Нерешенное уравнение с одним Неизвестным
9 августа ушел из жизни знаменитый скульптор
Польский поэт и сатирик еврейского происхождения Юлиан Тувим, даривший сгустки жизненной сути в виде искрометных афоризмов, однажды изрек: «Что случилось с этим миром! Начали умирать люди, которые раньше не умирали». Это высказывание вполне можно применить к смерти Эрнста Иосифовича Неизвестного, который вопреки 91-летнему возрасту, военным ранам и пережитым неприятностям воспринимался невозмутимо следующим в вечность. И казалось, что смерти не остановить это движение нерушимого, как бастион из бастионов, человека. Он был не только носителем особой линии в искусстве, но также генератором мифов о столкновении диктата и свободы, соглашательства и бескомпромиссности.
«Будем душить
в вас черта»
В 1962-м Неизвестный встал на дыбы в разговоре с главой СССР Никитой Хрущевым и его свитой на выставке в Манеже, посвященной 30-летию Московского союза художников (МОСХа). С годами эта история была мифологизирована, приукрашена, обросла несуществующими подробностями. Почти у всех свидетелей происшедшего произошла аберрация события, пропущенного через линзы субъективного восприятия. Так бывает во время катастроф, когда человеческий мозг не справляется с массивом экспрессивной информации. А общение в Манеже Хрущева с творческой интеллигенцией было именно катастрофическим. Скорее всего, те из окружения советского лидера, кто уже тогда замышляли отстранить его от дел, стремились поссорить своего начальника с творческой интеллигенцией, которая симпатизировала ему после разоблачения культа Сталина. И еще партийным боссам давно хотелось дать понять шестидесятникам, что упоение свободой недопустимо, поскольку в СССР для нее существовали предельно допустимые нормы.
И в этом «манежном» партийном хэппенинге существенную роль сыграл Неизвестный. Его работы были выставлены и на первом этаже, где демонстрировали труды членов МОСХа, и на втором, где выставлялись искатели альтернативных путей в искусстве, в основном молодые студийцы. Сначала в атаку пошел Хрущев, который, увидев первые работы Неизвестного, с рабоче-крестьянской прямотой грозно спросил у своего окружения: «Где он бронзу взял? Мне бронзы на ракеты не хватает». А скульптор просто скупал краны у водопроводчиков и переплавлял их в объекты искусства. Затем инициативу перехватил Неизвестный: «Никита Сергеевич, вы глава государства, я хочу, чтобы вы посмотрели мои работы». Вспоминает художник Борис Жутовский: «На мордах камарильи – улыбки и восторг. Никита растерян – с ним давно уже никто так не говорил. Он не знает, как себя вести. Камарилья, улыбаясь, молчит. Эрнст уперся черными глазами в Первого и ждет его реакции. Нечего делать, Никита Сергеевич нехотя, переваливаясь, отправился в зал. За ним последовала камарилья – все улыбаются, перешептываются, счастливы, потому что Первого заставили поступить не так, как он хотел». Неизвестный посмел отстаивать свое «дегенеративное искусство», завязал дискуссию с Хрущевым. Тот подытожил беседу такими словами: «Вы интересный человек, возникает впечатление раздвоенного творческого характера: у вас и черт есть, и где-то есть и ангел. Вот сейчас идет борьба, кто из них победит. Я бы хотел, чтобы ангел победил. Если черт победит, тогда мы будем душить в вас черта».
Нельзя быть серым
После «манежной» истории компетентные органы, конечно же, взяли Неизвестного на заметку. Тем более что он посмел дерзить в Манеже Александру Шелепину, который всего за год до этого эпизода занимал пост председателя КГБ и которого называют главной движущей силой смещения Хрущева. Правда, после этого скульптор-монументалист получил несколько госзаказов. Например, в 1966-м сделал для пионерского лагеря «Артек» грандиозный декоративный рельеф «Прометей» протяженностью 150 м. Потом сработал декоративный рельеф для Московского института электронной техники в Зеленограде (970 кв. м). Вот где размах! Куда там Церетели, который пытается соответствовать Неизвестному лишь размерами своих монстров, но заведомо проигрывает ему в плане безукоризненности эстетического и духовного наполнения проектов.
Скульптор рано осознал, сколь неуютно живется в Советском Союзе тем, кто просто не хотел или не мог становиться серым, скрывая свои незаурядные способности, уступая дорогу «генералам» соцреализма. Неизвестный отмечал, что первые неприятности у него начались вовсе не в связи с диссидентскими выступлениями, а по причине того, что он стал выигрывать конкурсы у ведущих советских скульпторов.
Уже живя в США, он вспоминал: «Первый конкурс я выиграл в 1954 г. Будучи студентом пятого курса, я обошел всех своих профессоров и стал социально опасным. Но самая крупная неприятность со мной произошла в 1962 г. после того, как я выиграл конкурс на самый крупный и престижный монумент в Советском Союзе – монумент Победы. Эта неприятность мне стоила 10 лет жизни – на это время я был исключен из социальной и культурной жизни страны. Но я не внял этому долгосрочному предупреждению, и у меня снова произошла неприятность, когда я выиграл международный конкурс в Египте на самый большой монумент в мире. С моей стороны это уже было нарушением всех правил игры. Мной был придуман 87-метровый цветок лотоса, его рассчитали мои друзья-архитекторы, и он должен был стать основой для моих рельефов. Монумент не могли не строить, поскольку он уже был заложен товарищем Мазуровым – первым заместителем Косыгина. Но его построили впустую, поскольку меня не пустили в Египет делать задуманные рельефы».
А после смерти Хрущева развился сюжет, словно предназначенный для фильма. Скорее всего, сразу у нескольких человек возникла мысль, что надгробный памятник опальному экс-лидеру СССР должен сотворить его бывший оппонент, опальный скульптор. Эти соображения донесли до родственников Хрущева. Они были не против, согласился и Неизвестный, поместивший вполне реалистично отлитый в бронзе скульптурный портрет Никиты Сергеевича между двумя абстрактными скобами гранита – черного и белого. Вскоре появилась новая байка о скульпторе. Она повествовала о том, как он категорически отказывался брать гонорар за эту работу. Будто бы когда скульптор ехал с кладбища вместе с сыном Хрущева, тот чуть ли не силой всучил Неизвестному пачку денег, которые были тотчас вышвырнуты им в открытое окно «Волги» со словами: «Пусть Москва помянет Никиту».
Вне компромисса
10 марта 1976 г. Эрнст Иосифович покинул Советский Союз, придумав вместе со своим другом философом Мерабом Мамардашвили формулировку расставания – «из-за эстетических разногласий с режимом». В последние 12 лет жизни в СССР Неизвестный не мог творить в полную силу. Различные государственные и частные организации Запада приглашали его для устройства выставок или работы над определенными проектами. И все это время Неизвестный добивался права свободного передвижения по миру, оставаясь гражданином той страны, в которой он родился. Но его борьба (он подал около 60 заявлений с просьбами разрешить поездки) кончилась тем, что ему все же пришлось совсем уехать из СССР.
Неизвестного казнили не только невозможностью полной творческой реализации. Против него возбуждали уголовные дела, обвиняли в валютных махинациях, в шпионаже, его избивали на улицах странные типы. Предотъездную травлю Неизвестного не остановило даже то, что он был фронтовиком-орденоносцем. В самом конце войны его мать, детская писательница Белла Абрамовна Дижур, получила похоронку на сына. А Неизвестный назло смерти оправился после тяжелейшего ранения и вернулся в Свердловск. Он появился во дворе родительского дома, и мать, не сразу узнав его, подумала: «Везет же соседям, их-то сын вернулся с войны». Вскоре Беллу Абрамовну чуть было не причислили к «безродным космополитам». Ей угрожали изгнанием из Союза писателей СССР, она многое поняла о сути советской власти, но в конкретном применении ее к судьбе сына сохраняла некоторый практический романтизм. За некоторое время до того, как Неизвестного вытолкали в эмиграцию, она уговаривала его: «Эрик, ну что тебе стоит! Сделай хоть один раз какого-нибудь Ленина с кепкой, а потом будешь работать, как тебе нравится!» Неизвестный ответил матери с довольно жестким сарказмом, упомянув в этой уничижительной тираде свою сестру: «Мама, что тебе стоит – отправь нашу Люсю поработать вокзальной проституткой. А потом она вернется через месяц, отмоется и станет снова хорошей девочкой». Наверняка Белла Абрамовна пожалела о том, что навязывала сыну компромисс с циничным режимом, когда ей на протяжении семи лет не разрешали уехать к сыну в США. Она смогла это сделать лишь в 1987-м, уже 83-летней.
Предчувствие – главное
Эпатажный Эдуард Лимонов, хорошо знавший Неизвестного, сразу после его смерти не придумал ничего лучшего, как встать в позу певца Юрия Лозы, который систематически пытается утвердиться за счет отрицания значительности содеянного истинными гениями. Лимонов написал: «Особого таланта у Эрнста Неизвестного не было. Скульптор он был, на мой взгляд, провинциальный. Я думаю, он зря уехал из России. Там, вне России, он затерялся. В России он был troublemaker (возмутитель спокойствия (англ.). – С. Г.). Часть его очарования в этом и состояла». Но как для «затерявшегося» весьма неплохо иметь работы, установленные в разных городах мира. И еще надо сказать, что над точным определением стиля Неизвестного ломали головы многие критики, но это уравнение так и осталось нерешенным. Впрочем, и сам скульптор твердил, что его творчество вне всякого стиля. А вот эстетические устремления Эрнста Иосифовича, на мой взгляд, точно раскрывают его же слова: «У искусства очень много ролей. Самая поверхностная – украшать нашу жизнь. Но самое главное предназначение – раскрывать в человеке те качества, о которых он не догадывается, но предчувствует».
Автор: Сергей ГАВРИЛОВ
