ВЕЧНОСТИ ЗАЛОЖНИК…

Лев Фрухтман, обозреватель еженедельника «Секрет» для «Еврейского обозревателя» | Номер: Октябрь 2013

Суцкевер в молодости

Суцкевер в молодости

К 100-летию Аврома Суцкевера

Год рождения Суцкевера – 1913 – молодая еще, но безмерно одаренная поэтесса-пророчица Анна Ахматова отметила в своем золотом свитке: «Наступает не календарный – настоящий двадцатый век» («Поэма без героя»). И в этот век полностью вписывается Суцкевер со всей своей судьбой и великой (еще не раскрытой читателем) поэзией, написанной на двух языках: идише и иврите, можно сказать на сплаве этих двух языков …
Мне посчастливилось дважды встречаться с Авромом Суцкевером у него дома в Тель-Авиве, не только как с еврейским поэтом, но и как с персонажем энциклопедической статьи, которую я готовил для Краткой Еврейской Энциклопедии. Было это в 1994-м, в канун праздника Суккот. Суцкеверу едва перевалило за восемьдесят.
Вопреки энциклопедическим правилам: работать только со справочным материалом, с критикой и библиографией, руководством Энциклопедии было решено встретиться с Суцкевером и досконально проверить все его «спорные» биографические вехи. Таким образом, я был откомандирован с почти готовой черновой статьей к Суцкеверу. По телефону сговорились о дне и часе встречи.
Нажимаю кнопку звонка. Дверь открыла невысокая женщина с чуть наклоненной набок головкой и грустными глазами. Это была Фрейдке, жена поэта.
Сам Суцкевер стоял посреди коридора какой-то отрешенный и растерянный. Я сразу понял, что что-то произошло.
– Вы меня извините, г-н Фрухтман, я совершенно не в состоянии говорить о статье… Я получил известие из Лондона о смерти моего брата… Мы перенесем нашу встречу на другой раз…
Я выразил ему свое соболезнование и стал пятиться к двери (полагая, что сам виноват, ведь я не позвонил перед самым визитом!), но Суцкевер взял меня за плечи, усадил в салоне за журнальным столиком: «Ну, по чашке кофе-то мы выпьем!»
Что мы знаем о поэзии Суцкевера? Стихи не расскажешь прозой. Листая драгоценные стопы толстого журнала на идише «Ди Голдене кейт» («Золотая цепь») – я натыкался на подборки стихов Аврома Суцкевера, который создал этот журнал и был его главным редактором свыше 50 лет.
Это отдельная глава в деятельности Суцкевера, глава героическая и титаническая. Полвека в мире существовал почти единственный Вольный Неподцензурный, в высшей степени профессиональный журнал на языке ИДИШ! Это никогда не забудется в мировой истории литературы на мамэ-лошн.
Чем больше я вчитывался в стихи Суцкевера, тем больше убеждался в том, что его «поэзия непереводима, родному языку верна», как сказал известный поэт и переводчик Александр Межиров (не особо афишировавший, но и не скрывавший своего еврейства – прим. ред.), переведший в своей жизни тысячи и тысячи строк.
…Авром Суцкевер сам позвонил через какое-то недолгое время и пригласил меня на встречу. Я полагал, что беседа продлится не более 20-30 минут, ровно столько, сколько надо, чтобы прочесть три машинописных страницы и услышать поправки и возражения, или согласие и одобрение. Разговор растянулся на 2-3 часа – к моей радости и удивлению.
Главной закавыкой были подробности встречи с Борисом Пастернаком, который, по некоторым сведениям, переводил стихи Суцкевера и нашел их по стилю и метафорической концентрации схожими со стихами Райнера Мария Рильке.
Суцкевер подтвердил, что встречался наряду с Ильей Эренбургом и другими советскими писателями и с Пастернаком, который в его глазах выглядел уже довольно пожилым человеком (в то время Борису Леонидовичу шел лишь 55-й год, но хвори и пережитое в Чистопольской эвакуации сделали его внешне более старым, чем на самом деле!). Суцкевер читал ему свои стихи из Вильнюсского гетто, рассказывал о партизанском движении в Литве и Белоруссии, о гибели многих еврейских поэтов Польши и «Литовского Иерусалима». Но поэт не мог сказать наверняка, были ли переведены Пастернаком его стихи, – прошло ведь 60 лет с тех пор!
* * *

..и на склоне лет

..и на склоне лет

В Москве с перерывами Авром и Фрейдке Суцкеверы провели чуть более двух лет, с марта 1944 до середины 1946 года. За это время он встречался и с Павлом Антокольским, и, вероятно, с Михаилом Светловым, и Марией Петровых. Я называю намеренно тех поэтов и переводчиков, для которых не составило бы проблемы перевести стихи Суцкевера на русский «поэтический» язык. При условии, что было бы дано указание «свыше»: все-таки в тот очень напряженный политический момент в СССР поэт-партизан Авром Суцкевер был на правах политэмигранта. Останься он в стране «победившего социализма», были бы у Суцкевера и однотомники, и «Избранное», и даже «советский Нобель» – Сталинская премия… Но за два московских года… было о чем подумать, взвесить факты и принять судьбоносное решение.
– Я так хорошо помню наше пребывание в Москве, жизнь в гостинице «Москва», – вклинилась в нашу беседу Фрейдке, неся поднос с чаем и тартинками. – Вы слышите, как я говорю по-русски? Это еще с тех пор – не только речь, но и стиль поведения московских писательских жен… Радушие и широта застолий, всеобщее внимание к нам со стороны друзей Ильи Эренбурга…
В своем мемуарном рассказе об Эренбурге Суцкевер пишет, что в гостинице «Москва» они жили почти что рядом на одном этаже, и «если у Эренбурга было настроение ко мне» (как пишет Суцкевер), то он стучал в дверь и вызывал их на какое-нибудь застолье или просто на огонек, как говорили в те годы. Именно Эренбург привлек Суцкевера к участию в «Черной книге» (о Виленском гетто). Именно Эренбург, вероятней всего, предостерег Суцкевера от эйфории победного послевоенного времени, и может быть не напрямую, а намеком дал понять, что долго задерживаться в Москве небезопасно, и что лучше всего в дороге, – что и не преминул осуществить Абрам Герцевич Суцкевер, как называют его в «Черной книге». Последовал – «охота к перемене мест» – вояж из Советов в Польшу, затем в Европу, в Базель, затем наконец Эрец Исраэль, долгожданный, выстраданный.
За чаем Авром вспомнил замечательную фразу Ильи Эренбурга: «Писатель должен отвечать не только за каждое свое слово – но и за свое молчание». Это я к тому, что я не только выступал и произносил речи, читал стихи и обсуждал их, но и немало молчал, к чему был приучен в Нарочанских лесах…
Я так до конца и не понял, что отчуждало советских писателей друг от друга, какая была причина размолвки между Эренбургом и Пастернаком, который был как поэт значительней моего кумира Ильи Григорьевича…».
Потом Суцкевер рассказал, что уже в пятидесятые годы, будучи редактором «Ди Голдене Кейт», пристально следил за еврейскими событиями в СССР и был потрясен, во что вылилась тяжелейшая победоносная война с фашизмом… Во что вылилось всеобщее обожествление Сталина…
Я сидел и слушал (глупец, без магнитофона!), боясь упустить хоть слово из его рассказов и пояснений к моей статье. Вдруг он спросил, будто невзначай:
– Скажите, почему Ахматова написала хвалебные стихи о Сталине?
Мне показалось, что даже сидевшая рядом с ним на диване Фрейдке испугалась за меня… Но выручила «ахматовская полка» в моей домашней библиотеке с десятком книг самой «поэтессы всея Руси» и о ней самой, поездка в Комарово в 1972 году, и «Записки об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской и другое.
Заминка длилась несколько секунд, и я ответил, как понимал:
– Просто в тот момент она перестала быть поэтом, она была просто мамой, чей сын сидит в советском концлагере…
– От-от! Герехт! – воскликнул Суцкевер. – Верно, вы подтвердили мою мысль… Это, пожалуй, единственное оправдание для нее, больной, измученной.
Я был польщен – не тем, что как студент верно ответил на выпавший билет (я этот материал «проходил»!), а тем, что не уронил реноме редактора своего фундаментального издания. Я даже напомнил Суцкеверу, что последний предвоенный сборник стихов Эмки Казакевича (десятый по счету), изданный на идише в издательстве «Дер Эмес» в 1939 г. был посвящен вождю. Увы! Тем не менее, он был замечательным поэтом и стал видным русским прозаиком, которого до сих пор почитаю – и читаю.
Я, в свою очередь, хотел спросить Аврома Суцкевера, велик ли еще портфель журнала «Ди голдене кейт», и какие интересные вещи нас ожидают в идиш-литературе… Но Суцкевер словно угадал мои мысли и протянул один из последних номеров журнала –№136 за 1993 г., по счастию, как раз тот номер, который был целиком посвящен Суцкеверу. (В 1998 году, на 141-м номере, журнал прекратил свое существование).
В какой-то момент я увидел, как Суцкевер провел ладонью по бледному лицу, и заторопился, стал складывать подписанные им книги в сумку, допил остатки чая… Он извинился:
– Бессонница иногда мучает… Стал придремывать днем…
И я вспомнил давно затверженные строки Бориса Леонидовича:
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну!
Ты вечности – заложник,
У времени в плену.

Но я не стал оглашать этих строк, полагая, что большой Художник Еврейского Слова и друг Шагала знает их давно.