Его звали Буба

Максим Суханов | Номер: Сентябрь 2012

Его звали Буба90 лет исполнилось бы в недавние дни неподражаемому Бубе Касторскому из «Неуловимых мстителей» — замечательному актеру, хореографу и мастеру разговорного жанра Борису Сичкину.

Его жизнь была окружена легендами. То, что Сичкин одессит, — одна из них. На самом деле актер родился в Киеве, в семье сапожника. Отец умер, когда Боре — младшему из семи детей — было четыре года. Мальчик рано стал самостоятельным, выучился танцевать у старшего брата. Его талант первыми оценили киевские уголовники и их подруги, собиравшиеся на Евбазе. Для них Борис бил чечетку, отплясывал «яблочко», «барыню», «цыганочку», спасая себя и свою семью от голода. Позже, в эмиграции артист говорил: «От чего ушел, к тому и пришел: первыми моими зрителями в эмиграции стали тоже воры и бандиты, только в Нью-Йорке они называли себя русской мафией. Я выходил на сцену и говорил: «Здрасьте, отщепенцы и предатели Родины!». Все заходились смехом».
А тогда… Тогда, после побега из дома он был исключен из школы и поступил в Киевское театральное училище. В 15 лет Борю приняли в Ансамбль народного танца УССР, а незадолго до начала войны его пригласил в свой армейский коллектив Павел Вирский. Сломив упорное сопротивление директора ансамбля, Сичкин уволился и начал свою службу у Вирского.
Когда грянула война, Бориса разыскал директор по предыдущему месту работы и слезно умолял отправиться с ним в Ташкент для организации ансамбля, на что Сичкин ответил: «Сейчас не до песен и танцев — надо Родину защищать, а петь и танцевать будем после победы». Впоследствии артисту не раз доводилось бывать на линии фронта в составе концертных бригад. Сичкин дошел до Потсдама, где частенько пел перед любившим его слушать маршалом Жуковым.
В 1947-1948 годах Борис — солист Ансамбля песни и пляски Советской Армии имени Александрова, в 1950-е много выступает с танцевальными номерами в сборных концертах, дружит с известными людьми того времени: конферансье Михаилом Гаркави, поэтом Михаилом Светловым, певцом Леонидом Утесовым. Светлов даже посвятил ему двустишие: «Друзья! Я не умру от горя — со мной везде, повсюду Боря».
С 1955 года Сичкин работает в ансамбле литературной и театральной пародии «Синяя птичка», где исполнял интермедии и сочинял тексты. К этому времени Борис Михайлович уже стал мастером разговорного жанра, хореографом и композитором и выступал как балетмейстер многих эстрадных номеров и программ. Затем актеру довелось поработать в знаменитом джаз-оркестре Эдди Рознера.
А дальше было кино. Борис Сичкин снялся в 27 фильмах, в том числе в «Анне на шее» с участием Александра Вертинского, культовом фильме Михаила Калика «До свидания, мальчики!», в «Интервенции» с Высоцким, не сходящей по сей день с телеэкранов детской сказке «Варавара-краса, длинная коса», сыграл кухарку в ленте «Любовь к трем апельсинам». После премьеры фильма «Неуловимые мстители» в апреле 1967 года к актеру пришла слава. С тех пор Бориса Михайловича иначе как Буба Касторский не называли. Роль Бубы сделала его очень популярным. Неунывающий, смекалистый весельчак, умеющий увидеть смешное в самой аховой ситуации, понравился народу. Однако, несмотря на всенародную любовь и признание, в декабре 1973 года актер был арестован по ложному обвинению в хищении социалистической собственности и заключен в изолятор города Тамбова, где провел год и два месяца. Даже сидя в тюрьме, Сичкин не терял расположения духа и юмора. Он вспоминал: «Нас, заключенных Тамбовской тюрьмы, окрыляла тихая, маленькая радость: проходя мрачными коридорами на допросы, мы видели на стене транспарант: «Ленин — с нами!».
За время его заключения жена попала в больницу, сына отчислили из консерватории. Но даже когда 27 декабря 1974 года Сичкина выпустили на свободу, сняв все обвинения за отсутствием состава преступления, его мытарства не прекратились. Расследование продолжалось еще семь долгих лет, в течение которых он не мог ни сниматься в кино, ни выступать. Крамольную фамилию стерли из титров всех фильмов, где он снимался, в том числе и из «Неуловимых мстителей».
В 1979 году Сичкин вместе с семьей принял решение уехать из СССР, так как начались провокации против его сына Емельяна. Ему пришлось бросить свою квартиру в Каретном Ряду, дачу, машину, рояль «Беккер» и отправиться с семьей в США с 40 долларами на четверых человек.
В США Сичкин продолжал выступать на эстраде и в варьете сольно и в дуэте со своей женой актрисой Галиной Рыбак, был членом редколлегии нью-йоркской русскоязычной газеты «Русский базар». На вопрос: «Как живешь?» отвечал: «Есть люди, которые живут за чертой бедности, я живу на черте».
В 1994 году впервые за годы эмиграции актер приехал в Россию и снялся в нескольких фильмах, в том числе в сериале «Марш Турецкого». Через 30 лет после выхода на экраны «Неуловимых» Сичкин вновь сыграл заметную роль в кино — уже у сына Эдмонда Кеосаяна: молодой режиссер Тигран Кеосаян предложил актеру яркую роль в новогодней кинокомедии «Бедная Саша».
В 1995 году его пригласил сам Оливер Стоун — в картине «Никсон» Сичкин сыграл Леонида Брежнева. Гонорар любящий отец с радостью потратил на организацию сольного концерта своего сына в знаменитом зале Карнеги-Холл, который прошел с большим успехом.
В эмиграции Борис Сичкин прожил 22 года. В конце жизни большую часть времени проводил дома, в Квинсе. Он не очень любил распространяться о своих материальных и житейских проблемах, предпочитая жалобам шутки и над долгами, и над смертью: «Умереть я не могу, потому что слишком много задолжал».
Борис Сичкин скончался 21 марта 2002 года от инфаркта в своей квартире в Нью-Йорке. Сердце артиста остановилось, когда он разбирал письма…
Вскоре, по желанию жены, урна с прахом Бориса Сичкина была перевезена в Москву и шесть лет хранилась у друзей семьи. На картонной коробке, в которую упаковали урну, было написано: «Здесь находится прах Сичкина — просим не беспокоить».
Лишь 18 апреля 2008 года прах был захоронен. Прощание проходило в Доме кино, а затем урну перенесли в колумбарий Ваганьковского кладбища.

Борис СИЧКИН

«Мы смеемся, чтобы не сойти с ума»
(отрывок из книги)

Мать моей жены с нами не уезжала, и, естественно, ее надо было обеспечить жилплощадью. Она была прописана с нами, но, поскольку оставаться одной в 3-х комнатной квартире ей бы не разрешили, я договорился на обмен — 2-х комнатная квартира с доплатой. Этот обмен должен был быть одобрен на собрании правления кооператива, членом которого я состоял.
Больше всех суетился композитор Марк Фрадкин.
…Фрадкин имел конкретные виды на мою квартиру и развернул активную деятельность еще до собрания: он обрабатывал членов правления, запугивая их тем, как может быть расценена помощь врагу народа, с именем КГБ на устах ходил по квартирам, собирал подписи жильцов против моего обмена, короче, делал все, что было в его силах, чтобы помешать.
С Фрадкиным во время войны мы долгое время были в одной части, где он заслужил звание «самый жадный еврей средней полосы России». Впрочем, я думаю, это было явным преуменьшением, и он вполне был достоин выхода на всесоюзный, если не на международный уровень. Плюшкин по сравнению с ним был мотом. Покойный Ян Френкель, талантливый композитор и очаровательный человек, рассказывал мне, что Фрадкин постоянно уговаривал его зайти в гости, посидеть за рюмкой у его уникального бара. Один раз, когда они были около дома Фрадкина, тот его наконец зазвал, но при этом сказал:
— Ян, в баре все есть, но чтобы его не разрушать, а это произведение искусства — ты сам убедишься, купи бутылочку водки. Закуски навалом, но на всякий случай купи колбаски, если хочешь, сыра, ну, рыбки какой-нибудь и возьми батон хлеба.
В результате они сели у бара, выпили водку Френкеля, закусили его продуктами, а Фрадкин даже чая не предложил.
В свое время Фрадкин мечтал попасть к нам в кооператив по причине хорошего района и того, что он был дешевле других кооперативов, но собрание было категорически против, мотивируя это тем, что Фрадкин не артист эстрады, богат и может купить квартиру в любом другом кооперативе. Я в то время был членом правления, со мной считались, и когда жена Фрадкина со слезами на глазах умоляла меня помочь им, я по своей мягкотелости не смог отказать и уговорил правление проголосовать за Фрадкина. Позже история повторилась с их дочерью Женей, которая тоже хотела жить в нашем кооперативе. Оба раза члены правления говорили, что они голосовали не за Фрадкина, а за меня.
Возвращаясь к нашему собранию, — Фрадкин его закончил, коротко и по-деловому резюмировав:
— Товарищи, нам надо решить вопрос об обмене Сичкина, в связи с тем, что он бросает нашу Родину, плюет на все то, что сделала для него эта страна и хочет выгодно переметнуться на Запад. Нас он просит в этом ему помочь. Давайте голосовать.
Почти все русские, включая членов партии, проголосовали за меня, а все евреи, которых было большинство, против. В результате тещу выгнали из квартиры, а я получил огромное моральное удовлетворение — еду правильно.
23 мая 1979 года мы прибыли в аэропорт «Шереметьево», откуда должны были вылететь в Вену. По дороге в аэропорт мы проехали мимо огромного плаката с изображением Ленина в кепке, с прищуренными глазами и поднятой в приветствии рукой, который гласил: «Верным путем идете, товарищи!», а в самом «Шереметьево» нас встретил транспарант: «Отчизну я славлю, которая есть, но трижды, которая будет!»
…Первое, что я сделал в Вене, это отправил вызов Фрадкину и в придачу к нему письмо следующего содержания:
«Дорогой Марик!
Все в порядке, вся наша мишпуха уже в Вене, все удалось провезти и твое тоже. Как ты правильно сказал, таможенники такие же тупые, как вся вонючая советская власть и бигуди осмотреть не догадаются. Так и вышло, только у Симы очень болит шея, все-таки каждый весил три кило. Пусть Рая до отъезда тренирует шею, у тебя шея, конечно, покрепче, но ты ж в бигудях не поедешь. Как нам сказали, в Америке иконы сейчас идут слабо, а ты знаешь, израильтяне из голландского посольства совсем обнаглели и хотят за провоз 20 %.
Марк, вот прошло, казалось бы, всего несколько дней, а мы уже очень соскучились. Все со слезами на глазах вспоминают твое последнее напутствие: «Я рад и счастлив за вас, что вы покидаете эту омерзительную страну, кошмарное наследие двух мерзких карликов: картавого сифилитика Ленина и рябого параноика Сталина. Дай вам Бог!» А как мы смеялись на проводах, когда ты сказал, что был и остаешься убежденным сионистом, а все твои якобы русские песни на самом деле основаны на еврейском фольклоре, сел за рояль, начал их одним пальцем наигрывать и объяснять, из какого синагогального кадиша они взяты… Короче, ждем тебя и Раю с нетерпением, дай Бог, уже скоро.
Крепко обнимаем, целуем Арон, Пиля, Сима, Двойра и Ревекка.»
Как мне впоследствии сообщил конферансье Борис Брунов, Фрадкин тут же побежал в КГБ и начал клясться, что у него нет икон и валюты, и он никуда не собирается ехать. Там (еще раз) прочитали письмо и, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, посоветовали успокоиться, его никто ни в чем не обвиняет, многие получают вызовы, но если он не собирается уезжать, ему не о чем волноваться. Фрадкин, тем не менее, был в панике, жена Рая на нервной почве начала курить.
Забегая вперед, второй вызов и письмо, но уже на адрес домоуправления «для Фрадкина» и якобы от другого лица я послал из Италии и третье, на адрес Союза композиторов РСФСР Родиону Щедрину для Фрадкина из Нью-Йорка.
Второе письмо:
«Привет, Марик!
Сразу по делу: твою капусту и рыжье получил, но с летчиками больше в долю не падай – они засветились. Канай в Севастополь, свяжись с кентами и попробуй зафузить моряков атомных подводных лодок. Как договаривались, я откусил три косых, остальное твое, тебя ждет. Антиквар превращай в зелень, его не втырить и могут закнокать. Вообще, ходи на цирлах, подальше от катрана, шныров и козырных — тебе сейчас самое время лепить темнуху. Учти, телефон прослушивается — ботай по фене. Слыхал парашу, как ты вертухаям туфту впаривал — все правильно, пока не откинешься, хиляй за патриота. Вся маза тебя ждет, на любой малине будешь первым человеком, братва мечтает послушать в твоем исполнении песни Шаинского. Поменьше пей и чифири, а то, что Рая шмалит дурь, не страшно — главное, чтоб не села на иглу. Бывай, до встречи.
Валера.»

Фрадкин потерял сон, не помогали сильнейшие снотворные, снова побежал в КГБ, потом в домоуправление, ходил по квартирам, бился в судорогах и кричал, что он не имеет к этому никакого отношения, а все это провокации Сичкина. Рая курила одну за одной и дошла до 4-х пачек в день. В КГБ хохотали до слез и с нетерпением ожидали следующего письма и очередного визита идиота.
Письмо третье:
«Здравствуй, дорогой Марк! Прости, что так долго не писали, но сначала хотели получить товар, чтобы ты был спокоен. Слава Богу, все ОК, все контейнеры прибыли, с аргентинцами читались, так что ты уже в порядке: даже за один контейнер Рая спокойно может открыть массажный салон, а блядей среди иммигрантов навалом. Вообще, если ты сможешь переправить хотя бы 25 % своего состояния, то до конца жизни здесь будешь купаться в золоте. Если ты еще не обрезан, то здесь можно устроить за большие деньги: все иммигранты придут посмотреть на обрезание композитора Марка Фрадкина. Свою коллекцию порнографии не вези, здесь этого добра полно, оставь Жене. Да, и скажи ей, чтобы хотя бы до вашего отъезда перестала фарцевать – береженого Бог бережет. Марик, мой тебе совет: пока ты в Союзе, учи нотную грамоту и хотя бы чуть-чуть гармонию – там ты можешь напеть мелодию, и «негр» ее тебе записывает, а здесь негров много, но все они такие грамотные, как ты.
У нас все хорошо: молодые получают вэлфер, старые — пенсию, а бизнесы на кеш. Английский можешь не учить, он здесь не нужен: на Брайтоне все на русско-еврейском жаргоне с одесским акцентом, а то, что у тебя первый язык идиш – огромный плюс. Тебя все помнят и ждут, а твою знаменитую шутку: «Если бы Фаня Каплан закончила курсы ворошиловского стрелка, мы намного раньше избавились бы от этого картавого фантаста», — здешние артисты читают со сцены.
С нетерпением ждем встречи,
3ай гезунд апдетер Мотл Фрадкин!
Целуем Наум, Фира, Бася, Абрам и тетя Рахиль!
P.S. Будете ехать, пусть Рая не глотает камни — Соня так и не про…»