ДЕЛО БЫЛО НА ЕВБАЗЕ

Михаил ФРЕНКЕЛЬ | Номер: Август 2017

Продолжение. Начало в №№ 4/292, 5/293, 6/294

Тиха украинская ночь. Тиха… Такой она бывала и на Евбазе в середине пятидесятых годов. Но только до того момента, когда где-то слегка за полночь ее внезапно пронизывал голос трубы Луи Армстронга, доносящийся из патефона в одной из квартир дома № 14 по улице Менжинского (ныне, как и при царе-батюшке, Дмитриевской). Отрывая от сна обитателей этого и соседних дворов, звучал знаменитый «Сент-Луис блюз» в исполнении великого Сачмо.
«О, Сент-Луис», – своим неподражаемым хриплым голосом заводил Луи.
«Тара-та-та-та-та», – в ответ ему гремела труба…
При этих звуках местные хвостатые герои-любовники коты Лордик и Васька вместе со своими подругами мгновенно подключались к исполнению композиции и концерт становился, что называется, живым.
Далеко не всем из тех, кому нужно было вставать в семь утра, чтобы идти на работу, эти концерты приходились по душе. И однажды, когда поутру Васька через открытую форточку впрыгнул в комнату, сестра моего отца Циля сграбастала его за холку и нарочито мрачно сказала: «А, Васька, значит ты и есть главный стиляга!»
Но это было не совсем так – все же главным стилягой окрестностей был Миша из соседнего парадного.
Кто же они – стиляги?

Нынешнее молодое, да и среднее поколение знает о них в основном по кинофильму режиссера Валерия Тодоровского «Стиляги», вышедшему на экраны в 2008 году. Я же, как живой свидетель расцвета стиляжной эпохи, скажу, что в этой ленте много достоверного, хотя протестное отношение стиляг к советскому строю все же преувеличено. Ни диссидентами, ни диссидентствующими «элементами» подавляющее большинство из них не были. Они просто хотели оставаться самими собой, не быть в рядах «серой массы» – но как раз этим действительно представляли определенную угрозу существовавшим в СССР порядкам.
Бывший стиляга, знаменитый джазовый музыкант Алексей Козлов вспоминал: «У стиляг было такое отработанное бессмысленное выражение глаз. Не потому что мы придурки. Просто, если бы мы обнажили свой взгляд, если бы смотрели так, как мы чувствуем – все бы увидели, как мы их ненавидим. За этот взгляд можно было поплатиться. Вот мы и придуривались»
Внешне же стиляги выделялись тем, что не носили «совпаршив», как они саркастично исказили «Совпошив». В середине пятидесятых годов у уважающего себя стиляги на голове был взбит «кок», одевался он в брюки-дудочки, пиджак с широкими плечами, узкий галстук-селедочку. Особым шиком среди стиляг считались ботинки на толстой белой каучуковой подошве, именуемой «манная каша». У девочек-стиляг весьма популярны были узкие стягивающие бедра и подчеркивающие фигуру юбки.
Важнейшей составляющей субкультуры стиляг являлась музыка. И этой музыкой был джаз, и только позднее – рок-н-ролл.
Пластинок с записями джазовых композиций в Советском Союзе тогда не выпускали, а эпоха магнитофонов еще не наступила. Поэтому на стиляжных тусовках джаз высекался патефонной иглой из самодельных записей, выполненных на пленках медицинских рентгеновских снимков, и оттого эта музыка называлась «роком на костях» или еще более смачно – «скелетом моей бабушки».
…И замирали на евбазовском дворе звуки трубы Маэстро. Умолкали возмущенные крики разбуженных соседей. И из открытой форточки квартиры на первом этаже, где обитала семья стиляги Миши, раздавался его жизнерадостный голос: «Концерт окончен! Всем спасибо за внимание!»
В ответ неслись известные идиоматические выражения и угрозы вызвать милицию.
К слову, милиция и особенно активисты комсомольско-молодежных дружин воевали со стилягами с энергией и настойчивостью, достойными лучшего применения – вылавливали на улицах, доставляли в милицейские участки, где проводили с ними многочасовую воспитательную работу. О «страшных преступлениях» стиляг сообщали по месту учебы и работы, а там потом молодых людей подвергали остракизму на комсомольских собраниях, убеждая, что «сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст», нередко исключали из рядов ВЛКСМ. И, что интересно, чем дальше от больших городов было дело, тем активнее велась борьба со стилягами – их принудительно стригли под «полубокс», разрезали узкие брюки. Рассказывали даже, что в одном маленьком городке ретивые дружинники сорвали с девушки-стиляжки яркую цветастую юбку и вытолкали ее в таком виде из милицейского участка на улицу. Впрочем, допускаю, что это была кем-то выдуманная страшилка, хотя она и вполне отражала дух времени.
…И вот одним воскресным утром милиция таки появилась во дворе дома № 14 по улице Менжинского. Этому предшествовал очередной шумный концерт, устроенный Мишей-стилягой, в котором звучала музыка из, как теперь бы сказали, культового у стиляг фильма «Серенада Солнечной долины». Картина эта в СССР считалась трофейной, поскольку была «захвачена» Красной Армией в поверженном Берлине. Однако на самом деле фильм был американским и поэтому трофейным значиться никак не мог. Но кто же тогда собирался платить дорогим союзникам денежки за прокат ленты? Во всяком случае в планы руководства компартии это не входило.
Итак, в тот день каждый был занят своим делом. Мишка на полную громкость транслировал свой концерт, уличные собаки рыскали по углам и закоулкам в поисках пищи. А мы с подружкой-ровесницей восьмилетней Валькой, прячась под подоконником, целовались в подражание героям недавно увиденной нами другой голливудской ленты «Сестра его дворецкого» с красавицей Диной Дурбин в заглавной роли.
Однако главными героями последующих событий стали, конечно, не мы, а Мишка и Валентина Семеновна – уже упомянутая мною в предыдущих заметках хозяйка роскошного кота Лорда. Она развешивала постиранное белье как раз под окнами Мишкиной квартиры. Было ветрено, белье не слушалось хозяйку и норовило слететь с веревки, а музыка Семеновну оглушала. И в какой-то момент она не выдержала. Когда пришло время зазвучать самой любимой стилягами мелодии знаменитой «Дороги на Чаттанугу», или в просторечии «Чуче», Мишка врубил звук на полную мощность. Семеновна не стерпела этого издевательства, охнула, бросила на землю таз с бельем и побежала со двора.
Юное поколение мне не поверит, но в то время мобилок еще не существовало, а стационарные телефонные аппараты, кроме официальных учреждений, стояли только в квартирах разного рода заслуженных и уважаемых людей. В нашем дворе телефонов не было ни у кого. Так что мадам Валентина побежала к ближайшему уличному автомату и вызвала милицейский патруль. Но, вернувшись во двор, Семеновна имела неосторожность громогласно возвестить о содеянном, и эта излишняя самоуверенность привела к срыву задуманной ею операции. Еще не успела она закончить свое заявление, как во двор выскочил Додик – младший брат Мишки – и быстро приблизился к воротам. В это же время наш главный стиляга вырубил «Чучу», и во дворе установилась тишина. Мы с Валькой перестали целоваться и в полном внимании залезли на подоконник.
Минут через пятнадцать в дворовых воротах действительно появились двое стражей порядка.
– Идут! Идут! – громко закричал бдительный Додик.
И тут же навстречу милиции из вновь заведенного Мишкиной рукой патефона понеслись громкие звуки песни:
«Утро красит
нежным светом
стены древнего Кремля.
Просыпается с рассветом
вся советская земля…»
Вот это был номер! Мы с Валькой вмиг скатились с подоконника, нас душил хохот. Валентина Семеновна была ошарашена. Правда, она быстро пришла в себя и принялась твердить милиционерам что-то о нарушении тишины. Но в это время на пороге дома появился дядя Яша – отец Мишки и по совместительству директор расположенного неподалеку комиссионного магазина.
– Все, делов не будет, – шепнула мне на ухо подружка Валька и скороговоркой сообщила, как несколько дней назад ее отчим, милиционер дядя Саша сказал Валькиной матери, что «у Яши в нашем райотделе все схвачено».
И действительно, завидев дядю Яшу, милиционеры переглянулись и остановились. А один из них, повернувшись к шумно возмущавшейся Семеновне, с кислой миной на лице сказал:
– Ну, в самом деле, что такое? Сегодня воскресенье, час сна еще не настал. Люди имеют право культурно отдыхать.
– Что-о-о? Культурно?! – возопила Семеновна. – Джаз – это враждебная нам музыка толстых!… А вы их покрываете!
– Какой такой джаз? – удивился мент и указал в сторону окна, из которого продолжала литься ультрапатриотическая песня:
«Москва моя, страна моя,
Ты самая любимая…»
И с этими словами стражи порядка под благожелательным взглядом дяди Яши покинули двор, оставив Семеновну, как сказали бы спортивные комментаторы, в состоянии грогги…
О, те далекие годы! Благословенное время беззаботного, хотя и не очень сытого детства… И тогда нас совершенно не интересовало – был ли джаз музыкой толстых, то есть музыкой «зажравшейся» буржуазии, или нет.
«Чувиха, стой.
Не пей воды из унитаза.
Ведь в унитазе есть зараза
Зачем ты пьешь
из унитаза?…»
Эти сочиненные кем-то на мотив «Чучи» куплеты мы распевали, бегая по двору, и нам было весело.
Уже много лет спустя я узнал, что фразу «Джаз – музыка толстых», ставшую на долгие годы приговором целому музыкальному направлению, выдумали вовсе не борцы со стилягами. Изначально она возникла задолго до этих самых стиляг – еще в 1928 году Максим Горький написал очерк «О музыке толстых», в котором впервые применил это определение.
Вообще-то я хорошо отношусь к Алексею Максимовичу. Во-первых, кто бы что сегодня ни говорил, но Горький – хороший писатель. Во-вторых, наряду с Владимиром Короленко и Константином Паустовским, он был наиболее последовательным филосемитом среди русских литераторов. Но эта статья – явно не лучшее из его произведений. Начав очерк с оды в честь признанных миром ученых, он совершенно неожиданно и неоправданно перешел в ней к бичеванию не понравившейся ему музыки. Вот несколько ключевых отрывков из этого опуса:
«Тишина этой ночи, помогая разуму отдохнуть от разнообразных, хотя и ничтожных огорчений рабочего дня, как бы нашептывает сердцу торжественную музыку всемирного труда великих и маленьких людей, прекрасную песнь новой истории, – песнь, которую начал так смело трудовой народ моей родины.
Но вдруг в чуткую тишину начинает сухо стучать какой-то идиотский молоточек – раз, два, три, десять, двадцать ударов, и вслед за ними, точно кусок грязи в чистейшую, прозрачную воду, падает дикий визг, свист, грохот, вой, рев, треск; врываются нечеловеческие голоса, напоминая лошадиное ржание, раздается хрюканье медной свиньи, вопли ослов, любовное кваканье огромной лягушки; весь этот оскорбительный хаос бешеных звуков подчиняется ритму едва уловимому, и, послушав эти вопли минуту, две, начинаешь невольно воображать, что это играет оркестр безумных, они сошли с ума на сексуальной почве, а дирижирует ими какой-то человек-жеребец, размахивая огромным фаллосом.
Это – радио, одно из величайших открытий науки, одна из тайн, вырванная ею у притворно безгласной природы. Это – радио в соседнем отеле утешает мир толстых людей, мир хищников, сообщая им по воздуху новый фокстрот в исполнении оркестра негров. Это – музыка для толстых. Под ее ритм во всех великолепных кабаках «культурных» стран толстые люди, цинически двигая бедрами, грязнят, симулируют акт оплодотворения мужчиной женщины. …
Это – эволюция от красоты менуэта и живой страстности вальса к цинизму фокстрота с судорогами чарльстона, от Моцарта и Бетховена к джаз-банду негров, которые, наверное, тайно смеются, видя, как белые их владыки эволюционируют к дикарям, от которых негры Америки ушли и уходят все дальше. …
Нечеловеческий бас ревет английские слова, оглушает какая-то дикая труба, напоминая крики обозленного верблюда, грохочет барабан, верещит скверненькая дудочка, раздирая уши, крякает и гнусаво гудит саксофон. Раскачивая жирные бедра, шаркают и топают тысячи, десятки тысяч жирных ног».
Сегодня даже как-то неловко за талантливого и умного человека, в силу какой-то конъюнктуры написавшего подобный текст.
И поскольку пишу я об этом в еврейской газете, хочу завершить упоминание о Горьком небольшой пародией на его знаменитое и действительно сильное стихотворение «Песня о Буревестнике». Эту шутку я впервые услышал во время празднования дня рождения одного своего родственника все в том же дворе на нашем Евбазе.
Ученик еврейской школы декламирует стихи:
«Над седой равниной моря
Ветер тучи собирает,
Между тучами и морем –
Голда Меир – буревестник…»
Вся эта рассказанная мной история случилась, страшно сказать, шестьдесят лет назад. Многих ее действующих лиц, увы, давно нет среди нас.
Но, надеюсь, что Валька жива-здорова и воспитывает внуков. Додик, к сожалению, уже ушел из жизни. А вот Мишка, представьте себе, жив и обитает в Канаде – стране, где джаз никогда не считался музыкой толстых и не преследовался госорганами и разъярившимися до дури активистами.
А мне только и остается, что вспоминать – как это было на Евбазе…
P.S. На днях в Интернете наткнулся на саркастичное: «Сегодня съел французский сыр, а завтра предал «русский мир».
Мда, веселенький привет через годы получается…

Продолжение следует