Ян Приворотский: Моя душа в Киеве, а сердце в Иерусалиме
9 февраля текущего года будет отмечать свой юбилей (60) Ян Приворотский, известный человек в еврейском мире Киева и не только – историк, экскурсовод, преподаватель, игрок в «Что? Где? Когда?» и «Брейн-ринг». ЕО побеседовал с юбиляром о его жизненном пути и разных интересных моментах.
— С чего начинался путь, который привел вас к сегодняшнему статусу?
— Родился я в славном городе Киеве, когда у власти еще был Хрущев. Правда в том же году на октябрьском пленуме его сместили, но мне, полугодовалому младенцу, тогда было не до того. У нас была обычная советская семья, родители – ИТР, обычная еврейская пара. Папа вернулся в 1956 году из ссылки, где провел 19 лет как член семьи изменников родины. Моего дедушку Янкеля расстреляли в 37-м году. В доносе на него, который мне удалось раздобыть в 1990 году, было написано, что будучи членом ВКП (б), гражданин Приворотский хранит дома религиозную литературу (Талмуд) и накладывает филактерии (тфилин), проявляет таким образом двоедушие, и с этим нужно разобраться. В августе 36-го деда арестовали, в следующем году расстреляли, а мне досталось его имя – Янкелем в 64-м году уже детей не называли, а Ян – это то, что мне досталось.
У меня было обычное школьное детство. Правда, в старших классах повезло поучаствовать в Малой академии наук, где у нас были очень хорошие учителя истории и русского языка. Почти вся кафедра словесности состояла из евреек, ярких, прекрасно владевших русским языком – отсюда мне досталось безукоризненное произношение, орфография, правильное выстраивание предложений. И так повезло, что наша классная, математичка, сказала мне: «Хочешь быть историком – пожалуйста, только не наглей: если ты притащил огромный том русских летописей, то не надо его вытаскивать из дипломата. Открыл прямо в дипломате – сиди и так читай». Я выучил старославянский язык, в девятом классе выучил на память «Слово о полку Игореве» — зачем? А потом, при поступлении в пединститут мне не хватило полубалла, как у нас говорят, «и баллом не вышел». Поехал в Чернигов, попытался поступать там, но мне сказали, что «потрібні національні кадри». Год проработал чернорабочим на фабрике «Полиграфист» у мамы. Там работал днем, а вечерами подрабатывал в обществе «Знание», куда приезжали лекторы из Ленинграда и Москвы, из ведущих музеев Союза – мастера слова. Цикл лекций «Прославленные шедевры музеев мира» я прослушал множество раз, показывая слайды – теперь слайды уже показывают мне. Мастерство лектора у меня оттуда, от тех людей, которые прекрасно умели выстраивать тематику, полтора часа держали зал в полном напряжении. Вот тогда, в 82-83 годах смотришь на экран: лучшие музеи мира, Британский музей – Боже, ведь это так недостижимо! Но сегодня вот уже шесть раз я посещал Британский музей в Лондоне, водил людей в качестве гида. Музей Уффици, музей Питти – пожалуйста, Флоренция, нет проблем. Музей Рима – 12 раз, и специальная ночная экскурсия по Риму времен Нерона, авторская разработка. Когда-то я попросил Всевышнего: можно я посмотрю, как живут люди там, за бугром? И Всевышний, выдержав определенную паузу, сказал: «Хочешь? На». Сорок раз – Скандинавия, 12 раз – Италия, 6 раз – Британия, 12 стран, 69 городов.
— Вернемся к учебе.
— После неудачного поступления в пединститут я поступил в университет на исторический, где мне четко, прямым текстом декан сказал: «Смотри, в этом году у нас есть одно место для вас. Но если будет тройка – даже не двойка – это для тебя риск вылететь из университета без восстановления. И прогуливать нельзя». Ни одного прогула, красный диплом после университета. С этим красным дипломом я пришел в пед к тому профессору, который меня завалил, показал ему красный диплом и сказал, что я уезжаю в Израиль. Профессор Хижняк сказал: «Так я ж казав, що всі ви поїдете. Тому вас й не брали сюди». Правда, педин имени Горького превратился в педун имени Драгоманова, а у меня появилось педагогическое образование, и еще в бытность студентом, в моей родной 164-й школе освободилось место учителя истории. Директор Алла Григорьевна Русакова пригласила меня и сказала: «Ты педпрактику прошел. Публику, школьников, еще чувствуешь – сам недалеко от них ушел. Вперед». И вот, моим ученикам сейчас уже под пятьдесят, и я их встречаю в районе: «Здравствуйте, Ян Валериевич», вот так. Времена меняются, а добрые отношения с этими ребятами остались.
— Довелось ли отслужить в армии?
— Да, во время учебы в университете были два года Советской Армии – натуральное обычное рабство. Войска особого назначения, радиоперехват. Таких, как я, туда не брали. Но тогда некому было служить: был недород в 80-е годы, ребят выгребали из всех вузов. Хороший слух, английский – наша часть контролировала полеты натовских самолетов по всему миру. Все общались на английском языке, и у меня с тех пор в английском остался южноамериканский говор летчиков НАТО, которые работали в транспортной авиации в 80-е годы.
Почему я говорю – рабство натуральное. Будучи в учебке, нас старшина продавал на различные работы типа разгрузки вагонов. Южный город Баку. Я навсегда запомнил доброту бакинцев. – Солдат, сюда иди, шинэл снимай. – Зачем? – Снимай, говорю. Хурма, фейхоа, орехи, мандарины, апельсины… – Узэл завязывай, своих накорми, подэлись – но толко честно. – Почему? Как? – Моего сына, наверное, тоже кто-нибудь сейчас вот так угощает… Отзывчивые, добрые люди – никто не мог подумать, что через какие-нибудь семь-восемь лет в Баку вспыхнут такие страшные беспорядки… Я в увольнениях бывал редко, но память об этом прекрасном древнем городе сохранилась навсегда. Мечтаю когда-нибудь снова побывать в столице Азербайджана.
— Как вы пришли к работе в еврейском мире?
— Распался Советский Союз, и тогда я почувствовал, что гимн, который мы пели, «Союз нерушимый», оказался настоящей туфтой. Все зашаталось и рухнуло – вместе с Перестройкой и ускорением. Почалися «національні перегони», как это сейчас называют. И в 1993 году я попадаю на КВН трех еврейских команд, куда меня пригласили совершенно случайно. Там были община Атиква, Бейтар и Бней Акива. Для меня эти слова тогда ничего не говорили, но я там познакомился с одним товарищем из Сохнута, который сказал: «Скоро будет Пурим, нужен пуримшпиль». Я посмотрел на него и говорю: «Это что?» Он говорит: «Ты что, про Пурим ничего не знаешь?» – Ну, знаю, бабушка пирожки с маком пекла, на Хануку деньги давали – пять рублей, и маца у нас всегда есть. Вот и все мое еврейство. Он говорит: «Вот тебе книжка про Пурим – напиши сценарий на пуримшпиль». С этого начался мой путь в еврейство и к концу 93-го года я уже был такой продвинутый еврей, приглашенный работать в Израильский культурный центр (ИКЦ).
Мы решили провести «Что? Где? Когда?» на еврейскую тему – к Хануке. Декабрь 93-го года, приезжают команды из других городов – Одесса, Днепропетровск, Харьков. Днепр выиграл тогда Кубок Хануки, в той команде играл нынешний директор киевского Хэсэда, мой друг Григорий Колодач. Еврейские вопросы тогда выглядели примерно так: «Евреи очень любят чай. Поэтому на китайской чайной церемонии принято…» и далее по тексту. Таких, типа еврейских вопросов у нас было много. Сначала мы тихо потешались, но потом решили делать уже настоящие еврейские вопросы. Я вплотную увлекся этим делом. Кстати, в те годы я получил приглашение в элитарный клуб ЧГК в команду Георгия Жаркова, 1994-95 годы. А в «Брейн-ринге» я участвовал еще с 1990 года.
— Какие интересные истории запомнились вам из той поры?
— Параллельно я работал в проекте «Открытый университет Израиля в Украине и Молдове» в ИКЦ. В 1995 году на открытие центра на Леси Украинки, 34 приехал премьер-министр Израиля Ицхак Рабин. Он привез с собой много министров, солдат Цахала. И вот он пошел открывать выставку еврейского серебра в Музее драгоценностей в Лавре. Я тогда сопровождал министра по делам абсорбции Яира Цабана, мы отставали от Рабина шагов примерно на пятнадцать. На паперти у церкви в Лавре сидела нищенка, которая, глядя вслед Рабину, произнесла фразу: «З цією людиною з червоним лицем скоро буде щось недобре» Я это услышал, решил Цабану не переводить на английский (на иврите тогда я еще не говорил). Рабина убили через 45 дней. Я примчался в Лавру, нашел эту нищенку, положил ей деньги – тогда еще были купоны, и спросил, почему она сказала, что с этим человеком с красным лицом скоро будет что-то плохое? Она ответила: «В мене телевізора нема, радіо нема. Я щось таке відчула, коли він проходив повз цей чорний хрест». Рядом с местом, где она сидела, находится могила премьер-министра Российской империи Столыпина, убитого евреем Богровым 1 сентября 1911 года в Киеве в оперном театре. Премьер, убийство, еврей – возможно, так сомкнулись небеса. После этого я ту нищенку там никогда не видел.
Когда я репатриировался в Израиль, я приехал в киббуц Манара, где встретился с сестрой Рабина Рахель и рассказал ей эту историю. Почему я отправился к ней? Потому что настоящая фамилия Ицхака Рабина – Рабичев, это фамилия моей мамы, моего дедушки. Я нашел в архиве запись о том, что Нехемия Рабичев, отец Ицхака Рабина, родился в селе Сидоровичи, это 107 километров к северу от Киева, ныне – Чернобыльская зона. Я привез ей фотографии дедушки, действительно очень похожего на Ицхака Рабина. Она говорит: «Нам писали очень многие – Рабины, Рабиновичи, даже Рябинины, но ни одного Рабичева не было, ты первый». Но я не хочу выглядеть сыном лейтенанта Шмидта – тем более, что Рабин из левой партии Авода, а я придерживаюсь правых взглядов. Поэтому таким родством особо не щеголяю, но приятно знать, что твой дальний родственник – историческая личность, человек, который участвовал и в штурме Иерусалима во время Войны за Независимость, и был премьер-министром. И хоть он подписывал соглашения Осло, которые сегодня воспринимаются как позорные, но все равно является лауреатом Нобелевской премии.
— А можно еще о том, как проходило погружение в еврейскую тему?
— В 90-е годы жизнь кипела. Появилось общество «Меркурий», коммерческая структура, во главе которой стояли евреи, я с ней одно время посотрудничал. А в 1997 году меня перевели из ИКЦ в посольство Израиля, где я поработал в качестве пресс-атташе. Это был один из самых трудных моментов, потому что ответственность была колоссальная. Там я познакомился с интернетом – в особой комнате, секретной, с паролем, который я помню до сих пор, но не назову. Я ужасно боялся иврита, а там были только ивритоговорящие сотрудники, которые не знали русского или украинского. Тогдашний консул мне сказал: «Если хочешь получить зарплату – только когда произнесешь фразу на иврите: «Ани роцэ лекабель маскорет шели аль ходеш а зэ» (Я хочу получить свою зарплату за этот месяц). Если не скажешь – зарплату не увидишь». Мне пришлось выучить эту фразу, и я убедился, что иврит не такой страшный, как его малюют. Дальше стало легче, и сегодня мой иврит, возможно, и не совершенен, но его можно вытерпеть. Я вожу экскурсии на иврите; мне приходилось быть гидом на визитах жены президента Реувена Ривлина, нынешнего президента Израиля Ицхака Герцога я тоже водил по Киеву, разные официальные и неофициальные делегации, министров – в том числе, Арье Дери. Моя специализация экскурсовода – это тема «Еврейские адреса Киева». Мой наставник – Михаил Кальницкий, давний друг еще с 1978 года, когда я школьником попал на его экскурсию. Он написал прекрасную книгу «Еврейские адреса Киева». И Бабий Яр, конечно. Сегодня много говорят о проекте мемориального центра. Я не влезаю в политику, но присутствовал на открытии разных артефактов – черной стены, белых труб и т.п. Как по мне, проект не совсем киевский, но все же лучше, чем ничего. А деревянная синагога, которая складывается, вообще очень хороша.
Первая книга на еврейскую тему, которая мне попалась, была «По тропам еврейской истории». Я преподавал историю в школе системы «Маавар», 128-й школе возле станции метро «Левобережная». Кстати, одним из моих учеников был Кирилл Буданов, нынешний генерал-майор, начальник Главного управления разведки Министерства обороны. А его товарищем по парте был сын моей лучшей подруги, одноклассницы, первой любви, Юли Певзнер – Даник Померанец. В этом году на Рош а-Шана Кирилл был гостем еврейской общины «Бейт Менахем», с которой я сотрудничаю. Я подошел к нему и спросил: «Кирилл, узнаешь?» Он ответил: «Конечно, Ян Валериевич. Школа, 96-97 годы».
В 2001 году я принял решение репатриироваться. Это было как прыгнуть в холодную воду: несмотря на то, что есть знакомые, друзья, все равно нужно было произвести очень серьезное усилие над собой, поменять не только темп и условия жизни, но и вообще полностью всю жизнь перевернуть. Я почувствовал Израиль как свою страну. Главный принцип: как ты к стране, так и она к тебе. Я почувствовал, что Израиль – моя страна, а Иерусалим – мой город. Я очень много ходил по Иерусалиму пешком и водил много разных интересных людей. И так сложилось, что снова Всевышний лично вмешался: я работал охранником в магазине, мимо меня проходила женщина, которая посмотрела и сказала: это же ты вел проект «Что? Где? Когда?»? А в тот момент в Израиле, в сфере неформального образования возникла потребность в таком проекте. Так я попал в Институт Шехтера, в организацию «Мидрешет Йерушалаим», где мы двенадцать лет проводили игры, помогали ребятам адаптироваться в стране. Потом был проект МАСА – помощь молодым евреям в репатриации.
— Почему вы вернулись в Украину?
— В Киеве один пьяный урод сбил мою маму машиной и смылся с места преступления. Мой двоюродный брат, который много лет отработал в службе безопасности посольства Израиля, нашел этого урода, мы передали его дело в суд. Мне очень хотелось его наказать физически, но я сдержался – был канун Судного дня…
Эта катастрофа сильно повлияла на мамино здоровье, к сожалению, она недавно ушла из жизни. Я был с ней все время, до конца ее последних дней так и не рассказал ей, что началась война: она помнила еще ту войну, 41-й год, когда ее мама, моя бабушка, вывозила ее в эвакуацию. Они восемнадцать дней ехали поездом в Ташкент. Когда они ехали по территории Украины, поезда бомбили, и бабушка с мамой и моим дядей, которому было всего полгодика, не отходила далеко от вагона и просила попутчиков принести ей воды. Мама очень не любила рассказывать о своих детских годах жизни в эвакуации. Но в армии, где у нас служили ребята из Узбекистана, и на них однажды наехали жлобоватые солдатики: мол, чурки, все такое – мы с товарищем из Харькова на правах старослужащих поставили жлобов на место, заступившись за узбеков. Мы знали, что во время войны жители Ташкента и других городов Узбекистана делились с нашими родными всем, чем могли: работой, жильем, едой, деньгами…
Сегодня я работаю в благотворительном фонде Хэсэд Бней Азриэль, а с директором фонда Григорием Колодачем мы до сих пор играем в одной команде «Что? Где? Когда?». Также я работаю в общине «Бейт Менахем» на Саксаганского, 67. Хотя я не заканчивал ни хедер, ни йешиву, базовые познания в иудаизме у меня есть, и я с удовольствием делюсь ими с людьми, рассказывая о недельных главах Торы и разных событиях из истории еврейского народа и Государства Израиль. Сердце мое в Иерусалиме, а душа – в Киеве.
Беседу вел Иосиф ТУРОВСКИЙ
