Вячеслав Верховский: Мое жизненное кредо — к цели не стремиться, а прогуливаться…
Вячеслав Верховский очень не любит, когда его называют писателем, юмористом или сатириком. Сам себя он называет человеком, которому интересно писать: наблюдать, замечать, фантазировать, причем в работу иногда идут даже сны.
Проза, миниатюры и короткие фразы Верховского публиковались и публикуются в журналах «Магазин» Михаила Жванецкого, «Дикое поле» (Донецк), «Фонтан» (Одесса), «Радуга» (Киев), в коллективных сборниках и антологиях. Он – автор книги «Я и Софи Лорен».
Журнал «Фонтан» дал ему такую характеристику: «Вячеслав Верховский – борец. Он вечно разрывается между любовью к себе и любовью к людям. Когда побеждает первое – становится печален, когда второе – начинает шутить. Непонятно, как это все в нем уживается?!»
В этом юмористичном наблюдении присутствует важный момент, сердцевина произведений Вячеслава Верховского – чаплинское сочетание смешного и печального, замешанное на густой самоиронии.
Вот характерный образец этой самоиронии:
1961-й
– Всю жизнь страдаю комплексом неполноценности. Я родился в год, когда покончил с собой Эрнест Хемингуэй.
– При чем здесь?
Я вздохнул:
– Неравноценная замена!..
А еще Верховский очень не любит говорить о себе, в том числе – давать интервью. В принципе, все его произведения написаны от первого лица, и из них можно получить достаточно полное представление об авторе. Но он же сам не без лукавства отмечает, что не следует полностью отождествлять его лирического героя Славу с реальным Вячеславом Верховским. Да и элемент вымысла, фантазии в его сочинениях присутствует.
Но поскольку он – человек не разговорного, а письменного жанра, и интересен, прежде всего, своими произведениями, есть смысл разбавить прямую речь беседы с корреспондентом ЕО непосредственно текстами Верховского, примерно подходящими по теме того или иного вопроса.
Вот еще из сферы самоиронии:
Почему проснулся среди ночи? Мне приснилась доска объявлений. Объявление: «Купим. Недорого». И моя фотография. То, что «купим» – конечно, польстило. А вот «недорого»… Мне стало не до сна.
— Каждый человек где-то и от кого-то родился и где-то и на кого-то учился. Что это было в вашем случае?
— Я родился в Донецке в типичной советской еврейской семье – инженера и учительницы. Мой отец, выпускник Донецкого политехнического института, всю жизнь проработал на ДМЗ (Донецком металлургическом заводе), а мама, выпускница Донецкого педагогического института (впоследствии – университета), преподавала в школе русский язык и литературу.
Из массы детских воспоминаний приведу первую поездку в пионерский лагерь – в Анапу, откуда я приехал домой в чужой одежде. На мамин вопрос «почему?» я ответил, что одежда – моя, потому что все ее предметы подписаны «Слава В.». На мое счастье, в нашем отряде было четыре мальчика с такими показателями (один из них, в частности, был Слава Вайншток), и каждому из них родители подписали детали гардероба «Слава В.», полагая, что их ребенок – единственный в своем роде.
Я хотел стать строителем, и после школы окончил МИСИ – только не Московский, а Макеевский инженерно-строительный институт по специальности «гражданское строительство». Поскольку в нашем вузе не было военной кафедры, по завершении учебы мне пришлось отслужить полтора года в Советской армии, в строительных войсках.
— А довелось ли поработать по специальности?
— Ровно один день. Меня взяли прорабом на строительство высотного жилого дома. Он уже был почти готов к сдаче. И в ночь после моего первого рабочего дня со стройки исчез сторож, и вместе с ним пара десятков цельнотянутых ванн чешского производства. Я был в ужасе, не знал, что делать. Заявить в милицию? Так меня же и посадят. И в отчаянии я решил обратиться в газету – времена были еще советские.
Я пришел в редакцию регионального отделения «Комсомольской правды» и, размазывая слезы, рассказал свою ситуацию. Редактор ничего не понял из моей взволнованной речи и попросил изложить суть дела письменно. Тут на меня снизошло вдохновение, и я описал историю пропажи ванн со стройки, добавив от себя некоторые нюансы. Текст так восхитил редактора, что он пустил его в номер, озаглавив «Кража века», а мне предложил идти к ним на работу. Так я из строителя стал журналистом. Интересно, что после выхода статьи ее прочли в милиции, заинтересовались, провели расследование, нашли пропавшего сторожа и вернули похищенные ванны. Получилось прямо, как в рубрике «Газета выступила – что сделано?»
Вторым моим материалом стала статья о съезде общества сексуальных меньшинств – таким было редакционное задание. Я работал над ней долго и внимательно, много общался с фигурантами, и очень просил редактора ничего не менять в тексте. Мне пошли навстречу и в тексте ничего не тронули, но изменили название. У меня в оригинале было «Пусть расцветают сто цветов», а в газете вышло под заголовком «Мужики, берегите тылы!» После этого представители сексуальных меньшинств на меня страшно обиделись.
И я стал работать в «Комсомольской правде», много писал на разные темы, сделал массу интервью, из которых мне больше всех запомнилась престарелая певица Алла Баянова, звезда русской эмиграции, которая заснула прямо во время беседы…
— Когда и как в вашу жизнь вошла еврейская тема?
— Честно говоря, не знаю: меня как-то само собой прибило к еврейству. Как будто так всегда и было. Я до трех лет думал, что у меня другая фамилия. Когда моя бабушка Берта Аароновна Гольдштейн на весь двор на меня кричала: «Симишечий, цыдрейтор!» — я и думал, что моя фамилия – Слава Цыдрейтор. И даже в детском саду «Василёк» на вопрос, как моя фамилия, отвечал: Цыдрейтор. И кто-то сказал: наверное, ты иностранец. Ну, наверное.
А делом жизни еврейская тема для меня стала в 90-е годы, когда меня неожиданно пригласили работать в газету еврейской общины «Наша жизнь», ее полное название было «Наша жизнь в диаспоре и дома». К тому времени я сильно утомился от потогонной системы работы в «Комсомольской правде». Узнав, что еврейская газета выходит два раза в месяц, а не три раза в неделю, я с радостью согласился и перебазировался в синагогу. Примечательно, что в то время донецкие евреи совсем не горели желанием, чтобы им на дом доставляли еврейскую газету, опасаясь, что это будет воспринято соседями как некий компромат. Мы отправляли нашу газету в больших конвертах…
Параллельно с газетой я работал в библиотеке общины. Такая работа предполагала общение с большим количеством людей, среди которых попадались очень интересные персонажи. Одна такая интересная дама по имени Роза, внешне похожая на размалеванную проститутку, в свое время работала горничной в гостинице «Украина», самом центровом отеле Донецка, где останавливались самые звездные гастролеры. Роза много рассказывала мне о различных ситуациях из гостиничной жизни знаменитостей. Я записал некоторые ее рассказы, добавив кое-что от себя, и в один из приездов в Москву показал этот текст Игорю Иртеньеву. Он тогда редактировал журнал Михаила Жванецкого «Магазин». Текст ему понравился, он напечатал его в журнале и прислал мне по почте гонорар. Я еще несколько раз печатался в «Магазине», а потом Иртеньев порекомендовал меня Валерию Хаиту, который начал выпускать в Одессе журнал «Фонтан». Начиная с пятого номера, в каждом номере «Фонтана» регулярно выходят мои опусы. Так евреи дали мне путь в литературу.
Соседка, ласковая добрая старушка, превозмогая страшную неловкость:
– Я давно хотела вас спросить…
– Да-да, конечно!
– Вы, Славочка, еврей или на вас наговаривают?
Я бы мог признаться (что еврей), но увидел: она вся наштукатурена. Если вздрогнет – тут же и осыплется…
В общем, я соврал, что наговаривают.
– Что за люди! – возмущается старушка. – Оклеветать такого человека!
— Вы были выпускником престижной программы Банчер для еврейских общинных лидеров. Как вы туда попали?
— Можно сказать, случайно. В Донецк приезжала сотрудница Джойнта Ася Глузман, координатор книжных проектов. Она посетила синагогу, ей очень понравился образцовый порядок в моей библиотеке, и она порекомендовала меня для участия в программе Банчер. Кстати, деньги на загранпаспорт мне дал сам Ефим Звягильский, тогда возглавлявший в Донецке общество «Украина-Израиль». Когда я пробрался к нему в кабинет директора шахты имени Засядько – просто повезло, что в приемной никого не было – и изложил свою просьбу, Ефим Леонидович не глядя разорвал мое заявление с просьбой о помощи, достал из кармана стопку купюр и вручил мне. Пересчитав деньги в коридоре, я увидел, что сумма в три раза превышает необходимую. Я упросил секретаршу отдать Звягильскому разницу, но он деньги не взял, сказав, что в таких суммах пока не нуждается.
Мне еще повезло и на самой программе. После трех недель интересной учебы и экскурсий по всему Израилю; после того, как я защитил свой проект по развитию общинной жизни, Ася Глузман предложила мне поработать над комплектацией книг на складе Джойнта. И я провел в Иерусалиме еще полтора месяца, за которые исходил весь город пешком, каждый день приходя из гостиницы на склад и обратно разными маршрутами. И ни разу не заблудился – при том, то тогда не было ни смартфонов, ни Гугл-карт!
— Волею исторических событий вы оказались дважды беженцем – сменив Донецк на Бердянск, а Бердянск на Киев…
— Летом 2014 года мы с родителями покинули Донецк и уехали в Бердянск. Почему в Бердянск? Думали, что все это закончится за пару-тройку недель, а мы это время проведем у моря. Помню, когда мы ехали туда, нам навстречу по трассе ехала колонна танков под сине-желтым флагом, и мы им радостно махали рукой.
В Бердянске мы прожили почти пять лет. Там умер и был похоронен отец. Большую поддержку нам оказали сотрудники бердянского хэсэда во главе с Александром Дроздовым, которым я искренне благодарен.
Я исходил Бердянск вдоль и поперек, хорошо изучил этот симпатичный приморский город. Много времени провел в музее художника Исаака Бродского, уроженца Бердянска, и в зале местного краеведческого музея, посвященном великому эпидемиологу, создателю вакцин против чумы и холеры Владимиру Хавкину, чьи детские годы прошли в Бердянске.
Но смерть отца и некое предчувствие дальнейших нехороших событий побудили нас с мамой переехать в Киев.
Уже в Киеве мне довелось похоронить маму. Пятый год я живу в Киеве и постигаю этот удивительный, красивый исторический город. Хотя стать киевлянином в таком возрасте и за такой срок невозможно, могу сказать, что я и этот город внимательно изучил, исходив его весь пешком, включая самые дальние окраины и новые спальные районы. Улицы, дворы, подъезды Киева – это особый универсум, с которым можно знакомиться всю жизнь.
Суждения о возрасте Киева – самые противоречивые. Но по моим последним изысканиям, Киев Киевом назвали – как только люди научились говорить. Кстати, он существовал и до того. Но понятно, что по умолчанию.
*
Досконально изучив анатомию и физиологию киевских улиц, пришёл к неожиданному выводу: Киев огромный, а точнее, бескрайний. Умом не постичь, а души не хватает. И всё же…
У каждого города мира – своя формула. Существует своя и у Киева. Сбив все ноги об его историю и географию, я решил, что открыл ее, универсальную формулу, которая действительна для Киева на все времена: «Если долго идти – здесь всё рядом!»
— Есть ностальгия по Донецку?
Нет – как отрезало. Только очень жалко квартиру и оставшиеся в ней артефакты. Например, архив писательницы Эстер Паперной, одной из создателей знаменитого сборника литературных пародий «Парнас дыбом» (1927). Этот архив из 228 писем достался мне от племянницы Паперной, жившей в Донецке, которой я однажды помог перейти улицу.
Вот одна из свежих киевских зарисовок Верховского с натуры (декабрь 2023):
Изумлению моему нет предела: уже полтора дня на бульваре Шевченко с пьедестала пытаются сковырнуть Щорса – а ни хрена. Хорошо сидит! Уже нагнали техники – на моих глазах, я был свидетель… Нагнали техники – и снова ни хрена. Просто-таки образец цеховой солидарности: Щорс держится за коня, конь за пьедестал, а пьедестал врос в землю так, что из-за этого портить глобус – как-то не решаются.
Честно, это какая-то «репка»: тянут-потянут – вытянуть не могут. Наверное, я подумал, ищут мышку. Но, видно, в Киеве с мышами напряжёнка…
В общем, сделано на совесть, на века.
Но к вечеру со Щорсом было кончено.
Ломать – не строить, дальше вам известно.
А вчера я проезжал и что увидел. На пьедестале что осталось? От Щорса и коня. Его подковы. Не одна, не две, а целых три! Что внушает неподдельный оптимизм. Как известно, подкова – на счастье. Вот и выходит, что у киевского счастья запас прочности – тройной.
И это главное!
И на закуску – еще один самоироничный текст Вячеслава Верховского:
Для меня – успех невероятный!
Если в позапрошлом году меня с Новым годом поздравило всего-навсего три человека, в прошлом – заметный рост – уже пять, то в этом, 2024-м, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, целых двенадцать!
И, Боже, так тепло и так душевно!
Вот только одно из этих поздравлений: «Славочка, с Новым 2024-м! Желаю, чтобы ты был невредим, здоров и счастлив согласно правилу: какой бы сволочью человек ни был, он создан для счастья».
Золотые слова! Я был тронут.
Беседу вел и тексты подбирал Иосиф ТУРОВСКИЙ
