Искусство

50 КУБИЧЕСКИХ САНТИМЕТРОВ ВОЗДУХА ДАДАИЗМА

Жанна Васильева | Номер: 02/266 Февраль 2015

Выставка «Дада и сюрреализм» из Музея Израиля — одно из самых эффектных «приношений» Эрмитажу в год его 250-летнего юбилея. Среди 120 работ — коллажи Курта Швиттерса, реди-мейды Марселя Дюшана (от знаменитого «Фонтана» из писсуара до «Моны Лизы» с пририсованными усами и бородкой), скульптуры Жана (Ханса) Арпа, картины Хуана Миро и Рене Магритта, объекты и фотографии Ман Рэя, работы Макса Эрнста… Наконец, среди раритетов — коллекция уникальных дадаистских изданий. С раскрытым веером, где вместо куртуазных сценок или цветочков — портреты немецких политиков 1919 года, а над веером, вверху страницы, — заголовок: «У каждого свой футбол». И рядом человек-мяч, размахивающий тростью и приподнявший шляпу…
Эти хрестоматийные для истории искусства ХХ века работы — лишь часть богатейшего собрания Музея Израиля, который за полвека существования собрал коллекцию дадаизма и сюрреализма мирового уровня. Как заметил в приветственном слове в каталоге директор Музея Израиля Джеймс С. Снайдер, «отношения Музея Израиля с искусством сюрреализма начались <…> со «случайной встречи» и с тех пор переросли в прочную и длительную связь».

Впрочем, трудно назвать случайными щедрые дары, которые преподносили Музею Израиля коллекционеры, художники и их наследники. Продуманность, взвешенность, последовательная принципиальность выбора очевидна, в частности, в случае Артуро Шварца, миланского поэта, ученого, галериста, которому Музей Израиля обязан бесценными сокровищами, в том числе 13 реди-мейдами Марселя Дюшана (дар 1972 года), богатой библиотекой изданий, рукописей, документов, писем дадаистов и сюрреалистов (дар 1991 года), собранием более 700 произведений около 200 мастеров, в том числе Сальвадора Дали, Хуана Миро, Ива Танги, Андре Массона, Макса Эрнста, Ман Рэя.

Наконец, в 2003-м Артуро Шварц передает музею 17 вещей, среди которых редкие экземпляры работ Бретона, Дюшана, Пикабиа… В одном из интервью Шварц вспоминал, что за его коллекцию и библиотеку дадаистов и сюрреалистов Музей Поля Гетти (самый крупный художественный музей Калифорнии. — Ж. В.) предлагал ему огромные деньги. Но Шварц сделал свой выбор в 1991-м, во время войны в Персидском заливе: «Когда на Тель-Авив начали падать иракские снаряды, я решил подарить Музею Израиля всю мою коллекцию периодических изданий и иллюстрированных публикаций о дадаизме и сюрреализме». Кстати, получить лицензию на ее вывоз из Италии было непростым делом. Благодаря этим дарам Музей Израиля стал важнейшим мировым центром изучения авангардного искусства ХХ века.
Для самого Артуро Шварца это искусство было больше чем искусством. «В сюрреализме я обнаружил философию жизни, важнейшие моменты которой — любовь, свобода, поэзия — совпадали с моими собственными, — писал Шварц, — поэтому я никогда не рассматривал себя как «коллекционера», но, скорее, как убежденного сюрреалиста, жаждущего приобрести работы, вдохновленные теми же убеждениями, что и мои».
Если говорить об образе жизни Артуро Шварца, родившегося в 1924 году в Александрии, в еврейской семье, где папа был родом из Германии, а мама — из Италии, то он выглядит временами вполне сюрреалистичным. Увлечение сионизмом (провел несколько месяцев в кибуце) сменилось интересом к левым идеям. Шварц в юности даже был членом троцкистской группировки в Александрии. Неудивительно, что примерно тогда же он познакомился в Египте с сюрреалистами, многие из которых были неравнодушны к идеям мировой революции, а после войны, в 1945-м, основал свое небольшое издательство и книжный магазинчик. Видимо, политика его и тогда интересовала больше если не искусства, то коммерции: в 1949 году, после нескольких арестов, его выслали из страны и он отправился в Италию. В Милане Шварц основал издательство, книжный магазин, а затем галерею, где выставлял дадаистов и сюрреалистов. За почти четверть века (галерея просуществовала до 1975-го) Шварц познакомился со многими художниками, произведения которых представлял, в том числе с Дюшаном, а через него и Ман Рэем.

«РАЗРУШИТЕЛЬНЫЕ И БЛЕСТЯЩИЕ»
Здесь и Франсис Пикабиа, основатель легендарного альманаха «391», чьи дадаистские статьи считались «разрушительными и блестящими». И Макс Эрнст, придумавший новую технику «фроттаж», разглядывая старый паркет… Эрнст, «стремящийся стать волшебником и найти миф своего времени» (так он писал о себе), выбравший в качестве альтер эго мифологическую птицу Лоплопа, вечно оказывался в центре страстей. С началом Второй мировой его арестовывали поочередно то французы (как подданного Германии), то гестапо, пока ему чудом не удалось выбраться и уехать в США.
И, конечно, среди «центровых» дадаизма и сюрреализма — Марсель Дюшан, славший письма сестре с инструкциями создания реди-мейдов — в качестве подарка, умевший играть словами и предметами, превращая fresh widow (недавно овдовевшую женщину) в French window и посылавший богатому другу в Нью-Йорк то, чего у него там нет, — «50 куб. см воздуха Парижа» в запаянной аптечной колбе. На выставке в Эрмитаже отличная подборка его произведений.
Макс Эрнст уже в преклонных летах, в 1966 году, оказавшись на выставке дадаистов в Париже, сравнил дадаизм со взрывающимся снарядом и заметил, что эффект взрыва на выставке не воспроизведешь. Кураторы проекта, очевидно, не собирались воспроизводить эффект дадаистского «взрыва» в рамках выставки. Поэтому кураторы делали акцент скорее на просветительских задачах.

ФУТБОЛ ПО СВОИМ ПРАВИЛАМ
Можно сказать, что свой футбол был не только у политиков 1919 года, но и дадаистов и сюрреалистов. Ничего не значащее, детское словечко «дада» превратил в название движения Тристан Тцара. «Деревянная лошадка, кормилица, двойное согласие по-русски и по-румынски: ДАДА», — писал он в Манифесте 1918 года. Художники дада бросали вызов сразу всем. Кубистам и футуристам, не говоря уж о традиционном искусстве… «Новый художник протестует: он больше не пишет красками (воспроизведение символическое и иллюзионистское), но непосредственно творит в камне, дереве, железе, олове, из скал, из движущихся организмов, которые могут быть развернуты во все стороны чистыми ветрами моментального ощущения», — заявлял Тцара.
Ключевое слово, пожалуй, «протестует». Речь, конечно, шла о войне, но не только. И если в Цюрихе, где в 1916-м в «Кабаре Вольтер» дадаисты разыгрывали пьесы и даже манифесты, антивоенный протест выглядел эскапистским бурлеском, то к 1920 году в обескровленном войной Берлине, пережившем поражение, коллажи изданий «Дада» обретают жутковатость гиньоля и беспощадность политической сатиры.

На берлинской ярмарке дада 1920 года выставлялись страшноватые объекты, вроде манекена с протезом вместо ноги, заржавевшей наградой и лампочкой вместо головы. Или того круче: набивное чучело в офицерской форме с головой свиньи. Живопись была сброшена с корабля современности не как устаревший вид искусства, а как «пособница» войны, помогавшая поддерживать милитаристский угар. Неудивительно, что героя своей полуабстрактной картины «Волосатый/Фронтовик» (1924) Марсель Янко, один из участников движения дада в Цюрихе, собрал, словно пострадавшего от взрыва, из обрывков марли и мешковины, газет, пуговицы и пакли… Как сказал Курт Швиттерс, из всех материалов предпочитавший выброшенные за ненадобностью бумажки, вроде оберток и трамвайных билетов, «рухнуло все… и нужно было создавать нечто новое из фрагментов». Коллажи и фотомонтажи были попыткой собрать мир заново. Оставив зияния вместо напоминания об исчезнувшей цельности мира.
Сюрреалисты в цельности мира, кажется, не сомневались. Они не создавали новый мир из фрагментов, а, наоборот, фрагментировали или накладывали друг на друга «куски» реальности в поисках знака, а следовательно — смысла. Прежде всего, смысла, лежащего за видимыми пластами сознательной жизни.
От коллажей дадаистов магистральной дороги в искусстве ХХ века вроде бы не просматривается. Но похоже, каждый раз, когда привычный мир рушится, когда абсурд правит бал, а призрак ужасов войны возникает не только на гравюрах Гойи, деревянная лошадка «дада» становится востребована.

«Лехаим»