я всю жизнь пытался разыскать его, – сказал он дочерям своего друга Юлии и Елене. – Федор был красив и внешне, и внутренне. У него было особенное сердце».
В январе 2009 г. Федору Михайличенко было посмертно присвоено звание Праведника народов мира. На церемонию в «Яд ва-Шем» прибыли его дочери. Увидев съехавшихся в Израиль со всего мира членов многочисленной семьи Лау, они поинтересовались: «Кто эти люди?» «Они все – дети вашего отца», – ответил рав.
В освобожденном Бухенвальде Люлек сразу же стал любимцем американских солдат. Перед отъездом ему, как самому маленькому, не могли подобрать одежду. «Тогда они открыли склад гитлерюгенда. Так в форме малолетнего наци я и уехал», – вспоминает Лау. А чемодан взяли со склада американской армии. Спустя много лет Лау получил этот снимок от Эли Визеля, тоже бывшего узника Бухенвальда, который увидел его на фотовыставке в Ванкувере.
А тот чемоданчик сопровождал Меира долгие годы. Он называл его «мой дом» и бережно хранил в нем память о самых близких людях: родителях и брате (Нафтали скончался в декабре 2014 г. – Э. Г.). И даже полностью развалившись, чемоданчик продолжал свою жизнь запечатленным на любимом снимке. «Когда я выхожу из дома, – говорит Лау, – на одной стороне двери висит мезуза, а на другой – этот снимок. Я прохожу мимо, и каждый раз мальчик Люлек, с улыбкой глядя на меня, говорит: „Исраэль, ты не зря был спасен и теперь обязан выполнить то, что завещали нам наши родители… Нить, связующая нас, не должна прерываться, потому что это свято…“ И висящая напротив снимка мезуза как бы напоминает, кого мне за это нужно благодарить».