«Делать свой мир — это то, чего я хочу»
Беседа с голливудским режиссером, родившимся в Киеве
Вадим Перельман – единственный выходец из стран бывшего СССР, признаный «своим» в сегодняшнем Голливуде. 14-летним мальчиком он с мамой уехал из Киева, а через несколько десятков лет, пройдя не один виток судьбы, прибыл в Лос-Анджелес, чтобы делать кино. Его дебютный фильм «Дом из песка и тумана», профинансированный Стивеном Спилбергом, был отмечен тремя номинациями на «Оскар». У него снимались известные актеры, обладатели этой главной награды киномира и номинанты на нее: сэр Бен Кингсли, Ума Турман, Дженнифер Коннели. Перельман снял пока два фильма в Голливуде, но его имя уже вызывает четкие ассоциации с кино интеллектуальным и духовно сильным.
– Вадим, твой первый фильм «Дом из песка и тумана» – это ведь в какой-то мере история твоя и твоей семьи, и соавтором картины можно назвать и твою маму, с которой вы когда-то эмигрировали из СССР. Насколько мама сейчас присутствует в твоей жизни? Важно ли для тебя ее мнение?
– Очень важно. Поэтому, когда я случайно купил книгу Андре Дюбуcа «Дом из песка и тумана» в аэропорту Рима перед посадкой в самолет, а затем буквально «проглотил» ее, пока летел, – как только приехал домой, тут же прочел отрывок из нее маме. Она очень творческий, чувствительный и проницательный человек (у меня наверняка тяга к творчеству от нее), и я знаю, что если ее что-то зацепило, то это заденет и меня. Мама – мой человек-камертон. Я доверяю ей на 100%. У Жени Миронова с его мамой, к слову, такие же доверительные отношения: он ей, бывало, со съемок «Пепла» по 20 раз в день звонил.
– В Киеве осталось твое детство. Нашел ли ты свой дом за океаном?
– Я всегда говорю, что для меня Дом – это Киев. Многие не верят, думают, я лукавлю и делаю городу комплимент. Но Киев – это родина, где мне всегда легче дышится, думается, гуляется. И хоть в Штатах я прожил уже гораздо больше лет, чем в Киеве (я уехал когда мне было 14 лет), и с тех пор он очень изменился, но каждый раз, когда приезжаю домой, оказываюсь в Родном городе: иду гулять по улице Горького, Саксаганского, иду в Ботанический сад, который прямо за нашим домом…
– Ты пробовал зайти в свой бывший дом, посмотреть, кто сейчас живет в твоей квартире?
– Несколько раз. Однажды я был в доме на Саксаганского, когда там шел ремонт: увидел плитку на стене, которую клеил с мамой в детстве на кухне, отодрал одну и увез с собой… На Горького, 15, где раньше была коммуналка, в которой я вырос, сейчас живет германский посол с семьей. Там, где ютилось 40 человек, проживает одна-единственная семья – муж и жена! Помню, меня пригласили на кинофестиваль «Молодость» в качестве главы жюри, и я решил поехать в Киев с мамой. Как-то днем мы пошли с ней прогуляться к нашему дому на Горького, но попасть внутрь не смогли: перед входом в парадное сидел грозный охранник в будке и никого не пускал – даже разговаривать с нами не стал. Всего-то просились зайти в подъезд – посмотреть хоть на лестницу, по которой мама таскала коляску со мной на третий этаж (это практически на восьмой, потому что потолки были высокие и лестничные пролеты огромные – дом-то старой, добротной постройки) и вниз – гулять в парке Шевченко…
Вернулись в отель – оба без настроения, мама ушла к себе в номер, я – к себе. Почти неслышно что-то шурхнуло под дверью, какой-то лист бумаги… Начал читать: «Сегодня вечером приглашаем Вас на прием…» – ну просто мистика какая-то! – «…в резиденцию посла ФРГ по адресу Горького, 15…» Прошло меньше часа, как мы оттуда вернулись ни с чем, и вот нас приглашают официально. Мы с мамой оделись, пришли… Рассматриваем все с нескрываемым любопытством, но поскольку прием был на этаж ниже нашей квартиры, я после краткого представления послу говорю: «Разрешите мне на этаж выше подняться на минутку…» Он опешил. Когда я ему объяснил, что провел свое детство в коммунальной квартире этажом выше (где сейчас висят картины и ковры, а тогда всякий пролетарско-советский люд мочился прямо под лестницей), он пошел спрашивать разрешения у жены. После пяти минут переговоров нам разрешили-таки подняться наверх.
– Ты так трогательно рассказываешь, что захотелось узнать, какой сегодня твой дом в Америке?
– Сегодня в моем доме хозяйничают близнецы: Валерик, названный в честь папы, и Рива – в честь бабушки. И старший сын Джейкоб, от первого брака. Дети, игрушки и книги – тысячи книг, на всех этажах трехэтажного дома.
– Что для тебя семья?
– Мне трудно об этом говорить: в детстве у меня была большая семья, которая уничтожилась кем-то и чем-то непонятным и необъяснимым. И эта потеря всегда довлела надо мной.
Но о семье как таковой могу сказать одно: в моих фильмах присутствуют темы, которые речитативом повторяются от одного к другому, – семья, честь, как мы погибаем из-за чести, гордости, а порой и гордыни (как, например, полковник Берани в «Доме из песка и тумана»). Мой крик был о том, что нельзя быть таким эгоистом, особенно если речь идет о твоей семье, да и о чужой тоже. Я, например, не люблю, когда ты говоришь близкому человеку: «Мне плохо», а в ответ слышишь: «Мне тоже плохо». Сейчас ведь не о тебе разговор! Есть моменты, когда нужно быть душевно добрым, забыть о себе и помочь другому. Об этом я в своих фильмах говорю: об умении сопереживать, со-жертвовать… Трагедия в «Доме…» произошла потому, что у обоих главных героев не оказалось в наличии человеческой доброты, щедрости души. Увы, в этом мире все больше людей забывают о великих душевных ценностях. У человека инсульт – лежит беспомощный на тротуаре, а люди проходят мимо… У этой болезни есть название – эгоизм. Мы сторонимся чужих трагедий, чтобы не «подхватить» ее вирус или не запачкать свое эго.
– Ты ведь, снимая фильмы, сознательно опускаешься на самое дно боли, будто проверяешь на прочность… себя?
– Да, в первую очередь себя. Потому что все фильмы я делаю в какой-то мере для себя и про себя. Я, как дурак, как наивный Дон Кихот, хочу, чтобы люди вышли из этого состояния, чтобы что-то поняли, почувствовали и посмотрели через призму собственной жизни на это… Почему древние греки писали и ставили в своих театрах трагедии? Потому что таким образом происходило воспитание морали в обществе. Я всегда говорил, что показываю зрителю, как мои экранные герои проходят через трагедию, чтобы, если, не дай бог, с ним такое случится в жизни, он с человеческим лицом смог противостоять беде. Не поучаю, а просто показываю.
– Один из твоих будущих проектов, стоящий на паузе, – о полтергейсте. Не страшно «заходить» в эту тему?
– Когда я пишу или творю, часто случается мистика, какие-то необъяснимые совпадения. В фильме «Дом из песка и тумана» есть сцена, где актриса Дженнифер Коннелли, вернувшись в свой-уже-не-свой дом и попав на стройку, наступает на гвоздь. Делавшие ремонт плотники (причем оба – так совпало – выглядели, как библейские персонажи: лица, бороды, фигуры) берут ее под руки и ведут в дом промыть рану. Дженнифер, положив обе руки им на плечи, как бы «зависает» – как Христос висел на кресте… Причем плотников в сценарии я назвал Петром и Павлом. Сняли сцену. Я вскользь кому-то заметил – мол, ну и совпадение, даже мурашки по телу идут. А мне в ответ: да, только добавь еще одну деталь: инициалы Дженнифер Конелли (Jennifer Connelly) – JC – как и Jesus Christ!
Или… Ума Турман играла главную роль в моем фильме «Мгновения жизни». Ее героиню – и в фильме, и в книге, по которой был написан сценарий, – звали Диана. Выбирая на эту роль Уму, я даже понятия не имел, что в детстве она, стесняясь своего необычного имени Ума, представлялась Дианой.
Есть одно мое фото со съемок фильма «Мгновения жизни». Мы снимали финальную сцену в школьном туалете, где происходит убийство Дианы. На фото я стою в декорации и держу газету, датированную тем же днем, с заголовком на первой полосе: «Убийца спросил у девочек, кого из них двоих ему стоит убить». Это случилось в одной из школ Пенсильвании. По сценарию точно такой же вопрос убийца задал героиням моего фильма. Возможно, это совпадения…
– Кто ты по жизни – счастливчик или пахарь, которому воздается по труду?
– Сначала – точно счастливчик, потому что, когда мне что-то нужно – деньги, творчество, личные отношения, – это откуда-то появляется, приходит в мою жизнь и заполняет пустоту. Но не просто так, задаром. Приходится, конечно, и пахать. Моя жизнь – это комбинация всех перечисленных вариантов.
– Это правда, что ты приехал в Лос-Анджелес с 14 долларами в кармане?
– Неправда, у меня было 24 доллара.
– И что ты сделал: сел и начал ждать, пока судьба постучится в дверь, или ходил и стучался сам?
– Первое, что я сделал, когда еще жил в мотеле – страшном таком, с тараканами, – взял телефонную книгу с адресами киностудий и стал звонить всем подряд в алфавитном порядке… Предлагал свои услуги как монтажер, потому как к тому времени у меня уже имелось отличное портфолио с музыкальным видео канадских групп, рекламы и т. п. А вот рабочей визы не было, но я говорил, что могу прийти и за наличные снять и смонтировать какой-то музыкальный клип, к примеру. Причем когда я набрал второй номер, то услышал заинтересованный голос, который сказал: «Приходи».
– Почему ты забросил университет?
– В какой-то момент мне надоело учиться. Я собрал свои вещи и вышел во взрослую жизнь – хотел как можно быстрее начать заниматься настоящим делом. Мы с партнером зарегистрировали фирму Canned production («Консервированные фильмы»), купили себе два портфеля и ходили по городу, палками выгоняя работу из кустов, а когда она оттуда выскакивала, бросались на нее. (Смеется.)
– С книгами и чтением у тебя давняя и взаимная любовь: читаешь ты нон-стоп с раннего детства. Как ты выуживаешь из тысяч именно свою книгу?
– Я очень рано научился читать – где-то с трех лет. Так что, когда беру в руки книгу, мне достаточно пробежаться взглядом по страницам, чтобы понять, стоит ли ей уделять время, и в процессе чтения увидеть, выйдет ли из нее фильм. Но достойную действительно найти нелегко – нужно прочесть сотни и тысячи книг… «Дом из песка и тумана» Андре Дюбуcа – одна из таких. Она, как мясорубка, перемолола меня за несколько часов чтения на борту самолета, летевшего из Рима в Ванкувер. Я был просто потрясен и поражен – никогда до этого не испытывал эмоций, подобных тем, которые она во мне «включила». Такие чувства может вызвать только правильная вещь, настоящая. Ею захотелось поделиться, пересказать зрителю свои чувства, пригласить «пожить» в этой истории. Когда я читаю, то живу этим в каком-то смысле, а потом пересказываю зрителю историю своими словами, что практикую с самого детства.
Помню, когда мы с мамой еще жили в Киеве, меня летом отправляли в оздоровительный лагерь для детей-сердечников – у меня были небольшие проблемы с сердцем. Когда у нас в палате отключали свет, я «включал» свое воображение и голос: пересказывал этим синим и зеленым, по-настоящему больным детям-сердечникам истории из прочитанных книг. Каждый день читал что-то новое – и каждый вечер устраивал им «адаптацию»: ходил в проходе между кроватями, что-то изображал, описывая очередную сцену. Это были мои первые зрители, моя первая публика – с очень ранимыми и чувствительными сердцами. Сердечники, одним словом…
– Так почему же ты не пошел в актеры? Зачем тебе понадобился диплом физика и математика?
– Потому что математика – это дисциплина. А у меня – подростка – одно время была не в меру бурная-буйная жизнь: ушел из дома, бунтовал. Но когда в какой-то момент захотелось внутреннего порядка, правильной формулы жизни, физика с математикой все это подправили, расставили на свои места и даже приоткрыли мне творческую сторону и гармонию всех этих формул и цифр. И эта комбинация жестких правил и творчества мне безумно понравилась.
– Не возникает ли у тебя желания порешать уравнения, поупражнять мозг в перерывах между дублями на съемках?
– Я не такой великий математик, чтобы «ни дня без формулы». Оставим это Перельману из Питера, пусть он их решает.
– Работая над сериалом «Пепел» для российского телевидения, ты ведь был в Питере. Не было желания сходить в гости к Перельману?
– И что? Попить чайку, поесть пельменей? О чем нам говорить? Как вы себе это представляете? Прийти к нему домой в однокомнатную квартиру, где он живет вместе со своей мамой, и сказать: «Здравствуйте, Перельман! Я – Перельман»?
– А почему бы не сделать фильм о таком неординарном однофамильце?
– А мне недавно прислали сценарий о нем! Я увидел папку с пометкой «Перельман» и подумал: «Ну-ну, наконец-то обо мне, великом, кто-то сценарий написал!» Открываю, а там про математика Перельмана. Я читал, он производит впечатление немного странного, отстраненного человека, хоть и, бесспорно, гениального. Живет себе обычной жизнью, преподает на дому потихоньку – никакой драматургии. Какое же это кино? Вот документальный фильм о нем был бы потрясающий.
– Так сделай: Перельман о Перельмане.
– Я никогда не снимал документальные фильмы, потому что не люблю пропаганду в кино, хоть иногда и создаю ее в чистом виде – снимаю рекламу типа «Покупайте только эту машину!». Документальный фильм без позиции автора делать нельзя, а я по натуре своей не любитель делиться мнением на политические, социальные, общественные темы. Есть великие пропагандистские фильмы, снятые потрясающими режиссерами: «Броненосец «Потемкин» Сергея Эйзенштейна, «Триумф воли» Лени Рифеншталь…
– Как тебе работалось с российскими актерами – Евгением Мироновым, Владимиром Машковым – на съемках сериала «Пепел»?
– Мне все понравилось в работе с ними, особенно отлично сработались с Женей Мироновым. Он – суперталантливый человек, очень ответственный: был подготовлен к каждой съемочной сцене, болел материалом. Не просто приходил и спрашивал, мол, что тут говорить, что читать, а сидел вместе со мной и разрабатывал каждый шаг на неделю вперед. Гениальный актер! И очень хороший человек.
– Доводилось ли тебе в Америке видеть фильмы с участием Машкова и Миронова?
– Нет, в Америке, увы, не смотрел ничего. Но когда приехал в Россию и мы начали обсуждать кандидатуры, то, безусловно, захотел увидеть…
– Машков ведь является членом Гильдии киноактеров Голливуда и появлялся в большом голливудском кино уже не раз. Есть ли у русского актера или режиссера шанс состояться в Голливуде?
– У режиссеров такой шанс, бесспорно, есть. Актеру сложнее, потому что безграничность его таланта ограничивается акцентом. При наличии отличного английского, счастливом стечении обстоятельств и наличии таланта, он, возможно, попадет в качественную картину о русском хит-мэне, пусть и с пистолетом, но по накалу страстей и драматургии равную, скажем, «Леону». Но шансов не так уж и много. Во-первых, зрители должны знать, кто такой, к примеру, Машков (в России знают, там – нет), а во-вторых, режиссер, который получит под фильм 4–5 млн. долларов, едва ли выберет русского актера на главную роль.
Для режиссеров шансов больше: приезжай и делай кино. Но надо понимать, что ты будешь иметь дело с огромной армией продюсеров и студией, которая превратит тебя в своего ремесленника. Я сторонюсь гигантских студий, контролирующих каждый вздох процесса. Стараюсь избегать такого «сотворчества», потому что наелся его сполна на производстве рекламы. И не желаю ни себе, ни кому-то другому быть съеденным и на куски разорванным продюсерами, что, кстати, и сгубило американскую карьеру Кончаловского, который приехал в Америку и снял потрясающий фильм «Поезд-беглец», а потом его взяли в оборот и свели авторство в фильмах на нет…
– О чем будет твой новый голливудский фильм?
– В двух словах – это история любви. Проект называется «Timeless». Сценарий я прочел на одном дыхании, но оставил на полях ремарки и забраковал актера, планировавшегося на главную роль. Киностудия предложила мне сценарий доработать и даже прислала в помощь писателя. Мы с ним вышлифовали каждую сцену до такой степени, что студия перевела проект в категорию с бюджетом, в несколько раз превышающим изначальный, что позволило начать поиск главного героя среди актеров категории «А». Кастинг уже практически завершен.
– Будет ли happy end?
– Точно! Все закончится счастливо!
Беседовали Алеся ВОЛЧИК и Настасья КОСТЮКОВИЧ
