ПЕЧАЛЬ И НАДЕЖДА ЯНУША КОРЧАКА
Памятная доска
на ул.Владимирской, 47 в Киеве
Рассказывать о Януше Корчаке начинают обыкновенно с конца — с событий 5 августа 1942 года. В этот день по приказу немецкого командования старый доктор Януш Корчак, руководитель Дома Сирот, должен был вести своих маленьких воспитанников к железнодорожной станции на Умшлагплац. Варшавяне уже хорошо знали, куда идут эшелоны, отправляемые с этой станции, и у Корчака не оставалось никаких иллюзий.
Рассказывают, что, выстроив своих детей колонной по четыре, он повел их через Варшаву под знаменем сказочного короля Матиуша Первого, под зеленым знаменем надежды. На самом деле знамя было другое, но ничто не мешает нам представить себе именно его над скорбной процессией, ибо для Корчака уже настало время легенд. Иван Драч с полным основанием изобразил в своей драматической поэме «Дума про Учителя» последний парад Дома Сирот под легендарным зеленым знаменем. Рассказывают также, что Корчаку предлагали остаться, поскольку он «государственный служащий». Рассказывают, что предложение остаться повторил немец — комендант эшелона, который читал когда-то книжки Януша Корчака. Неизменно во всех версиях рассказа о последнем маршруте Корчака повторяется одно: остаться он решительно отказался, так как на детей это предложение не распространялось. Все эти рассказы заслуживают доверия, потому что — мы теперь знаем несомненно — у него были и другие возможности спастись.
Отметим другое: легендарные или реальные, эти рассказы настаивают на свободном выборе. Януш Корчак не уклонился от свободного выбора, прошел свой честный путь до конца и вместе со своими воспитанниками сгинул в газовых камерах Треблинки. 5 августа 1942 года — логическое завершение всей шестидесятичетырехлетней жизни Януша Корчака, сумевшего реализовать три самых гуманных профессии — врача, педагога, писателя.
Он был из тех великих чудаков, о которых при жизни рассказывают анекдоты, а после смерти — легенды. Родился в 1878 году в состоятельной семье адвоката Гольдшмита, но ранняя смерть отца положила конец благосостоянию семьи и, должно быть, детству Хенрика. Маленький гимназист должен был зарабатывать репетиторством, затем закончил медицинский факультет Варшавского университета.
Очень рано проснулось в Хенрике Гольдшмите то, что потом он насмешливо назовет своей «манией воспитания». Во-первых — он детский врач, влияющий на своих пациентов; во-вторых, он журналист, чье слово становится все весомей для читающей публики; в-третьих — он воспитатель. Строго говоря, это уже выбор жизненного пути, и от этих трех ипостасей Януш Корчак (а он уже Корчак) не отречется никогда.
«Когда он был еще молодым врачом с блестящим будущим …он решил, что его призвание — medicina pauperum (медицина бедняков), а не medicina aurea (медицина богачей). Когда начал писать и замаячила ему — с выходом первой книжки «Дитя гостиной» — литературная слава, он, наперекор названию этой книжки, но согласно с ее смыслом, отдал свое перо делу обездоленного ребенка. Когда был молодым человеком, полным сил, и мог выбирать, выбрал вместо собственной семейной жизни — комнатку бобыля, где запер себя, как в клетке, с окном, выходившим на спальни интерната», — писал о нем биограф.
В подобном выборе есть что-то вызывающее, а бескорыстие вообще подозрительно. Нельзя, однако, утверждать, будто доктора Корчака не уважают. Нет, его приглашают в богатые дома, он идет и берет крупные гонорары (иначе — на какие деньги он покупал бы лекарства для бедных детей?), его книжки безотказно издает преданный Морткович, их увлеченно читает вся страна — и взрослые, и дети; воспитательные заведения, которые он возглавляет, поддерживаются денежными взносами самых высоких особ государства — вплоть до жены «отца-маршала», «начальника государства», хотя доктор держит их на расстоянии. Он мог бы сказать о себе, что свет — по крайней мере, официальный свет — ловил его, но не поймал.
В уважении к нему не слишком много понимания. Польские националистические круги считают его евреем, еврейская община — польским писателем. Для взрослых он — автор детских книжек, а для детей, которые всей душой привязаны к нему, он все же взрослый человек, имеющий, по словам одной маленькой девочки, «некрасивую кожу на голове и привычку говорить одни глупости». Убежденный антимилитарист и горячий польский патриот, он принимал участие в двух войнах (русско-японской и Первой мировой) как врач и офицер. Он холостяк, но у него огромная семья — несколько сот детей интерната. Он педагог среди врачей и врач среди литераторов.
Возглавляемые Корчаком воспитательные заведения — Наш Дом (1919–1935 гг.) и Дом Сирот (1911–1942 гг.) — выглядят маленькими «государствами в государстве», тут свои законы и конституция. Доктор Корчак старательно изучает характер и требования своих маленьких граждан, чтобы создать настоящее «государство детей», более справедливое, чем государство взрослых. Свет все-таки поймал Януша Корчака — он поймал его маленькими детскими руками.
Милосердие стало основой сочиненного Корчаком «Кодекса товарищеского суда» (а другого в Доме Сирот и не было):
«Если кто-нибудь совершил проступок, лучше всего его простить. Если он совершил проступок потому, что не знал, теперь он уже знает. Если он совершил проступок нечаянно, он станет осмотрительнее. Если он совершил проступок потому, что ему трудно привыкнуть поступать по-другому, он постарается привыкнуть. Если он совершил проступок потому, что его уговорили ребята, он больше уже не станет их слушать… Но суд обязан защищать тихих ребят, чтобы их не обижали сильные… защищать добросовестных и трудолюбивых, чтобы им не мешали разболтанные и лентяи…»
Он хочет немногого: если нельзя лучшего общества, пусть будет хоть лучший человек. Если не все, то пускай хоть некоторые. Если не сейчас, то потом. Своим воспитанникам, покидавшим стены приюта, он говорил на прощание: единственное, что мы вам даем,— это «тоску по лучшей жизни, которой нет, но которая когда-нибудь будет, по жизни правды и справедливости».
Отсюда — трагическая педагогика Януша Корчака, его сказки с грустным концом и надежда, круто замешенная на печали. Этой надеждой и этой печалью до краев полны книги Януша Корчака.
За несколько месяцев до гибели, когда Дом Сирот уже был переведен в варшавское гетто, Корчак, «уступая настояниям доброжелателей» (по его собственному слову), написал завещание, которому придал будничную форму прошения о принятии на работу, дабы избегнуть пафоса, свойственного самому жанру «тестамента». Да и что ему было завещать? Никаким имуществом, он, отшельник и бессребреник, никогда не обладал. И потому его «завещание» — краткая аналитическая автобиография, полная грустной иронии, самокритики и педантизма.
Он с благодарностью, как о старом боевом коне, отзывается о своем здоровье, помогавшем ему нести тяготы жизни, не забывает упомянуть о прекрасном аппетите, подчеркивает свое умение обходиться в быту самым малым, называет своих учителей в медицине, педагогике, литературе (среди них особо выделен А. П. Чехов), набрасывает послужной список и перечисляет свои поездки и путешествия. В числе мест, достойных упоминания, дважды называет Киев.
Один раз — там, где он говорит о своем нелегко доставшемся жизненном опыте: «Узнал рецептуру войн и революций — принимал непосредственное участие в войне японской и европейской и в гражданской войне (Киев)…» Другой раз — в перечне мест работы, под пунктом четвертым: «Около полугода в приютах для украинских детей под Киевом…»
Он ничего не говорит о самом, быть может, важном: здесь, в Киеве, он задумал и начал писать свое самое знаменитое педагогическое сочинение, книгу «Как любить детей».
За годы Первой мировой войны население Киева увеличилось более чем вдвое и приблизилось к семистам тысячам. Город принял и кое-как разместил множество беженцев из западных областей, лазареты, военные учреждения и детские приюты. По тогдашней статистике польское население Киева составляло сто тысяч человек — целый город в городе, со своей культурной, общественной, религиозной жизнью.
В двух киевских ежедневных газетах на польском языке война как таковая занимает более чем скромное место. Две темы выделяются в них по частоте публикаций и страстности тона. Первая — восстановление независимой Польши и, как ни странно, педагогика: воспитание подрастающего поколения.
Основную площадь газеты «Дзенник кийовски» и «Гонец кийовски» отдавали огромным педагогическим статьям и печатали их на самых престижных местах. В ответ на призыв (летом 1915-го), подписанный Марией Подвысоцкой и Яниной Перетяткович, в Киеве стали возникать дома и приюты для польских детей, обездоленных войной. В этих домах и приютах будет проводить свои педагогические наблюдения и эксперименты Януш Корчак.
Корчака уже знают русские читатели. Еще в 1909 году в Москве вышла в русском переводе его драма «Слепота», а перед самой мировой войной киевляне могли приобрести в книжном магазине Лапицкого на улице Фундуклеевской, 14, книжку рассказов Януша Корчака, изданную в серии «Дешевая юмористическая библиотека «Сатирикона». Русский перевод другой его вещи— повести «Слава» — был опубликован в 1915-м и переиздан в 1918 году.
Оказавшись в Киеве, грустный писатель в мундире военного врача попал в самое средоточие педагогических страстей, в силовое поле педагогических токов. Война с необыкновенной резкостью поставила вопрос о судьбе будущих поколений, и если кратко сформулировать все рассуждения о новом типе педагога, все педагогические предложения и споры, наполнявшие польскую печать Киева, то они свелись бы к одному: нам нужен Корчак.
На Большой Владимирской улице в доме под номером 47 в годы Первой мировой войны располагалась частная польская гимназия для девочек. Именно сюда направился Януш Корчак, получив в своем фронтовом госпитале трехдневный отпуск – первый отпуск со службы военного врача на галицийском фронте. Ему было необходимо познакомиться с кем-нибудь из педагогической среды, кто сообщил бы ему об интернатах, близких по устройству к его любимому Дому Сирот на Крахмальной.
Доктора направили в Воспитательный дом для мальчиков на Баггоутовской улице. На протяжении этих трех дней Корчак сумел организовать детское самоуправление с законодательными и судебными функциями, начал издавать «Газетку» — орган общественного мнения воспитанников. Обсуждая «Газетку», киевская польская пресса дает материал о деятельности Корчака в Киеве: «Как относятся дети к «Газетке»? Они воспринимают ее как нечто безличное, стоящее над ними и над воспитателями. «Зачем ты так поступил?» — спросили одного мальчика. «Я не могу этого сказать. Я в «Газетку» напишу…» А надо знать, что «Газетка» читается вслух для всех. «Газетка» пользуется уважением за справедливость, поскольку и о воспитательнице, которая ее редактирует, часто встречаем в «Газетке» критические замечания..»
Для разраставшейся сети детских учреждений не хватало врачей, и Земский союз пытался заполучить в свое распоряжение врачей-поляков. Так летом 1917 года Корчак вновь оказался в Киеве. Он снял комнатку в подвальном помещении на Институтской улице. Здесь, на Институтской, он, вдохновенный и великодушный законодатель, создавал «Кодекс товарищеского суда» — тот самый, что каждой своей строчкой провозглашал справедливость и милосердие.
Ни четыре строения Воспитательного дома на Баггоутовской улице, ни жилье Корчака на Институтской улице не дотянули до нашего времени. Владимирская, 47 — единственный сохранившийся дом, связанный с пребыванием Корчака в Киеве.
Весной 1918 года он вернулся домой — в Дом Сирот. Увозя с собой почти законченную в Киеве работу «Как любить детей»…
Публикуется в сокращенном виде
