ТРУБА ТРЕВОГИ НАШЕЙ
(фрагменты из повести)
ШЕФ НА «ОБЪЕКТЕ»
Марьянку хорошо знали в доме. Это у ее подъезда постоянно дежурила бригада мойщиков авто Вовки Петюкина. Марьянка по интуристовским гостиницам не бегала, со швейцарами-вымогателями выручкой не делилась. Трудилась на дому. «Мерседесы», «Опели» и «Вольво» у ее подъезда, на радость Вовкиной бригаде, не переводились. Любила Марьянка хорошо одеться и «поторчать» в кабаке, а вот мерзнуть не очень любила. А так как была сметлива, то сразу поняла – дело глухо. На неделю авария, значит, до Нового года. Вот и решила девушка постраждать за общество: надела новое французское белье, подаренное одним предпринимателем из африканской республики имени Берцовой Кости, прихорошилась и направилась прямехонько в горадминистрацию – к самому господину Завалишину, бывшему комсомольскому лидеру, который на позавчерашней презентации непонятно какой новой фирмы, пьяно закатывая глаза, преподнес ей свою визитку со словами: «Как только, так сразу».
– Ну, сразу – не сразу, лишь бы недолго, – лениво подумала Марьянка и, сев в авто, отбыла по назначению.
Как раз в это время в открытых настежь дверях петюкинской квартиры показался сосед Виталька. Вот уже какой день он находился в том самом счастливом состоянии, позволяющем не замечать, что происходит вокруг, и плевать слюной на свинцовые мерзости жизни.
– Семен, а Семен, что-то стало холодать, не пора ли нам?… – обратился он к Вовкиному отцу.
– Так ты, я чую, уже успел.
– Обижаешь, я не пью – у меня душа болит. За этих.
– За кого, за этих?
– За этих, про которых в газете написано: «…Они играли так лениво, что казалось, будто они не выбыли, а отбыли из Лиги Европы». Во, точно. А раньше ведь какая команда была! Помнишь, порвали «Баварию», как обезьяна газету. Ну так что, сбегать на угловой за «Княжим келихом»? А?
Не дождавшись ответа, Виталька махнул рукой и поплелся домой.
…Марьянка позвонила господину Завалишину по сотке еще из авто. Поэтому когда она, покачивая бедрами, появилась в приемной и назвала свое имя, секретарь зам. мэра, плечистый молодой мужик, вскочил на ноги и с преувеличенной учтивостью растворил перед ней двери.
Марьянка вошла, двери закрылись. И тут же в селекторе на секретарском столе раздался начальственный баритон: «Васек, я на объекте».
– Как, уже? – не удержался один из толпившихся в «предбаннике» посетителей. Остальные тихо прыснули. Секретарь грозно нахмурил брови, проштрафившийся остряк поспешно уткнул свой фейс в кейс и затих.
Господин Завалишин был настолько рад «объекту», что, видимо, забыл обо всем на свете. В частности, выключить селекторную связь. Как следствие из репродуктора на секретарском столе вначале послышался шорох магнитофонной пленки, и глубокий, необъятный негритянский голос выдал на-гора знаменитое «Саммер тайм, ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра…». Затем послышался шорох уже совсем другого характера и смешливое женское: «Дорогой, вы ставите меня в неудобное положение». После этого селектор стал выплевывать уже и вовсе нечто несуразное, бессвязное, переходящее по нарастающей в хрип и стон и в конце концов в нечто не уступающее по силе звучания и страстности негритянскому «Саммер тайму». Уже потом, после значительной паузы, донеслось: «Васек, немедленно свяжи меня с «Гортеплосетью». И селектор наконец-то отключился…
Ровно через час во двор дома по Дупиковской, 13 влетели «Волга» и две «аварийки». Из «авариек» тут же выскочил рабочий люд с баллонами и сварочными аппаратами на плечах, а из начальственной машины появился некто в добротном пальто и шляпе над красным лицом. Он коротко рявкнул: «Я жду. Одна нога там, другая…».
Дыра в петюкинской трубе с усмешками и прибаутками была заделана в ближайших полчаса, после чего в бойлерную был послан гонец. Он и врубил воду, а она тугой струей тут же вырубила в петюкинской квартире горделиво стоявшего у батареи «сварного».
Вентиль закрутили и принялись чинить снова. Однако когда история повторилась в четвертый раз, аварийщикам стало не по себе. К тому времени в злополучной квартире стоял такой угар от сварки, сигаретного дыма и трехэтажного мата, что повесить в нем можно было не только топор, но и громоздкую гильотину. Лицо начальника было уже не красным, а синим от злости, но… Пошушукавшись между собой и пообещав хозяевам вскоре вернуться, мастеровые расселись по машинам и умчались со двора.
…Тем временем смеркалось. Еще больше похолодало, и жильцы принялись греться. Кто по виталькиной методе, кто, закутавшись в одеяла и пледы, отвлекался у телевизора любимыми сериалами вразбивку с рекламой, сладко обещавшей научить правильно вкладывать ваучеры и тампаксы.
Бравые ремонтники, конечно же, не вернулись. И к ночи, когда герои сериалов перецеловались и перестрелялись, жильцы стали попросту замерзать и подняли самую настоящую панику.
Однако горячо любимый экран помочь им ничем не смог. Правда, где-то в полвторого ночи он поднапрягся и выдал последнюю залихватскую рекламу:
Начал юпи с хершем пить,
Стал Жуаном Доном.
Нынче в силах утомить
Даже Шарон Стоун.
Но, по правде сказать, такое «греет» только, когда в квартире тепло, а тут…
В эту ночь многие жильцы, даже Демьян со своей бабкой, спали в о6нимку, но одетые, петюкинский кот Шаровик – у Вовки за пазухой, Виталька – в компании великого князя, изображенного на бутылочной этикетке. Где и с кем пребывала Марьянка, не знал никто.
АЛЛО, ХИЛЛАРИ, ЭТО ТЫ?
Подпольный обком действовал. Ну, может, и не обком, но домовая первичка еще была в силе. Как в свое время верно заметил товарищ Коба, «нет таких крепостей, которых бы не могли взять большевики!». А как один из главных боевиков партии, он мог бы добавить: «и… банков».
Да, нет, товарищи, таких банков, особенно банков данных, которые бы не могли вскрыть большевики, что и было сделано. И по всему выходило – в трудную минуту, как это партия всегда и делала, нужно временно обратиться к «попутчикам».
– Все, закончили базар! – подвел итог собранию ячейки Демьян Кондратьевич.– Идем к Зельцерквассеру.
Минут через десять довольно солидная делегация, в состав которой Кондратьевич мудро включил представителей всех слоев и возрастов домовой общественности, стучала в квартиру пенсионера Зельцерквассера.
– Ох, какая неожиданность! – встретил их на пороге хозяин. – Что еще у нас случилось, кроме жизни?
– Ну что вы, что вы, Матвей Григорьевич, – вежливо ответствовал Демьян. – Нужно просто позвонить.
– Вам нужно позвонить?
– Нет, это вам нужно позвонить, – еще вежливей пояснил Кондратьевич.
– О, это загадка. Но что же вы все стоите на пороге? Проходите в дом.
– Матвей Григорьевич, – еще как можно вежливее начал глава делегации, когда все расселись. – Вы же знаете, как все мы вас любим.
– Ой, бросьте сказать. В стране, где мы живем, все искренне любят только одного еврея. Того самого, что изображен на стодолларовой банкноте.
– Матвей Григорьевич, вы, как всегда, остроумны.
– Демьян Кондратьевич, вы тоже не из тех, кто каждый день наступает на одни и те же грабли.
– Но позвонить, извиняюсь, все же надо.
– Кому надо?
– Матвей Григорьевич…
– Демьян Кондратьевич…
– Матвей Григорьевич, вы же помните…
– О том, как сорок пять лет назад вы меня, слава Богу, не приняли в партию. И я даже знаю, почему.
– И почему?
– А это, как в анекдоте. Один старый музыкант, много лет будучи первой скрипкой в симфоническом оркестре, тем не менее был невыездной, потому что беспартийный. Но вот наступила «оттепель», и ему разрешили выехать на гастроли в Америку, однако с условием вступить в партию. Он было начал отказываться, но дети и внуки в предвкушении привезенных «оттуда» подарков уговорили его пойти на парткомиссию, где заседали старые большевики. Скрипач долго готовился, зубрил «Краткий курс» и прочее и наконец пошел на «экзамен».
Вернулся поздно вечером, тяжело вздыхая.
– Что случилось? – спросила его жена. – Ты не ответил на вопросы?
– Ответил на все, кроме одного.
– И что же это был за вопрос?
– Почему в девятнадцатом году я играл на свадьбе у Махно?
– Боже мой, как же они об этом узнали?
– Ха, так они же все там были…
– Матвей Григорьевич, вы это к чему?
– Да к тому, что все мы «там» были. А теперь вроде бы новые времена, снова не знаем, как быть. Хорошо, я вас понял: ЖЭК нам с трубой помочь не может, и вы хотите, чтобы я позвонил. Ладно, позвоню. Если они, конечно, влиятельнее ЖЭКа.
Зельцерквассер подошел к телефону. Снял трубку, набрал номер и через какие-то секунды вопросительно сказал:
– Алло, Хиллари, это ты? Что ты делаешь? Жаришь котлеты?
При этих словах Демьян Кондратьевич и все остальные стали медленно приподниматься со стульев.
– Э, сидите-сидите, – остановил их Зельцерквассер. – Это немножко не та Хиллари.
– Дорогая, – продолжал он в трубку, – внимательно выслушай меня и передай все Сэму…
МИД УПОЛНОМОЧЕН ЗАЯВИТЬ
В тот вечер за чаем с вареньем гости засиделись у Зельцерквассера до полуночи.
А на следующий день наиболее оперативные, если у нас вообще есть такие, средства массовой информации передали: «Как сообщают из Вашингтона, прервав рождественские каникулы, влиятельнейшие сенаторы Сэмюэль Эндшпиль и Сол Ризеншнауцер выступили с резким заявлением, в котором призывали Сенат и Конгресс наложить вето на решение о предоставлении финансовой помощи стране, где до сих пор нарушаются права человека и нацменьшинств на теплое жилище».
Далее со ссылкой на хорошо проинформированные источники сообщалось, что данное заявление может вызвать, послужить… и непонятно, к каким серьезным последствиям привести.
В воздухе запахло крупным международным скандалом.
И, конечно же, вряд ли его можно было предотвратить обнародованным через три часа заявлением нашего МИДа, в котором аккуратно перечислялось количество церквей, костелов, синагог и мечетей, переданных в последние годы их законным владельцам, но и словом не упоминалось об инциденте на улице Дупиковской. Мало того, как обычно в ход глобальных исторических событий вмешалась пьяная «стрелочница»-стенографистка. В результате из красивой и убедительной фразы: «Нам совсем не безразличны проблемы прав человека и национальных меньшинств» в опубликованном заявлении выпала частица «не».
За океаном это восприняли как выпад, в связи с чем шестой флот уже начал менять курс. А это в условиях, когда мы полностью ядерно разоружились, вообще могло привести к печальным результатам. Особенно, если учесть, что ни одна международная террористическая организация не взяла на себя ответственность за диверсию на Дупиковской. Ситуация накалялась.
