ДЕЛО БЫЛО НА ЕВБАЗЕ
Продолжение. Начало в № 4/292
Евбаз считался этаким
«культурным центром города»
Бурлила, кипела жизнь на Евбазе. Здесь торговали не только материальным. На Евбазе вам могли «продать» любую новость, порой самую фантастическую, о чем как-то упоминал и Михаил Булгаков.
Мой отец родился на Евбазе еще при царе Николае, в 1910 году. Когда он был в хорошем настроении, то рассказывал мне разные истории из жизни Евбаза.
Например, отцу хорошо запомнился весенний день 1917 года, когда в скромной квартире моего деда неожиданно появились четверо богатых купцов, принесших с собой дорогое вино, вкусную еду, и сладости для детей, которых в семье было шестеро. В те первые месяцы после февральской революции энтузиазм масс царил и в Киеве. Приближались местные выборы и сообразительные купцы решили, что неплохо было бы продвинуть в депутаты от района какого-нибудь «пролетария», сделав его при этом своим человеком. Кандидатура моего деда – простого работяги, да еще и сына георгиевского кавалера – показалась им весьма подходящей. Однако, как рассказывал отец, дед уперся, и несмотря на все уговоры и обещания, в политику идти не согласился. А ведь мог бы и разбогатеть на этом, поскольку, кроме оклада депутата, зарабатывал бы еще немного и на пошиве обувки.
Шутки шутками, а политиков в нашей семье так и нет до сих пор. И глядя на современных депутатов, думаю, что это к лучшему. А то перед людьми было бы стыдно…
В кинофильмах о революции и гражданской войне часто встречается некий смышленый персонаж, по поведению которого окружающие узнают, какая на данный момент власть царит в городе – он ухитряется оперативно менять флаги на своем балконе или на торговой лавке. Отец вспоминал, что таких «персонажей» на Евбазе было несколько, и о том, кто именно накануне вечером захватил город, утром уже знал весь базар.
У папы был друг дядя Мотя, ровесник, тоже с Евбаза. Как-то они при мне о чем-то спорили, и отец неожиданно бросил фразу: «Ну, ты Матвей и упертый, совсем как те китайцы с пулеметом!»
Я совершенно не понял, что отец имел в виду, поэтому через несколько дней спросил его об этом. И тогда он рассказал мне, как во время очередного боя за обладание Киевом два китайца из дивизии красного командира Николая Щорса установили пулемет в том месте на Евбазе, где заканчивалась улица, ныне носящая имя Олеся Гончара, и целый день с утра до вечера упорно сдерживали атаки деникинской конницы.
Белые тогда все же ворвались в город. И здесь я не могу не рассказать о двух эпизодах, случившихся с промежутком в два года в одном и том же дворе на Евбазе.
Но прежде чем поведать о них, скажу, что на месте большого дома, ныне растянувшегося на целый квартал через дорогу за цирком, в свое время располагалось аж пять дворов. Значились они под номерами от восьмого до шестнадцатого по улице Дмитриевской, которую все коренные евбазовцы называли так даже в советские времена, когда она носила имя чекиста Менжинского.
Итак, тем не очень добрым утром во двор дома № 14 ворвалось с полдюжины деникинцев с явным желанием учинить погром. Как рассказывали мне бабушка и отец, все еврейские семьи, и нееврейские тоже, в страхе замерли в своих комнатушках у окон, ожидая беды… И тут во двор вышел генерал. Это был настоящий генерал – в белоснежном кителе, в штанах с лампасами и саблей на боку. При царе-батюшке генералу принадлежал весь дом, но сразу после революции его сильно уплотнили, оставив им с женой только две комнаты, а в остальные заселив бедноту, ютившуюся ранее в подвалах и полуподвалах. Но генерал оказался благородным человеком. Несмотря на то, что на самом деле он служил по интендантской части, голос у него был зычный, командный. И поэтому, когда он как лев рыкнул на растерявшихся от его появления деникинцев, чтобы они убирались со двора, солдаты стремительно ретировались с места событий.
Жизнь, к сожалению, дает нам немало примеров, когда сделанное доброе дело не влечет за собой благодарности. Но не так оказалось в данном случае. Когда два года спустя в этот двор пришли три сотрудника ЧК, чтобы арестовать генерала по ложному доносу негодяя, пожелавшего захватить его комнаты, вся еврейская беднота, которую он защитил перед погромщиками, буквально повисла у чекистов на руках, и не дала произвести арест.
Для старожилов это место всегда останется в памяти
как особый интернациональный район
Бабушка рассказывала мне, что на следующий день она с несколькими соседями ходила в ЧК, где они дружно опровергали обвинения в адрес старого генерала в контрреволюционной деятельности. Его так и не арестовали. Он умер своей смертью в конце двадцатых годов…
На всю жизнь я запомнил этот случай, как подтверждение того, что благородство, порядочность и человеческая солидарность не такие уж бесполезные вещи, как считают многие в наше циничное время…
А вот еще одна любопытная история. После гражданской войны неподалеку от Евбаза случился криминальный эпизод, о котором вряд ли бы кто-то помнил, если бы он не попал на страницы литературного произведения, прилежно изучавшегося во всех школах огромной страны. Речь о культовом, как модно говорить сегодня, в те годы романе Николая Островского «Как закалялась сталь».
Как известно, роман этот автобиографический. Его автор был одним из ярых революционных фанатиков, свято верившим в то, что своей борьбой с «буржуями» он и ему подобные приближают светлое будущее всего человечества. О том, насколько заблуждались эти люди и что вышло из этой борьбы, большинство из них так и не узнало.
Ранения, полученные Островским на фронтах гражданской войны, сильно подорвали его здоровье – он почти ослеп и оказался прикован к постели. Однако волей Николай обладал огромной, и несмотря ни на что, приступил к созданию задуманного масштабного романа о революции – он надиктовывал строки будущей книги, а жена их записывала. К окончательной подготовке труда к печати привлекли опытных литераторов. В результате получилось овеянное революционной романтикой произведение, квинтэссенцией которого были всем нам хорошо известные слова о том, что «жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…»
Впрочем, был в романе и эпизод, когда его герой Павел Корчагин (так себя назвал в романе Островский) рисковал жизнью не на поле боя. После окончания гражданской войны Корчагин работал в Киевских железнодорожных мастерских, расположенных непосредственно рядом с вокзалом. Впоследствии их переименовали в Киевский вагоно-ремонтный завод, и я с одноклассниками уже в начале шестидесятых годов проходил там производственную практику. Евбаз был совсем рядом.
На работе Корчагин, естественно, был комсомольским вожаком. Как-то раз собрание комсомольской ячейки затянулось допоздна, и Павел пошел проводить домой одну из девушек-комсомолок, ведь обстановка вокруг была небезопасная, район кишел криминальными элементами. Шли не спеша, кругом темень, фонари не горят. Вдруг из-за угла вынырнули трое – один подскочил к Павлу, двое других набросились на девушку. Как потом выяснилось, эти бандиты после разбойных нападений на торговцев часто развлекались тем, что ночью подкарауливали загулявшие парочки, избивали парня и насиловали девушку. Но на этот раз бандитам не повезло. Корчагин сумел выхватить свой наган, изловчившись, выстрелил и наповал убил главаря. Двое других, оценив ситуацию, оставили девушку и бросились наутек.
Даже в тяжелые времена люди шли сюда, как на праздник
Далее в романе сообщается, что убитым оказался хорошо известный в городе бандит Минька Череп. Но ни в одной книге вы не найдете объяснения, почему он носил именно такую кличку. И об этом мне рассказал отец. Евбазовские мальчишки хорошо знали упырей из действовавшей в окрестностях базара банды Володьки Гориллы. Самым страшным из них был Минька Череп, здоровенный громила с длинным дегенеративным лицом, что называется, по теории Ломброзо. У него была лошадиная челюсть и очень узкая полоска лба – отсюда и кликуха.
В те годы на берегах протекавшей неподалеку от Евбаза и тогда уже обмелевшей речки Лыбидь по утрам нередко находили бездыханные тела. Кто они – установить удавалось не всегда. Район Евбаза считался криминальным и в пятидесятые годы, конечно, не в такой степени, как это было в послереволюционный период, но все же и тогда на Евбазе среди нас росли те, кто впоследствии возглавил известные всей столице преступные группировки.
Однажды, когда мне было лет одиннадцать, ребята, с которыми мы обычно вместе играли в футбол, грабанули на Евбазе продовольственный ларек. Взяли так, по мелочи – конфеты, печенье, шоколад. Меня в тот вечер с ними не было, я смотрел в кинотеатре «Ударник» наш любимый фильм «Подвиг разведчика».
Вернувшись домой, я застал в нашей «роскошной» десятиметровой коммунальной комнате растревоженную маму. Она строго меня допросила, и убедившись, что я к событиям у ларька не причастен, сказала:
– Мишенька, сынок! Пожалуйста, никогда ничего не кради. Потому что если украл Иван, скажут – украл Иван. А если украл Абрам, скажут – украли евреи.
Эту еврейскую галутную мудрость мама промолвила с грустью в голосе. И я запомнил ее слова на всю жизнь.
Хотя в нашей тесной компании, как выяснилось спустя годы, оказался лишь один парень с криминальными наклонностями, увлечение блатной романтикой нас не минуло. До хрипоты орали мы под гитару песни, именуемые теперь почему-то красивым французским словом «шансон». Особенно мы любили ту, где поется «по тундре, по железной дороге, где мчится скорый Воркута-Ленинград». Мы пели и живо представляли себе храбрых зеков, прорвавшихся с боем на волю и сочинивших об этом классную песню.
Лишь много лет спустя я узнал, что песню эту сочинили вовсе не зеки. Есть в Киеве на улице Жилянской, в нескольких кварталах от Евбаза, средняя школа № 44, которая находится там давно. В этой школе в свое время учились многие неординарные люди – Герой Украины подпольщица Татьяна Маркус, прекрасный поэт Наум Коржавин, известные ученые и писатели. Учился в ней и академик медицины Исаак Михайлович Трахтенберг. Он-то и рассказал мне, что песню о «тундре и железной дороге» на самом деле сочинил ученик 44-ой школы Гриша Шурмак, вместе с которым юный Трахтенберг посещал одну литературную студию.
Как вспоминает Исаак Михайлович, в один не очень прекрасный день студию за вольнодумство разогнали. У студийцев были неприятности. А Шурмака даже исключили из комсомола. И нужно сказать, ему еще и сильно повезло, поскольку в НКВД так ничего и не узнали про песню о Сталине, сочиненную им еще совсем мальчишкой. В ней были такие слова:
Страны прекрасной, лучшей,
Заведующий страны.
За проволокой колючей
Республики сыны.
Ну а песню «Побег» семнадцатилетний Шурмак сочинил уже в 1942 году, работая на вольфрамовом руднике в Средней Азии. И она стала поистине народной.
Вот такие песни громко распевали мы по вечерам, невзирая на недовольство некоторых соседей.
И дело было на Евбазе…
