Иосиф Бродский. Стратегия сопротивления
К 80-летию со дня рождения Иосифа Бродского
Так же, как биологический ритм есть форма движения живой материи, так и ритм, пульсирующий внутри стихотворения, расширяющий его маленькую Вселенную во времени и пространстве, превращает поэзию в одну из наиболее совершенных форм жизни языка. Как нет ни одной клетки в организме, которая не подчинялась бы закону ритма, так нет языка, который не мог бы выкристаллизоваться до состояния, обогащающего и усложняющего личность своего носителя.
В каждую эпоху являлось несколько человек – писателей, поэтов, философов, выступавших медиаторами этой созидательной силы языка, вошедших в круг мысли и контекст жизни миллионов соотечественников. В 20 веке одним из них был русский поэт, эссеист, драматург и переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе Иосиф Александрович Бродский.
24 мая 1940 года родился тот, кто на излете «века демона Кали», «века-волкодава» будет настойчиво повторять глуховатому и подслеповатому миру, что красота, выразившаяся в наиболее гармоничных литературных и художественных формах, по-прежнему единственное спасение для цивилизации.
Полагая человека существом прежде всего эстетическим (поскольку в каждом с рождения заложено чувство прекрасного), он считал, что «эстетика – мать этики». Поэт утверждал, что, читая качественную литературу, приобщаясь к высокому искусству, индивидуум вырастает в индивидуальность с чувством собственного достоинства, с умением самостоятельно делать выбор, с желанием созидать, а не подавлять и уничтожать. Пошлость души и ума, не взявших на себя труд «дойти до самой сути» в попытке овладения этими знаниями, порождают тоталитарные государственные системы и диктатуру.
Осознавая себя не субъектом, а орудием языка, посвятив интеллектуальные и душевные силы изящной словесности, Бродский стремился привить читателю поэтическое мироощущение, так как именно оно, по его мнению, превращает «сапиенса» в человека, личность. Он никогда не апеллировал к стадной солидарности.
Такая гражданская и профессиональная позиция сформировалась не в тиши кабинетов, а в процессе личного знакомства с «сумой да тюрьмой» — реалиями, скрывавшимися за державным фасадом Третьего Рима.
4 июня 1972 года страна навсегда выдворила за свои пределы человека, имя которого впоследствии было вписано золотыми буквами в ее историю.
Живя в СССР, Бродский смог опубликовать лишь четыре стихотворения в сборнике «День поэзии», несколько детских стихов и переводов, зато его успели трижды посадить в тюрьму, дважды в психушку, допросить в КГБ, а в 1963 году приговорить к ссылке с обязательным привлечением к труду по Указу «Об ответственности за тунеядство». Самый гуманный суд в мире тогда не счел общественно полезной литературную деятельность молодого поэта, не заинтересовался он и его трудовой биографией – в 15 лет, бросив школу, Бродский поступил на завод учеником фрезеровщика, затем работал помощником прозектора в морге при областной больнице, фотографом, истопником в котельной, матросом на маяке, с 1957-го по 1961-й был рабочим в геологических экспедициях. В жутких условиях, под конвоем Бродского этапировали в Коношский район Архангельской области в деревню Норенская.
Впрочем, даже время ссылки этот волевой, смелый (при приближении опасности всегда краснел, а не бледнел) человек сумел прожить так, что она оказалась важным этапом его литературного развития, став, по словам самого Бродского, одним из самых счастливых периодов жизни.
Северный пейзаж, незлобивый, кротко тянущий неизменно тяжелую лямку народ тронули сердце поэта. Кроме того, у него теперь было вдоволь времени для самообразования и стихотворных опытов, а также собственная комната и письменный стол – немыслимая ранее для молодого человека роскошь, до той поры теснившегося с родителями в «полутора комнатах» ленинградской коммуналки.
Отчуждение поэт обратил в стиль, а одиночество — в свободу.
В ссылке он обрел свой знаменитый дольник, освоил развернутую английскую метафору, нашел подчеркнуто нейтральную интонацию – в дальнейшем его своеобразный фирменный знак. Отличительной чертой строфики становится обилие анжамбеманов, в синтаксисе — искусное использование сложносочиненных и подчиненных предложений.
Бродскому удается выработать собственный стиль, в котором сложные, логически выверенные интеллектуальные построения, где буквально все подробно стенографирует неистовую топографию движения его мысли, сочетаются со страстной, напряженной образностью. Отвергнув привычные стилистические нормы, поэт использует канцеляризмы, диалектизмы, архаизмы, неологизмы и даже вульгаризмы.
Бродский реформировал русский поэтический язык. Велик его вклад и в мировую литературу. Он заинтересовал мировое сообщество тем, что стремился предельно полно осмыслить проблематику 20 века, а также максимально расширил оптику поэта до философии времени и пространства, до «проклятых вопросов» мироздания.
Его противостояние в жизни и искусстве – это не только вызов людоедской политической системе, но и сопротивление энтропии и духовной, и вселенской; это противостояние нарастающему абсурду цивилизации заката, спор с Богом.
…Оказавшись в эмиграции, Иосиф Бродский, обладавший не только литературным гением, но и в целом в самом широком смысле выдающимися интеллектуальными способностями, быстро стал частью западного истеблишмента, вошел в элиту американской культуры. Он прекрасно овладел языком, знал американскую поэзию лучше поэтов-американцев, да и вообще был контактным, расположенным к общению. Преподавал в различных университетах.
И все же для литературоведения и для читателей сам факт телоприсутствия автора на той или иной территории не столь важен. Важен масштаб личности и результат ее работы.
Тургенев, Тютчев около двадцати лет жили и писали преимущественно за границей. «Мертвые души» — эту «энциклопедию русского национального характера» — Гоголь создал в Риме. Бунин — первый русский лауреат Нобелевской премии по литературе, которого Бродский высоко ценил как прозаика, вынужденно жил в эмиграции. Тем не менее, все они составили славу русской литературы.
Иосиф Бродский, воспринимая себя «последним поэтом XX века» и хранителем культурной традиции, во многом их преемник.
Думаю, ошибкой будет утверждать, что поэт ностальгировал по России. По Петербургу… «Плывет в тоске необъяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый из Александровского сада»… по Петербургу, как он всегда называл родной город, пожалуй, да, по России — нет.
Но что до последней минуты оставалось сильнейшей болью, что, конечно, стало одним из ведущих факторов-катализаторов его болезни (четырех инфарктов, двух операций на сердце), была чудовищная ситуация с родителями.
Покидая СССР, Бродский намеревался сделать им вызов. Не тут-то было. Долгие годы поэт добивался разрешения на их выезд. Советское правительство не только не дало этого разрешения – оно не позволило родителям проведать сына перед операцией, не дало возможности Бродскому присутствовать на их похоронах. «Мое сердце похоронено в России», — писал поэт…
Меня всегда удивляет вопрос, которым многие задаются – почему, дескать, Бродский так и не вернулся на родину? Мне же всякий раз хочется ответить на него другим вопросом: «А вы, хлебнув от возлюбленного отечества столько, сколько Иосиф Бродский, захотели бы вернуться?»