Ева, мать-героиня
Нет, это не о прародительнице рода человеческого. О ней все сказали до меня. С другой стороны, любая мать – героиня по определению (опять же, спасибо прародительнице). Расскажу о простой героической женщине, тоже Еве. Вот бы, наверное, она удивилась, мол, кто героиня – я? вы смеетесь? Не удивится, не прочитает – давно покинула наш мир. Но мне, например, очень не хочется, чтобы эта история канула в лету. Ева Моисеевна, я не смеюсь – я восхищаюсь. Серьезно. Ставлю себя на ваше место – смогла бы я так бороться? Ой, не знаю…
Ева Моисеевна – мама двух сыновей. Один из них – мой друг Федя. Вообще-то он Моисей Григорьевич, Миля. А Федя – потому что Федоровский. Супер-специалист по лифтам, классный шахматист, образцовый папаша и дед. Познакомились мы страшно сказать когда – в младшей группе детского сада. В прошлом веке и тысячелетии. В прошлой стране, которая называлась Советский Союз. «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек» – энергично убеждала она своих граждан. «В своих дерзаниях всегда мы правы!» – многие так и жили с уверенностью в безусловной правоте, без тени сомнений. Облом случился после смерти Сталина, развенчания культа личности. Началось время, названное оттепелью.
Но это позже. А пока мы ходим в детский сад с Федей, его соседкой Лялькой (теперь обитает в Берлине). Лучший друг детей, а также физкультурников улыбается в усы с портрета в зале для музыкальных занятий. Радио торжественно поет: «С песнями борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет».
Однажды в детсад принесли новые игрушки. Среди них – деревянную разноцветную пирамидку в виде кремлевской башни с красной звездой на верхушке. Мы сгрудились вокруг и хором, как заведенные, взываем: «Сталин, выйди из Кремля!». Непонятно, чего ждали – что из игрушечных недр выйдет деревянный генералиссимус? Запомнилось именно ожидание чуда – а вдруг выйдет?
В последние дни жизни диктатора радио каждый день передавало сообщения о состоянии его здоровья. Юрка Стразов из старшей группы, повторяя слышанное от взрослых, уверенно сказал: «Вот Сталин умрет и начнется война». Стало очень страшно. Но отзвучали скорбные марши, отрыдали траурные митинги, и жизнь пошла своим чередом дальше. Кажется, моя главная эмоция тех лет – ощущение огромного счастья, что повезло родиться в советской стране, а не среди поджигателей войны в Америке. Похожие на Кощея Бессмертного поджигатели размахивали бомбами со страниц журнала «Крокодил».
Сколько себя помню, в моей жизни присутствовали и Федя, и на дальнем плане – его мама, папа, бабушка, брат Витя, на четыре года старше. Он родился в октябре 1943-го и Виктором был назван в честь еще далекой будущей Победы. В 1954 году в школу мы тоже пошли все вместе. В тот год упразднили раздельное обучение, и пятиклассник Витя Федоровский был переведен из бывшей мужской 21-й школы в бывшую женскую 45-ю. Не скажу, сколько тогда было учеников 1943 года рождения, но аттестаты об окончании школы вместе с Витей получили 12 одноклассников – поколение «демографической ямы». А вот в нашем 1-м «Б» той же школы училось 46 человек. Примерно по столько же детей послевоенного беби-бума – в параллельных «А» и «В». Тогда же ввели и школьную форму, подозрительно напоминающую гимназическую.
«Школьные годы чудесные, с дружбою, с книгою, с песнею, – выводила серебряным голоском главная школьная красавица Люська Клинцова на смотрах художественной самодеятельности. – Как они быстро летят, их не воротишь назад…». Можно подумать, какие-то другие годы воротишь. Но у школьных воспоминаний особый вкус. Как у газировки с вишневым сиропом – четыре копейки стакан, на каждом углу. Сегодня не найти ни за какие деньги.
Нашу школу в самом центре Киева, на Владимирской,70 «съел» разросшийся Национальный университет пищевых технологий. Когда встречаемся с одноклассниками, то начинается наша встреча обычно у кого-то дома или в ресторане, но заканчивается всегда на давно уже не школьном, но все равно родном нашем крыльце. По его широким ступеням мы семенили попарным строем робких «первачков», взлетали наглыми восьмиклассниками, проплывали солидными десятиклассниками. Школа довоенной постройки – когда архитектурные излишества не подвергались остракизму, наоборот, приветствовались. Четырехэтажная, с квадратными полуколоннами по фасаду, огромными окнами и широченными высокими коридорами. Просторный вестибюль. В центре – величественная лестница, ведущая, ясное дело, к вершинам знаний.
Над первым маршем ступеней, в проеме между окнами – огромное полотно в массивной раме. Довольно приличная копия очень известной тогда картины «Прием в комсомол». Я столько лет на нее смотрела, что помню до мелочей – светлая комната, покрытый красной скатертью стол буквой «Т». За столом заседает комсомольское бюро – молодая учительница-блондинка, четверо старшеклассников, один склонился над протоколом (чуть не написала – допроса). Кстати, пишут, еще макая ручки в чернильницы! На столе – монументальный прибор с этими самыми чернильницами. Ваза с букетом ландышей – символом весны и юности. Перед членами бюро – девочка в школьной форме. Позади нее на диване лохматый парень с папироской, очевидно, представитель райкома комсомола, и седой человек в кителе без погон – старшее поколение. Общий настрой написан на лицах персонажей. Он вопросительно-дружелюбный: понимает ли девочка, какая это ответственность – быть комсомолкой? Венчает композицию массивный белый бюст Сталина на возвышении в углу. На гипсовом усатом лице то же выражение: «А ты панымаэш, дэвачка?»… В 1956-м после ХХ съезда, когда стали возвращаться из лагерей сотни тысяч репрессированных, картина над лестницей претерпела кое-какие изменения. Уходили на каникулы – Сталин ухмылялся из своего угла. Пришли 1 сентября, а вместо тирана на полотне… массивный радиоприемник.
В 1960-м Витя Федоровский оканчивал десятый класс. Зеленоглазый красавец, он был кумиром девчонок, о чем, по-моему, не подозревал. Педагоги уверяли – мог стать гордостью школы, если бы не поведение. Уж очень был независим. Легенда гласит, что конфликт с учителем черчения стоил ему золотой медали. При сплошь отличных оценках в аттестате медалью Федоровского-старшего не удостоили. Все понимали, конфликт с чертежником – предлог, а причина – отвратительная, но для той жизни вполне банальная. Национальность, пресловутая пятая графа.
Анекдот советских времен. Мальчик в слезах прибегает со двора (пространство нашего детства было не виртуальным, а вполне реальным, дворовым): – Мама, мама, дети обзывают меня жидовской мордой! – Ничего, сынок, не обращай внимания. Зато когда вырастешь, выучишься, станешь академиком, получишь Нобелевскую премию, про тебя напишут «великий русский ученый».
Ева Моисеевна, узнав, что сына лишили медали, очень расстроилась. Побежала к классной руководительнице, она и нами потом руководила, к добрейшей Евгении Ефимовне – что делать? куда идти жаловаться? Евгения Ефимовна, знакомая с проблемой не понаслышке, тяжело вздохнула и посоветовала не суетиться – мол, ну пойдете по инстанциям, начнут разбираться, затребуют экзаменационные работы, придерутся к какой-нибудь запятой, снизят балл… Что лучше – отличный аттестат при отсутствии медали, или аттестат с четверкой и тем же наличием отсутствия? Тем более, что медали – хоть золотые, хоть серебряные – школьным отличникам уже никаких преференций при поступлении в вузы не давали.
А поступать Витя собирался в самый престижный вуз страны – Московский физико-технический институт. Там учился троюродный брат-москвич Ян, он на каникулах приезжал в Киев и говорил только о своем Физтехе.
Шестидесятые – годы триумфа физики и физиков. «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне, дело не в сухом расчете, дело в мировом законе», – сетовал Борис Слуцкий. Михаил Ромм уже снимал свои знаменитые «9 дней одного года» про ученых-ядерщиков. Физики – авторы главных сенсаций тех лет. Первый синхрофазотрон. Первая атомная электростанция. Первый в мире атомный ледокол «Ленин». Вращаются на орбитах первые – советские! – спутники. Тренируются в сверхсекретном Звездном городке будущие космонавты… При том, что поэты-шестидесятники собирали стадионы (да-да!) восторженных слушателей, герои того времени, конечно, физики. И самых-самых готовил Физтех.
Стоит заметить, в судьбе вуза «еврейский вопрос» чуть не стал роковым. Дело в том, что сначала институт числился как бы подразделением МГУ, хоть находился в том же подмосковном Долгопрудном, что и сейчас. Но летом 1951-го, в разгар позорной антисемитской кампании с повсеместной травлей «безродных космополитов», институт, где многие наставники молодежи были не только академиками-лауреатами, но и евреями, от греха подальше расформировали. Спас военно-промышленный комплекс – он первым ощутил мощный КПД Физтеха и горой встал на его защиту. Уже к осени ФТИ преобразовали в МФТИ – особый, «полувоенный» вуз. Его выпускники до самого распада Союза в 1991 году получали так называемую вторую форму допуска, позволяющую работать с засекреченными материалами.
Но оттепель оттепелью, а государственный антисемитизм, пусть и не афишируемый, никуда не делся. Даже в свободном от многих предрассудков МФТИ. В этом Федоровским вскоре предстояло убедиться.
Вступительные экзамены начинались не с 1 августа, как в большинстве вузов, а в июле, чтобы те, кому не повезло, не теряли год и могли попытать счастья в других институтах и университетах. Шестнадцатилетний Витя один поехал в Москву, самостоятельно подал документы. Первым экзаменом была письменная физика. Единственным на потоке, кто сдал на «отлично», был наш Федоровский. На следующем экзамене по устной физике его спрашивали больше для галочки, многозначительно кивая, мол, это тот мальчик, который на пятерку написал. Оценки за письменную и устную математики, английский, сочинение тоже были отличными. К концу экзаменов в Москву приехала гордая успехами сына Ева Моисеевна. Вместе отправились в Долгопрудный смотреть списки принятых. Фамилии Федоровский в них почему-то не оказалось. Лучший на потоке абитуриент Физтеху не подошел. Хотели забрать документы – в приемной комиссии обеденный перерыв. Как ни просили войти в положение, мол, если сегодня не забрать, не успеют подать документы в Киеве, никто не посочувствовал. Не положено!
Да, Москва слезам не верит. Оскорбленная, расстроенная Ева Моисеевна помчалась в Министерство высшего и среднего специального образования. Там снова неудача – оказалось, что Физтех не в их ведении, подчиняется напрямую Центральному Комитету КПСС. Ни больше ни меньше! Выше – только Господь Бог. Но перед глазами матери стояло растерянное, недоумевающее лицо сына – как же так? И она поехала выяснять это на Старую площадь, в самую главную, всесильную, «руководящую и направляющую» инстанцию страны. Никто ее, которая не была членом единственной в СССР партии, там не ждал. И дальше вестибюля с телефонными кабинками пропускать не собирался. Она решительно набрала нужный номер – список отделов там был.
Невидимый собеседник спросил, кто она и почему обращается в ЦК. Ева Моисеевна представилась и рассказала о несправедливости, с которой столкнулся ее сын на приемных экзаменах. «А почему он сам не позвонил?» – «Ему нет еще семнадцати. Он так потрясен, что не может говорить. Посоветуйте, как мне объяснить, почему его с лучшим на потоке результатом не приняли. Что говорить младшему сыну, школьнику? Учись, старайся и тебя тоже не примут?». Работник ЦК заметил, что Физтех – вуз не совсем обычный, закрытого типа. Ева Моисеевна не сдавалась – объявление о приеме напечатано в «Комсомольской правде», документы у сына приняли, к экзаменам допустили…
Собеседник попросил позвонить через час, мол, за это время постарается разобраться, что произошло. Шестьдесят минут тянулись бесконечно. Наконец она снова в том же вестибюле, набирает тот же номер: «Я мать абитуриента Федоровского…». Ей отвечают, что вопрос выяснили. Очевидно, случилось недоразумение. Завтра состоится еще одно заседание приемной комиссии. В отделе ЦК думают, все будет в порядке… Окрыленная, хоть и не до конца уверенная в успехе, Ева Моисеевна помчалась к сыну. Назавтра в Долгопрудном расцеловала своего уже студента. Между прочим, в институтском предбаннике физтеховских неудачников дожидалась толпа «покупателей» из других вузов – столичных и не только. Отрывали с руками и ногами.
Вот такая история. Виктор Федоровский окончил МФТИ, аспирантуру, стал кандидатом наук, успешным ученым в области нелинейной механики грунтов, методов расчета устойчивости грунтовых массивов, автором больше сотни научных публикаций и не менее успешным бизнесменом.
Интересно, а если бы успели в приемную комиссию и забрали документы? А если бы Еве Моисеевне не хватило решимости стучаться в высокие двери? А если бы дядька в ЦК оказался антисемитом? бюрократом-держимордой? Сказал бы – не приняли, значит, не положено! Повезло, что было время оттепели, держиморды попрятались, антисемиты не высовывались. И Ева Моисеевна не дала сломать судьбу своему мальчику. Кто-то скажет – ну подумаешь, поступил бы куда-то еще. Конечно, поступил бы, никто не сомневается – только какие шрамы оставил бы в душе тот унизительный удар наотмашь. А она ударить не позволила. Я же говорю – героиня! Такой и остается в памяти сыновей, внуков и нас, друзей.
