ИСТОРИЯ И ПАМЯТЬ

Марина Григорьева | Номер: Март 2017

Мы должны изжить всякое человеконенавистничество, преодолеть всяческие недоразумения и всей своей жизнью утвердить истинное братство.
Иван Дзюба

Владислав Гриневич

Владислав Гриневич

Книга «Бабий яр. История и память» под редакцией Владислава Гриневича и Павла-Роберта Магочия стала результатом сотрудничества представителей разных сфер научного знания из разных стран мира (Украины, Канады, Нидерландов, США, Израиля, Франции), которых объединило осознание значимости сохранения памяти о Бабьем Яре как символе Холокоста и других трагедий ХХ века. Книгу выпустило издательство «Дух і літера».
Издание, состоящее из 12 глав/статей, можно условно разделить на три большие части: «До Бабьего Яра», «Трагедия Бабьего Яра» и «После Бабьего Яра». В центре внимания авторов находится «история нацистского преступления, политика памяти/забвения от сталинского периода до настоящего времени, а также культурная память о Бабьем Яре».
В первые послевоенные годы представители еврейского народа предпринимают активные действия, направленные на увековечивание памяти жертв Холокоста. Но эти действия встречают упорное сопротивление со стороны власти, которая стремилась представить трагедию Бабьего Яра как место казни нацистами «мирных советских граждан». Как отмечает Владислав Гриневич, «с этого времени и на много десятилетий отчаянные усилия евреев во что бы то ни стало сохранить эту память и стремления во что бы то ни стало ее стереть определяли взаимоотношения между еврейским населением и советской властью».

«Старинная иудейская традиция не называть Бога Его именем приобрела здесь свое искаженное зеркальное отражение: наиболее длительное время жертв этого преступления не называли их собственным именем. Идеологический эвфемизм «советские люди» охватил всех, этого имени лишенных», – пишет Мирослав Маринович.
Даже в годы перестройки советское руководство так и не решилось признать, что в Бабьем Яру евреев убивали только за то, что они были евреями, как не решилось и взять на себя ответственность за политику государственного антисемитизма, продолжавшуюся на протяжении десятилетий.
Вместе с тем память о национальной трагедии еврейского народа не угасала ни на мгновение. И сегодня для изучения и анализа доступны как документы, фотографии, воспоминания, дневники, свидетельские показания, так и произведения нескольких поколений представителей разных сфер искусства – литературы, музыки, живописи, кинематографа и скульптуры. Особенно значимо то, что из этих источников мы можем почерпнуть не только научные, но и эмоциональные знания о Бабьем Яре.
«Появление массового потока свидетельств во время и сразу после Катастрофы обусловлено потребностью высказаться, озвучить боль, а также особенностью религиозной еврейской культуры, которая требует сохранения памяти», – отмечает Ася Ковригина-Крейдич.

Павло-Роберт Магочий

Павло-Роберт Магочий

По мнению Гелинады Гринченко, одно из ведущих мест при переходе от героизированных к виктимизированным формам памяти, происходящем в настоящее время, занимают устные истории Холокоста: «Они усиливают моральную чувствительность общества, определяют новые правовые и этические стандарты, делают историю эмоциональной и акцентируют страдания и травму как главный объект работы памяти».
Переживания и боль, связанные с Катастрофой, выраженные в устных историях и свидетельствах, не могли не найти своего отражения и в искусстве. Примечательно, что первые художественные произведения, иллюстрирующие трагедию Бабьего Яра, появились во время самой трагедии. Художник-этнограф Юрий Павлович, находившийся в оккупированном Киеве, каждый день делал зарисовки карандашом с натуры. Зарисовал он и тех киевлян-евреев, которые 29 сентября 1941 года шли к месту своей казни.
Первыми художественными текстами, зафиксировавшими эмоциональную и психологическую реакцию на события в Бабьем Яре, стали поэтические произведения Ольги Анстей и Людмилы Титовой, написанные в 1941 – 1943 годах.
Приоритет в музыкальном прочтении трагедии принадлежит харьковскому композитору еврейского происхождения Дмитрию Клебанову, который создал симфонию «Памяти мучеников Бабьего Яра». Премьера этого произведения состоялась в Харькове в 1947 году.
Много внимания в книге уделено многолетним дискуссиям и противоречиям, связанным с Бабьим Яром как местом памяти.
«Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу», – эти строки Евгений Евтушенко написал в 1961 году. А в декабре следующего года Дмитрий Шостакович представил свою Тринадцатую симфонию, в первой части которой вокальная партия была написана на слова Евтушенко.
Действительно, несмотря на то, что первые попытки создать памятник на месте трагедии и были предприняты вскоре после окончания войны, первый бронзовый монумент был установлен там только 2 июля 1976 года.
Как показывает в своем тексте Ирина Климова, «существенные изменения в мемориализации и изобразительных презентациях Бабьего Яра наметились только после провозглашения государственной независимости Украины». В 1991 году, спустя 50 лет после массового расстрела, в Бабьем Яру установили памятник «Менора», композиционно дополненный вымощенной плиткой «Дорогой скорби».
В 1990-е – 2000-е годы к теме Холокоста обращаются такие талантливые художники, как А. Рыбачук, В. Мельниченко, И. Тартаковский, С.-А. Мадяр, Г. Минский, О. Петрова, Т. Ильина, М. Туровский, М. Глейзер.
Вместе с тем Виталий Нахманович пишет о принципиальных расхождениях во взглядах на саму символику Бабьего Яра: «Еврейское сообщество и мир за пределами Украины видят в Бабьем Яре символ исключительно Холокоста, в то время, когда для Украины он является символом многих трагедий времен нацистской оккупации».
Как полагает Владислав Гриневич, «знаковым событием в контексте интеграции Украины в пространство европейской культуры памяти – культуры скорби и покаяния» стало выступление Петра Порошенко в Кнессете 23 декабря 2015 года. В рамках этого выступления Президент Украины принес извинения «за те преступления, которые были совершены отдельными украинцами в годы Холокоста». В. Гриневич уверен, что эти слова «имеют большое символическое значение. Они свидетельствуют о решительной готовности Украины порвать со своим советским прошлым и приобщиться к европейским ценностям, стать равноправным членом объединенной Европы».

Автор: Марина Григорьева