Лица

БОЕЦ И ГУМАНИСТ

ДАВИД ШИМАНОВСКИЙ | Номер: 05/245 Май 2013

Эммануил Генрихович Казакевич – выдающийся русский прозаик советских времен, еврейский поэт и переводчик, публицист и литературный критик. С его фронто­выми повестями я познакомился в сту­денческие годы. Они захватили меня свежестью языка и остротой взгляда на недавно завершенную войну. Позже я с увлечением читал новые произве­дения любимого автора. Но многие об­стоятельства его жизни и творчества до последнего времени не были мне из­вестны. Думаю, читателям интересно о них узнать.

Биробиджанский дебют
Будущий писатель родился 24 февра­ля 1913 г. в Кременчуге в семье Генеха (Генриха) Казакевича, который за год до рождения сына, закончив педагоги­ческие курсы, вместе с женой Евгени­ей начал работать учителем народных школ. Когда началась мировая война, Генех Казакевич переквалифициро­вался в журналиста. Увлеченные ро­мантикой революции, супруги вступи­ли в партию большевиков. Генех стал редактором еврейского отдела РОСТа в Москве, основал и редактировал пер­вые советские периодические издания на идиш – газеты «Комунистише фон» («Коммунистическое знамя») и «Ко­мунистише вэг» («Коммунистический путь»), литературный журнал «Ди ройтэ вэлт» («Красный мир»). Евгения в годы Гражданской войны, выполняя партийное задание по розыску и пере­даче в приюты сирот и беспризорных, постоянно находилась в разъездах и с туберкулезом попала в больницу, а ее собственные дети временно оказались в детдоме. В 1920-х гг. Г. Казакевич был видным еврейским публицистом, критиком и переводчиком, издавал на идише театральные пьесы класси­ческого репертуара, литературные и педагогические сборники, учебники.
В 1924 г. он с женой, сыном и дочерью Галей переехал в столицу Украины Харьков, стал главным редактором республиканской газеты «Дэр Штэрн» («Звезда»), а в 1932 г. отправился во вновь образованную Еврейскую авто­номную область (ЕАО), где редактиро­вал «Биробиджанер штерн» и создал двуязычные районные газеты.
Между тем Эмка (так звали мальчика в детстве) успешно закончил семилет­ку и машиностроительный техникум. Языком общения в семье был идиш, и Эмка сперва знал не очень много рус­ских слов. В доме бывали известные деятели еврейской культуры – П. Мар­киш, Л. Квитко, С. Михоэлс и др. В этой духовной атмосфере созрел инте­рес Эммануила к еврейской, русской и мировой классике. Одаренный подро­сток свободно владел немецким язы­ком, любил Гете, Шиллера, Шекспира, Мольера. Занимался переводами и редактировал школьный рукописный журнал. Свои первые стихи, рассказы и пьесы он стал писать на еврейском языке, одна новелла была напечатана в харьковской молодежной газете. Отец всячески поощрял литературные на­клонности сына, был для него другом, наставником и первым критиком.
В 17 лет Эммануил по комсомольско­му призыву едет осваивать необжитой Дальний Восток. «Разыгрывалось ве­ликое и тяжелое сражение с вековой российской отсталостью, именуемое первой пятилеткой. Я бросился в это сражение со всем пылом энтузиаста… Дальний Восток стал моей второй ро­диной», – вспоминал он впоследствии. Образованный энергичный юноша ув­леченно участвует в развитии эконо­мики и культуры Биробиджана. Спер­ва он работает на корчевке леса, затем становится бригадиром строителей, ин­женером и начальником стройучастка, руководителем сооружения городского дома культуры. Был инструктором по культработе при районо, председателем переселенческого колхоза «Вальдгейм».
Но тяга к литературе и искусству берет верх. Эм. Казакевич руководит еврейским молодежным театром, об­ластным радиовещанием на идиш, ра­ботает корреспондентом «Известий» в Хабаровске, а с 1935-го по 1938 г. – штатным сотрудником редакции «Би­робиджанер штерн». В качестве завлита Еврейского театра Биробиджа­на переводит на идиш и редактирует пьесы «Уриэль Акоста» К. Гуцкова и «Профессор Полежаев» Л. Рахмано­ва, ставит спектакль «Милх ун хоник» («Молоко и мед») по собственному сценарию. Именно он сагитировал переехать в Биробиджан выпускников театральной студии С. Михоэлса.
Эм. Казакевич плодотворно зани­мается поэтическим творчеством. Пу­бликовать стихи на идиш он начал еще в 1932 г. в областной газете, главным редактором которой стал его отец, переехавший в ЕАО вслед за сыном. Одно из стихотворений юного поэта, впервые переведенное на русский, бы­ло напечатано в газете «Тихоокеанский комсомолец». Тогда же вышел первый поэтический сборник Эммануила «Бирэбиджанбой» («Биробиджанстрой»), за которым последовали еще два сбор­ника. Он воспевает трудовой энтузи­азм созидателей нового мира и суро­вую красоту таежного края, размыш­ляет о своем гражданском призвании:
«Я молод, и ясен мой облик поэта, / Судьбе не поставить меня на колени. / Я песню пою о моем поколеньи, / О нашей Отчизне, что звонче рассвета».
В ощущение радости жизни Эмману­ила ворвались невосполнимые утраты – смерть отца, а вскоре и матери. В конце 1930-х гг. волны сталинского террора докатились до Биробиджана, погубив многих честных людей. В 1938 г. знакомый из местного НКВД предупредил Казакевича о грозящей ему опасности, и тот во избежание ареста срочно вы­ехал в журналистскую командировку в поселок Биракан. Оттуда поездом от­правился в Москву, где «залег на дно», долго бедствовал, а затем нашел посто­янную работу и продолжал заниматься сочинительством. Через год он опубли­ковал на мамэ-лошн сборник стихов «Ди гройсе велт» («Большой мир»), а в 1941-м написал поэму «Шолэм ун Хавэ» («Соломон и Ева»). В тот же период из­дал публицистические книги «Биробид­жан» (вместе с Давидом Бергельсоном) и «Дэр вэг кейн Бирэбиджан» («Дорога в Биробиджан»), перевел на идиш про­изведения Гейне, Шекспира, Пушкина, Лермонтова и Маяковского. В 1940 г. как признанный литератор он был при­нят в Союз советских писателей.

Войной закаленный и умудренный

Когда разразилась Великая Отечествен­ная война, Эммануил Казакевич с пер­вых дней стал рваться на фронт. Он был освобожден от призыва из-за сильной близорукости, но не собирался отсижи­ваться в тылу и добровольно вступил ря­довым бойцом 8-й Краснопресненской дивизии в писательскую роту москов­ского народного ополчения. Участвовал в осенних боях под Москвой, затем по­пал во Владимир в резервную бригаду. Его назначили сотрудником армейской газеты, в которой пришлось писать все – от передовиц до фельетонов в стихах. Ка­залось, его ждала участь многих профес­сиональных литераторов, которые ушли на фронт и стали работать в военной печати. Но Каза­кевич выбрал иную судьбу. Проходя медкомиссию, он взял у приятеля Даниила Данина, будущего извест­ного писателя, его очки с пониженными диоптрия­ми и таким образом попал в школу младших лейте­нантов, а затем в действу­ющую армию. «Впрочем, это был не единственный обман за военные годы, – вспоминает дочь писателя Лариса. – На протяжении четырех военных лет ему пришлось еще дважды прибегать к обману, что­бы попасть на фронт. На­пример, после очередного ранения он стал писать рапорты с просьбой напра­вить обратно в его часть, но получал отказы. Тогда он списался со своим ко­мандиром, тот прислал ему поддельные документы, по которым Казакевич с большим риском добрался до своей части. Но когда в газете, где папа служил, прочли его прощальное письмо, главный редактор пожаловался в СМЕРШ на сбежавшего сотрудника, которого с трудом удалось отстоять от суда за дезертирство».
Знавшего несколько языков офице­ра отправили в разведроту. Его группа часто совершала рейды в тыл врага, до­бывала ценные сведения, неоднократно отбиваясь от наседающих гитлеровцев. В апреле 1944 г. разведчики старшего лейтенанта Казакевича захватили «язы­ка», от которого узнали, что под Ковель прибывают крупные силы, и Казакевич сделал вывод: «Враг готовится к стреми­тельному наступлению, ставя задание уничтожить советские войска на юго-западе от города». Во время оборони­тельных боев Казакевич был ранен в ногу, месяц пролежал в госпитале, затем с орденом вернулся в строй. В переписке с женой он иронизировал над собой: «Я не пытался превзойти Лермонтова чинами, а Дениса Давыдова – орденами. Если же оно и вышло так, то я, во всяком случае, хочу как можно скорее превысить пер­вого и второго стихами». Вместе с тем он скромно сообщал о своих успехах: «Бу­дучи почти слепым, стал прекрасным солдатом и хорошим разведчиком… не использовал своей профессии для обу­стройства жизни подальше от пуль… не подхалимничал перед начальством… в наиболее трудные минуты был весел и бодр, не пытался спрятаться от трудно­стей, а шел им навстречу и побеждал».
Эм. Казакевич прошел боевой путь от солдата до капитана, от командира разведвзвода до начальника разведки дивизии, а под конец – помначальника разведки армии, штурмовавшей Берлин. Был трижды ранен и удосто­ен восьми боевых наград. И хотя он не очень любил надевать их даже в празд­ники, его парадный китель украшали два ордена Великой Отечественной во­йны, два ордена Красной Звезды и ме­даль «За отвагу». В 1944 г., находясь на передовой, Казакевич по убеждению вступил в партию. После окончания войны он еще год служил в советской военной администрации в Германии, работая комендантом г. Галле. А в 1946-м написал шутливый рапорт:
«Начштаба от капитана Казакевича Э.Г.
Ввиду того, что я слеп, как сова,
И на раненых ногах хожу,
как гусь,
Я гожусь для войны едва-едва,
А для мирного времени
совсем не гожусь.
К тому ж сознаюсь,
откровенный и прямой,
Что в военном деле
не смыслю ничего.
Прошу отпустить меня домой Немедленно с получением сего.
Эм. Казакевич»

Рапорт был удовлетворен. Демоби­лизовавшись по болезни, Казакевич вернулся в Москву и возобновил ли­тературную работу, но уже не в стихах, а в прозе, и не на идиш, а на русском языке. Годы войны стали временем его интенсивного духовного созревания как человека и писателя. Вспоминая встречу со штатными военкорами, он сообщал другу: «Я начал подозревать, что мне, молчаливому, непишущему поэту, лучше, чем им. Что-то накапли­вается в сердце, не разбрызгивается понапрасну в поневоле пустых, незре­лых словах». В.Каверин вспоминал, как он свел Эм. Казакевича с развед­чиком, у которого было тяжелое уго­ловное прошлое: «Эммануил Генри­хович буквально загорелся, когда я ему рассказал об этом солдате. После некоторой подготовки беседа у них состоялась и продолжалась три часа. Казакевич исписал тогда целый блок­нот, стараясь выяснить, как сын куль­турных родителей стал отъявленным бандитом, а потом честным и смелым солдатом. После их встречи он сказал мне, что уже давно не беседовал столь интересно и полезно. Позднее я видел этот блокнот, в конце которого была составлена графическая схема жизнен­ного пути его собеседника с коммента­риями по каждому этапу и с указанием причин резких изменений в его судь­бе. Подобные беседы у него бывали со многими».
Воспоминания, связанные с войной, значительно обогатив жизненный опыт, стали основой многих произве­дений Казакевича.

Изменчивая слава
Первая повесть на русском языке, за­думанная им еще весной 1944 г., соз­давалась в трудных бытовых условиях и была завершена в 1947-м. Первона­чально она называлась «Зеленые при­зраки» (так именовали разведчиков на фронте). Главный редактор Вс. Виш­невский писал автору: «Сегодня ночью прочел Вашу повесть… Поздравляю, это настоящая вещь: точная, умная, полная размышлений и души, горькая и вместе с тем полная силы и оптимиз­ма». Опубликованная в «Знамени» и библиотечке «Огонька» под названием «Звезда», она принесла автору широ­кую известность в стране и за рубежом, удостоилась Сталинской премии. Во Франции ее назвали «самым правди­вым произведением о войне». А. Твар­довский, прочтя ее, сказал: «На во­йну ушел посредственный еврейский поэт, а вернулся с нее великолепный русский прозаик». Оставив на совести мэтра некомпетентную оценку поэзии на чужом языке, отметим, что «Звез­да» для него «означила приход в со­ветскую литературу большого, вполне самобытного таланта и, более того, но­вую ступень в освоении материала Ве­ликой Отечественной». А вот мнение фронтовика В. Астафьева: «О той вой­не написаны тонны макулатуры и лжи, есть лишь три-четыре книги, которые можно читать без стыда, и на первом месте – щемящая и светлая „Звезда”».
В повести проявились характерные особенности прозы писателя: психо­логически и сюжетно заостренное по­вествование, окрашенное светлой гру­стью и романтическим представлени­ем о герое, способном на самопожерт­вование в критических ситуациях. Критика много писала о лиричности произведения, называя его балладой и поэмой в прозе. Сам же автор был удивлен успехом «Звезды», считая ее «удручающе обыденной», и объяснял ее недостатки тем, что «не хватало уве­ренности в себе по причине отсутствия опыта». Сюжет повести – трагическая история разведгруппы, которая до­бывает и передает по рации под ко­дом «звезда» важные сведения о про­тивнике. В неравной схватке с врагом разведчики погибают, а радистка Катя, полюбившая их командира лейтенанта Травкина, не верит в это и упрямо про­должает дежурить у рации в ожидании позывных группы. Вчерашние фрон­товики читали книгу о своем недавнем прошлом и узнавали себя в ее персо­нажах. Необычность повести состояла в ощущении общности судеб военного поколения и хрупкой ценности чело­веческой жизни. В авторском переводе на идиш «Звезда» была опубликована в польской газете «Фолксштимэ» («Глас народа»), а всего выдержала более 50 изданий на многих языках и дважды экранизирована.
Повесть «Двое в степи», напечатан­ная в мае 1948 г. в том же журнале в разгар кампании по борьбе с безыдей­ностью, формализмом и низкопоклон­ством перед Западом, подверглась раз­носной критике. На сей раз Казакевич вызвал недовольство Сталина, демон­стрировавшего свою волю казнить и миловать любого. За публикацию по­вести Вс.Вишневский был снят с долж­ности редактора. Автора обвинили в абстрактном гуманизме, чрезмерном психологизме и оправдании главного персонажа – молодого офицера Огаркова, который проявил малодушие в первом бою, не сумев доставить при­каз об отходе своей части, и был приго­ворен к расстрелу, но не сбежал, а сам явился на расправу. Писатель оцени­вал эту вещь в художественном отно­шении выше «Звезды» и был убежден, что главное в ней – проблемы долга, совести и вины, свободы выбора и от­ветственности человека.
Над романом «Весна на Одере» о последнем этапе войны Эм. Казаке­вич работал два года. Новый редактор «Знамени» В. Кожевников долго тянул с его публикацией, пока сын Сталина Василий не передал писателю папину благодарность за роман. В этом первом крупном произведении о войне целая галерея героев – от рядовых воинов до маршалов. Оно талантливо и правди­во рассказывает о фронтовых буднях и горьких утратах, о мужестве и трусо­сти, мужской дружбе и нежной любви. Волнующе описана встреча главного героя майора Лубенцова при форсировании Одера с военврачом Таней, которую он потерял в трудные дни от­ступления.
Литературная общественность бла­госклонно встретила роман, который в 1950 г. был также отмечен высшей государственной наградой. По автор­скому сценарию снят одноименный фильм.
Красоту и трагизм любви в экстре­мальных условиях войны Эм. Казаке­вич наиболее достоверно и трогатель­но раскрыл в повести «Сердце друга» (1953 г.), которую писал полтора года. Здесь та же «банальная» коллизия, что и в предыдущих произведениях: в разгар ожесточенных боев комбат Павел Акимов и переводчица Анечка страстно полюбили друг друга, у них рождается дочь, а Павел погибает при высадке десанта в северной Норве­гии. И хотя в финале писатель отдает дань клише холодной войны (жена героя спустя годы узнает, что на месте кладбища советских воинов построен аэродром НАТО), официозная кри­тика вновь обвинила его в отходе от принципов соцреализма, нагнетании пессимизма и т. п. А рассказ «При све­те дня» (1960) стал своего рода эпило­гом цикла произведений о войне, тема его – благодарная и неверная память о тех, кто погиб.
Логическим завершением «Весны на Одере» стал опубликованный в 1956 г. роман «Дом на площади». Вто­рая часть дилогии посвящена деятель­ности военной комендатуры в немец­ком городке в советской оккупацион­ной зоне. Для усиления документаль­ной и художественной достоверности писатель знакомится с работой комен­датур в восточной Германии, широко использует личный опыт. Главный персонаж книги – Лубенцов – уже под­полковник и комендант города. Вместе с боевыми товарищами он старается наладить в нем мирный быт, навести порядок на основе демократизации и денацификации. В условиях «оттепе­ли» 1950-х Казакевич решается пока­зать реальные трудности становления новой жизни в Германии, не скрывая и таких явлений, как злоупотребления, мародерство, спекуляция и насилие советских военнослужащих в отноше­нии гражданского населения, психоз доносительства и подозрительности, а также сомнения и колебания немцев в оценках советских оккупационных властей. Однако полностью освобо­диться от цензурных оков автору не удалось, многие конфликты оказались у него сглаженными, а главный герой получился «рыцарем без страха и упре­ка». Казакевич объяснял это стремле­нием создать идеальный образ «отлич­ного коменданта» – человека долга, гуманиста, борца за справедливость. Недаром эпиграфом к роману взяты слова Гете: «Не часто дается людям повод для таких высоких дел! Спеши творить добро!»
Тенденциозные нападки на Казаке­вича повторялись не раз. Резкой кри­тике подверглись выпуски альманаха «Литературная Москва» под его ре­дакцией, сыгравшие заметную роль в атмосфере «оттепели». Возвращаясь к нравственно-психологическим пробле­мам, писатель пытался решить их на историко-революционном материале в рассказе «Враги», очерке «Ленин в Па­риже». В философско-психологической повести «Синяя тетрадь» традиционно приукрашенный образ Ленина вместе с тем показан с его раздумьями и челове­ческими слабостями, а Зиновьев и Мар­тов изображены вполне реалистически. Это вызвало позитивную реакцию чи­тателей и гонения партийной прессы. Но Казакевич продолжает работу над исторической тематикой в набросках новой книги о Ленине «Тихие дни Ок­тября», в повести «Иностранная кол­легия» об одесском подполье в период французской интервенции 1919 г., в незавершенной трилогии «Новая зем­ля» – о советской действительности сталинской эпохи. Во многом разделяя иллюзии современников, писатель вы­ражал их идеалы и чаяния.
За два года до смерти он записал в дневнике: «Приходит пора большой работы». Его перу того периода при­надлежат рассказы, путевые заметки, публицистические и литературно­-критические статьи. В планах – по­весть о жизни М. Цветаевой, пьеса о Колумбе, сценарий о Моцарте, авто­биографические заметки. В переводе на русский вышла сказка К. Коллоди «Приключения Пиноккио». А с конца 1950-х гг. он вновь вернулся к творчеству на идише, опубликовав в польских изданиях «Фолксштимэ» и «Идише шрифтн» статьи и переводы русских поэтов. В рукописи остались фрагменты повести «Крик о помо­щи» – потрясение советского офице­ра от еврейского гетто.
Полный новых замыслов, писатель смертельно заболел, но до последних дней сохранял бодрость духа и чув­ство юмора. У постели умирающего сменялись близкие и друзья, в их чис­ле М.Алигер, И.Андроников, А.Бек, Д.Данин, В.Каверин, А.Крон, К.Си­монов, А.Твардовский и др.
Эммануил Генрихович скончался 22 сентября 1962 г. на 49-м году жизни и похоронен на Новодевичьем кладби­ще. Как сказано в одной его повести, «великий разводящий – Смерть – сня­ла с поста часового». Власти пытались предать имя Казакевича забвению. В годы застоя его труды издавались ред­ко и малыми тиражами. Произведения писателя, входившие в обязательную школьную программу, перешли в раз­ряд внеклассного чтения, а затем и вовсе оттуда исчезли. Но его книги и личность нельзя было стереть из па­мяти людей. Именем Эммануила Ка­закевича названа одна из центральных улиц Биробиджана, на здании редак­ции «Биробиджанер штерн» – мемо­риальная доска с его барельефом. На исходе XX в. опубликованы собрание сочинений писателя, его дневники, записные книжки и письма, а также сборник воспоминаний о нем родных, друзей, соратников, собратьев по перу. Хочется привести некоторые отрывки их них. А. Твардовский: «Все, кто знал его близко, отмечают редкое обаяние его личности, ум, доброту и веселость безобидного озорства, жизнелюбие и трудолюбие, твердость и принципи­альность во взглядах, оценках, сужде­ниях». И. Андроников: «И в повестях, и в романах своих он поэт мужествен­ный и нежный, строгий и человечный, страдающий за людей и бесконечно жизнелюбивый, ироничный, груст­ный, пылкий, поразительной глубины, благородства». К. Паустовский при­числял его «к лучшим людям наше­го времени – по остроте и смелости мысли, по вольному и умному талан­ту, глубокой честности, по блеску его воображения и тому бурному челове­ческому обаянию, которое мгновенно покоряло всех».
Думая о Казакевиче, вспоминаешь слова любимого им Б. Пастернака:
И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым,
живым и только,
Живым и только – до конца.

Автор ДАВИД ШИМАНОВСКИЙ