Шахматный гений, оставшийся без короны
Соломон Флор, 1963 год. Фото: Википедия
Фрэдди ЗОРИН
„Шахматы — такой вид спорта, в котором судья лишь наблюдает за порядком во время игры. На результат встречи он не может влиять. Шахматисту страшны, в первую очередь, собственные ошибки, а затем уже противник. Его не засудишь — это не бокс“. Данное высказывание принадлежит признанному мастеру древней мудрой игры, международному гроссмейстеру, человеку трудной судьбы Соломону Флору (в биографических источниках имя его преподносится в другой версии – Саломон)
Родился он в местечке Гроденка в Галиции (ныне город в Ивано-Франковской области Украины), в многодетной еврейской семье. С детства, и всю последующую жизнь его называли сокращенно – Сало, что, в русском произношении, звучало не кошерно, но так оно прижилось.
Как известно, в период Первой мировой войны, когда Соломон был еще ребенком, Галиция превратилась в арену ожесточенных сражений, и семейство Флор вынуждено было перебираться с места на место, в поисках тишины и покоя. В конечном счете, Флоры поселились в Липнике, в чешской Моравии.
А далее сведения, в разных источниках, расходятся – касательно обстоятельств, при которых, дети из этого семейства лишились родителей. И, к тому же, из восьмерых ребят, в живых остались только Соломон и старший его брат Мозес (Моисей). По сведениям, которые можно почерпнуть из книги Яна Календовского «Молодой Флор», изданной на чешском языке в 1985 году в Брно, отец, мать, братья и сестры Сало и Мозеса стали жертвами погрома.
Что же касается двоих детей, которым посчастливилось выжить, то их перевезли в Богемию и определили в еврейский Дом сирот в Микулове. Затем, довольно долго, по взаимному согласию, они жили в доме раввина в Бенешове. Но новые, драматические повороты в судьбе ждали Флора впереди.
Окончив в 1924 году гимназию, он отправился в Прагу, где устроился на бумажную фабрику. Проявив, с 14-летнего возраста, интерес и тягу к шахматам, Соломон начал посещать клуб Ладислава Прокеша, видного представителя чешской школы в шахматной композиции.
Составление задач и этюдов не вызвало, однако, у Флора значительного интереса. В большей степени, его привлекали практические шахматы, и он, с жадностью, впитывал в себя все то, что с ними было связано, начав, уже вскоре, принимать участие в клубных и городских соревнованиях. Уже тогда Флор обратил на себя внимание местных знатоков шахматного искусства глубинным пониманием игры. Сало стал ярким примером того, что игрок-самоучка может многого добиться своим талантом и трудолюбием. У него не было наставников, благодаря которым, он мог бы получить необходимые теоретические знания. И возможности индивидуально изучать шахматную литературу он был лишен. Эти пробелы Флор восполнял игровой практикой.
В сеансах одновременной игры Сало одержал верх над тогдашними знаменитостями – чехословацким гроссмейстером и теоретиком шахмат Рихардом Рети, а также над одним из сильнейших, ту пору, в мире, австрийским талантом еврейского происхождения Рудольфом Шпильманом. В 1927 году Флор стал третьим на мемориале В.Каутского, в котором участвовали сильнейшие чехословацкие мастера. В дальнейшем, он четырежды становился победителем этого соревнования, закрепив за собой статус сильнейшего игрока страны.
У Соломона проявился и журналистский дар. Его прияли в редакцию одной из пражских газет, и, к радости своей, он был, в качестве корреспондента, командирован на знаменитый международный турнир, проводившийся в 1929 году в Карлсбаде. Там собрались такие шахматные звезды, как Арон Нимцович (он и стал победителем турнира), Рудольф Шпильман, Хосе Рауль Капабланка, Акива Рубинштейн, Макс Эйве, Ефим Боголюбов, Савелий Тартаковер – одним словом, подлинный букет знаменитостей. Боролась с ними и единственная женщина – Вера Менчик, ставшая, впоследствии, первой в истории чемпионкой мира по шахматам, и долго удерживавшая потом это высокое звание.
В рамках этих соревнований проводились сеансы игры в блиц. Играли, между собой, журналисты и даже некоторые из участников турнира. Разумеется, за доску тогда, и не раз, садился Соломон Флор. И что вы думаете? Арон Нимцович, был потрясен его игрой и рекомендовал пригласить Флора, уже в качестве шахматиста, на очередное международное соревнование – о такой рекомендации можно было только мечтать!
Этот турнир и стал для Соломона первым международным, и он показал на нем второй — ну, просто, отличный для дебютанта, результат. С этого выступления, окрылившего Флора, начался его высокий творческий взлет. На протяжении восьми лет — с 1929 по 1937 годы, он сыграл в 35 турнирах, и в девятнадцати из них занимал, либо делил первое место. Возглавляя сборную Чехословакии, Флор принял участие в пяти шахматных Олимпиадах, где дважды выводил свою команду на призовые места, и дважды показывал лучший результат, играя на первой доске.
В 1935 году представительный турнир был организован в Москве. Компанию сильнейшим советским шахматистам составили Эммануил Ласкер, Хосе Рауль Капабланка и уже завоевавшая титул сильнейшей среди женщин, Вера Менчик.
Соломон Флор был более скромным участником турнирных баталий, но именно он, вместе с Михаилом Ботвинником, разделил первое место, набрав равное количество очков. На два года раньше, с Ботвинником Флор провел матчевый поединок. В нем каждый из соперников одержал по две победы, при восьми ничьих – силы оказались равными.
В том же году Сало отправился в Амстердам, чтобы помочь Максу Эйве, с которым поддерживал дружеские отношения, в подготовке к матчу на первенство мира против Александра Алехина. Эйве тогда одержал победу, и лепту в нее Флор, надо полагать, внес. Правда, через два года, Алехин вернул себе отданный сопернику титул, а потом произошло следующее: несколько именитых шахматистов обратились во Всемирную Шахматную Федерацию – ФИДЕ с жалобой на Александра Алехина.
Они утверждали, что чемпион, в матчах мирового первенства, избегает встречаться с наиболее сильными соперниками, выбирая тех, что слабее. Руководство ФИДЕ, проанализировав факты, сочла претензии обоснованными, и решила сама определить реального претендента на мировую шахматную корону, остановив свой выбор на Соломоне Флоре. Добавим: в качестве альтернативы, рассматривалась кандидатура Капабланки.
Как только решение в пользу Флора было принято, известная чешская обувная компания «Батя» выразила готовность спонсировать матч. Оставалось получить согласие Алехина, и он этот вызов принял. В мае 1938 года был составлен протокол, согласно которому, матч Алехин-Флор должен был состояться в конце 1939 года. Однако в сентябре 1938 года главы Германии, Франции и Великобритании подписали Мюнхенское соглашение, которое развязывало нацистам руки в отношении Чехословакии.
Многие евреи успели покинуть эту страну до ее оккупации немецкими фашистами. Сало Флор уехал в сентябре 1938 – в Тарту, где его радушно принял один из сильнейших шахматистов того времени Пауль Керес, признанный, впоследствии, лучшим спортсменом Эстонии в ХХ веке. С ним Соломон был на дружеской ноге.
Политические события определенно, повлияли на Флора. И, хотя он принял участие в ноябре того же, 1938-го, в элитном турнире в Нидерландах, с участием Алехина, Капабланки, Эйве, а также Ботвинника, Кереса, Самуэля Решевского и Ройбена Файна, но показал худший результат, отразивший состояние психологического срыва.
«Каждый из участников турнира, — вспоминал потом, с иронией, Флор, — в глубине души, надеялся, что займет, по крайней мере, первое место». В следующем, 1939 году, Сало сумел доказать, что остается одним из сильнейших в мире. А было это очень непросто, ведь покинув Чехословакию, Флор, во второй раз, лишился всего: дома, имущества, спонсорской поддержки. А еще надолго расстался с давними друзьями, понимая, что дороги назад, в обозримом будущем, у него не будет.
Поскитавшись, некоторое время, по нескольким европейским государствам, Соломон, вместе с венгерским гроссмейстером еврейского происхождения Андрэ Лилиенталем, решил воспользоваться предложенным политическим убежищем, которое предоставлял Советский Союз.
Помните у Вертинского: «Я знаю, даже кораблям необходима пристань…». Так вот – «пристань» Флор обрел, но дальнейшая его судьба, на каком-нибудь другом берегу, могла сложиться иначе, а в СССР он вынужден был пожертвовать, должно быть, самым главным и важным для себя – возможностью подняться на вершину шахматного Олимпа. Как указывают биографы Соломона Флора, ему, недвусмысленно, дали понять, что у советского руководства есть свой кандидат в чемпионы мира – Михаил Ботвинник, а всем остальным следует этому содействовать, или, по меньшей мере, не становиться поперек дороги.
В противном случае, Сало рисковал, в третий раз, лишиться всего, или, попав в опалу, оказаться отстраненным от той деятельности, вне которой, жизнь для него утрачивала смысл. И Флор смирился со своей участью, хотя, на эту тему, прямо никогда не высказывался, комментируя драматический поворот по-иному:
«Борьба за воцарение на шахматном троне требует безграничной воли к победе, которой я никогда не обладал. Без труда не выловишь и рыбку из пруда. Но мои довоенные успехи испортили меня. Мой характер был слаб. Я прекратил борьбу, наплевав на все происходящее. Теперь мне искреннее жаль, что вышло так…».
Но есть основания полагать, что, приводя такие доводы, Флор лукавил. По свидетельствам шахматных специалистов, изменился стиль его игры – он стал куда более миролюбивым, чем прежде, довольствуясь ничейными результатами в чемпионатах страны – в них Сало участвовал в период с 1944 по 1955 годы.
«Борись я тогда, — признавался Флор в одном из многочисленных интервью, — не сожалел бы, впоследствии, о том количестве ничьих, которые подарил миру».
В ответ на «понимание», с его стороны, власти позаботились о том, чтобы его не коснулись репрессии конца сороковых – начала пятидесятых годов, жертвами которых, в Советском союзе, стали многие представители еврейской творческой интеллигенции – расстрелянные по сфабрикованным обвинениям, или сосланные на «архипелаг ГУЛАГ». Флору было дозволено выступать за советскую сборную, выезжать на соревнования за рубеж, и не только в страны социалистического лагеря.
Брат Соломона пережил немецкую оккупацию, прячась в маленькой деревеньке Пчери, где его никто из местных жителей не выдал.
Сало внес существенный вклад в развитие чешской шахматной школы. Эмиграция не повредила его авторитету среди бывших соотечественников, которые продолжали называть его «нашим мастером».
В отличие от Флора, Андрэ Лилиенталь, после войны, получил предложение от Яноша Кадара, генсека Венгерской социалистической рабочей партии и большого поклонника шахмат – вернуться в Венгрию, где ему гарантировали восстановление гражданства. Андрэ не потребовалось долгого времени на сборы — он отправился в Будапешт, где и прожил свои последние годы — в комфорте и благополучии. А Флор, завершив спортивную карьеру, стал шахматным арбитром международной категории. В 1962 году он был главным судьей на Всемирной шахматной Олимпиаде.
Не расставшись с практической игрой навсегда, Соломон разъезжал по Советскому Союзу, выступая, во многих городах, с сеансами одновременной игры, и демонстрируя, при этом, что есть еще порох в пороховницах. Да и заработок «гастроли» приносили неплохой, и, довольно, легкий, в сравнении с участием в серьезных турнирах. Впрочем, порою, сталкивался он с довольно сильными любителями, знавшими шахматную теорию даже лучше его самого, благо, для этого в стране открылись, в ту пору, большие возможности, и, как на дрожжах, росли будущие гроссмейстеры.
С 1951 по 1983 годы Соломон Флор выступал в журнале «Огонек», в роли шахматного обозревателя. Его публикации отличались исторической достоверностью, глубиной анализа и, в дополнение к этому, доброй иронией.
Благодаря статьям Флора, читатели более подробно узнали о жизни и творчестве Капабланки, Ласкера, Эйве, Алехина и других великих мастеров. Среди множества высказываний Соломона Флора есть и те, что, в определенной степени, оказались пророческими. Одно из них связано с перспективами развития в мире «женских» шахмат: «Женщины, непременно, догонят мужчин в области шахматного искусства. Я лично верю в женский гений».
Скончался Соломон Флор в Москве, 18 июля 1983 года, и был похоронен на Ваганьковском кладбище. В 1986-м была издана познавательная книга: «С.Флор: Сквозь призму полувека».
Однажды судьба столкнула Флора со знаменитым кинорежиссером Стэнли Крамером. И у них состоялся интересный диалог. Сало, с восхищением, отозвался о фильме «Нюрнбергский процесс», признавшись, что картина эта потрясла его до глубины души, и что его долго еще преследовали, включенные в фильм, кадры из концлагерей.
— В этой мясорубке, запросто, могли оказаться и вы, — заметил Крамер. — Не правда ли?
— Разве я один?!
— Конечно, нет. Но я имею в виду лично вас, Соломона Флора. Меня всегда интересует конкретный человек. А кем, кстати, был ваш отец?
— Мелким торговцем в Галиции, — последовал ответ. — Я почти не помню его. Ни его, ни мать. Помню только тепло, которое исходило от них, и которого мне всегда не хватало.
Крамер неожиданно прервал разговор и о чем-то задумался.
— Вы, маэстро, так и проситесь в кадр, в сценарий, — сказал он, вглядываясь в глаза Флора. — У вас поразительное лицо. Я не шучу. Вас нужно показывать в кино — это был бы выдающийся фильм. Догадываетесь — почему?
Флор смутился. Прежде всего — вопросом: «Почему?»
— Вы столько лет уже живете в СССР, маэстро… Я и название для сценария успел придумать. Прямо сейчас, — взял вот, и придумал.
— Какое же название?
— «Беженец»!
Флору, как он признавался впоследствии, стало неловко. Фильм?! Про него?! Это было неожиданно, и он не нашел, что ответить. И продолжения разговор этот, увы, не получил.
В молодости Соломон, — и это подчеркивается во всех, посвященных ему публикациях, — откровенно тяготел к атакующему стилю игры, однако позднее превратился в более универсального шахматиста. В годы творческого расцвета он славился умением постепенно накапливать и качественно реализовывать даже небольшое материальное и позиционное преимущество. Его отличала также превосходная техника в эндшпиле, и блестящее умение выстраивать защитные порядки. Но потом игра его приобрела иной оттенок. Какой? Как уже было сказано, он начал осторожничать. В первую очередь, в жизни. Впрочем, что наша жизнь? – Игра!
За маленький рост и недюжинную силу Флора называли Наполеоном. Но на великий штурм наполеон этот, увы, так и не пошел, и в списке чемпионов мира, за всю историю шахмат, фамилии его нет. Вот как подводят итог пройденного им пути, в статье, опубликованной в журнале «Лехаим», ее авторы – Феликс Беркович и Генрих Краско: «Он останется в памяти, как выдающийся мастер, чья блестящая карьера была погублена — сначала нацистами, а затем коммунистами».
