ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ ЯКОВА КАПЕРА
Яков Капер
Впервые имя Якова Капера я услышал много-много лет назад. И не из телепрограммы или газетной статьи. В те далекие годы о страшной трагедии Бабьего Яра вообще нигде официально не упоминалось. А в самом яру с нарушением всех технических норм намывался песок для последующего строительства на месте трагедии стадиона и парка культуры и отдыха. Вся эта мерзкая и циничная деятельность киевских властей привела к новой трагедии весной 1961 года. Прорвавший дамбу мощный грязевой поток хлынул на Куреневку и погубил сотни человеческих жизней…
Вернемся, однако, в конец пятидесятых годов. Человек, упомянувший в моем присутствии о Якове Капере, знал о трагедии Бабьего Яра не понаслышке и не из официальных документов. Этим человеком была Дина Проничева – фактически единственная из всех жертв Бабьего Яра, выползшая из расстрельного рва поздним вечером 29 сентября 1941 года, когда нацисты принялись в Яру за свое кровавое дело.
Дину Мироновну я знал просто как тетю Дину – двоюродную сестру моего отца. В те далекие годы она довольно часто приходила в гости к моей бабушке – родной сестре ее мамы, убитой в Бабьем Яру. О Дине я писал не раз. Но, как мне кажется, все-таки недостаточно. Ведь и после спасения из Бабьего Яра смерть в оккупированном Киеве ее подстерегала неоднократно.
А в тот осенний день Дина рассказывала бабушке, у ног которой я играл с кубиками, о недавней встрече с теми, кто совершил дерзкий побег из созданного гитлеровцами в Бабьем Яру концлагеря уже осенью 1943 года. Имя Капера она упоминала с большой теплотой…
Зачем же нацисты создали Сырецкий концлагерь?
Он был сооружен в феврале 1942 года на северо-западной окраине Киева. В нем находились сотни заключенных — мужчин и женщин, евреев, украинцев, русских… Начальником лагеря был штурмбаннфюрер СС Пауль фон Радомский, по приказу которого заключенных подвергали ужасным мукам и многих расстреляли. 18 июня 1947 года штандартенфюрер СС Пауль Блобель на судебном процессе сообщил о том, что в 1942 году он получил задание уничтожить следы смертных казней, учиненных немецкими карателями. Протокол этого заявления был зачитан 8 апреля 1948 года перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге. В Главном управлении имперской безопасности в Берлине акция значилась под номером 1005, она находилась в ведении IV отдела (гестапо) и была начата в начале лета 1942 года.
В лагере «Сырец» тогда было 327 человек. Заключенные жили в примитивных землянках, в основном это были евреи, все они прошли тяжкие испытания. Их использовали для откапывания останков многих тысяч расстрелянных в Бабьем Яру, начиная с осени 1941 года. Трупы нужно было осмотреть в поисках ценных предметов, после этого сжечь, кости размолоть, а пепел рассеять. В свидетельском показании одного из служащих полиции, датированном октябрем 1945 года, говорится в частности о том, что «ноги заключенных были закованы в цепи длиной от 2 до 4 метров… Кучи трупов поджигались тогда, когда они были покрыты дровами, пропитаны нефтью и бензином». В заявлении Блобеля от 18 июня 1947 года говорится: «В августе я сам наблюдал сжигание трупов в общей могиле под Киевом. Длина этой могилы была приблизительно 55 метров, ширина 3 метра и глубина 2,5 метра. После того, как был снят верхний слой земли, трупы облили горючим и подожгли. Это продолжалось приблизительно два дня, пока могила не прогорела до земли. После этого она была засыпана, и следы тем самым как бы уничтожены. Из-за приближения фронта было невозможно скрыть общие могилы, находившиеся далее на юг и восток, оставшиеся после экзекуций, проведенных боевыми группами».
Так как заключенные Сырецкого лагеря понимали, что их как свидетелей под конец самих расстреляют, то 29 сентября 1943 года они решили совершить побег. Но большинство из них все же погибли. Только 18 человек остались в живых.
Из воспоминаний Якова Капера
…Примерно 29-30 сентября 1941 года из нашего лагеря начали вывозить заключенных в Бабий Яр и там их расстреливать. Меня посадили в последнюю автомашину, но я в районе Лукьяновки выпрыгнул на ходу и упал на дорогу, где лежали трупы.
Скрыться мне не удалось. В Пуще-Водице я был пойман гитлеровцами и отправлен в гестапо, а затем в киевский лагерь для евреев на улице Институтской. Через два месяца меня вместе с другими пятью заключенными погнали на работу в так называемую школу полиции на улице Мельникова, 48. В этой школе, как и в лагере, над нами издевались, условия были нечеловеческие.
Осенью, в сентябре-октябре 1942 года, меня и еще троих заключенных — Будника Давида Иосифовича, Островского Леонида и Вилкиса Филиппа (отчеств их не помню) — посадили в автомашину-душегубку и отвезли в Сырецкий концлагерь, где мы находились до августа 1943 года. Из лагеря нам было видно, как гитлеровцы систематически два или три раза в неделю свозили людей в Бабий Яр на расстрел.
В августе 1943 года нас угнали в Бабий Яр, заковали в кандалы (цепи), заставили вытаскивать трупы, строить специальные печи и сжигать в них останки жертв. Поместили нас в землянку, немцы из зондеркоманды жестоко избивали заключенных. Ночевали в землянке прямо на сырой земле. Нас было 300 человек с лишним.
После раскопок ям мы вытаскивали трупы пожарными баграми (крючками) и складывали их плотно в печи, построенные из каменных плит, рельс, прутьев и слоев дров, облитых нефтью. Печи поджигали, и они горели более суток. Одновременно в других местах оврага нас заставляли строить новые печи. Так повторялось много раз. Кости, остававшиеся после сожжения трупов, мы дробили ступками, просеивали через сетки, смешивали с песком и рассыпали вместе с пеплом, заравнивая дороги.
Заключенных заставляли перед сожжением трупов вытаскивать из них золотые зубы. Я видел, как в овраг приезжала машина-душегубка, останавливалась на несколько минут с работающим мотором, а затем нас вынуждали выгружать из этой машины трупы и бросать их в горящие печи. Нередко в душегубках люди не умирали и их бросали в огонь живыми. Из горящего костра раздавались крики и стоны. В овраг привозили людей на автомашинах и расстреливали здесь же, не умерщвляя газом, а трупы сжигали. Уничтожали в душегубках и расстреливали в Бабьем Яру мирных жителей и партизан.
***
…На следующий день забили в рельсу, все мы быстро построились. На душегубке привезли партию заключенных партизан. Всегда возили прямо в Бабий Яр, а теперь привезли к нам, чтоб мы видели. Им велели стать на колени, руки назад, а за ними стали полицаи. Вдруг один полицай закричал, что не будет стрелять; среди партизан он увидел своего брата. Тут Радомский вынул свой пистолет и хотел застрелить полицейского. Тот испугался и застрелил из пулемета своего брата. Тут же ему стало плохо, и его унесли.
***
Перед отправкой в Бабий Яр мы заметили, что напротив ворот выхода из Сырецкого концлагеря, метрах в пятидесяти по трассе Бабьего Яра, вырос высокий длинный забор. Что за маскировка? Мы не сразу сообразили. Как только мы подошли к воротам лагеря, нас остановили и велели снять обувь. Мы подумали, что это наш последний путь. Причем здесь уже были даже не такие полицаи и немцы, какие были у нас в лагере, а люди-нелюди, просто-таки звери со страшными бандитскими глазами. Но нам все это было уже безразлично.
Наконец дали команду открыть ворота, и мы вышли. Нас сопровождали с двух сторон автоматчики, хотя идти нам было совсем недалеко. Идя по дороге, мы очутились у земляного вала, и в стороне я увидел то ли деревянный домик, то ли будку. При входе на двери был прикреплен череп и две скрещенные кости, но не рисунок, который рисуют на трансформаторных будках, а настоящий человеческий череп и кости. Стало ясно: отсюда обратно хода нет. Нас повели дальше, и мы очутились в овраге, а в нем была ровная площадь, как к ней подъезжают, я сразу не понял, но видно было, что это трасса, что туда заезжают машины, душегубки. Нам велели всем сесть на землю. Мы слышали, что за обрывом шумно, крики. Что там происходит, мы не знали. Наконец появился молодой офицер, видно, большой начальник. Он больше всех кричал и велел вести по пять человек. Подошел один из этих бандитов, немец, поднял пять человек и увел тут же за забор, который был сделан из прутьев и зелени. Что там, за этим маскировочным забором, делается — мы не знали. Одно толь¬ко нас успокаивало, что не слышно стрельбы, значит, не расстреливают. Если бы в душегубке разом умертвляли, так забрали бы сразу всех. Совсем непонятно.
Вскоре пришел опять этот фашист и забрал еще пять человек. Я пока сижу, не знаю, что думать, и вообще перестал думать, хуже смерти не бывать, что будет, то будет, не впервые в таких переплетах. Наконец очередь дошла до меня. Повели. Как только я очутился за насыпью маскировочного вала, мне открылась панорама, которую я не забуду до конца моей жизни. Там были аккуратно выложены трупы (потом я узнал, что были приготовлены печи для сжигания этих трупов). Я невольно закричал: «Хватит, я больше не хочу жить, расстреляйте меня!»
Тут подбежал ко мне немец, самый главный начальник. Как я потом узнал, его фамилия Топайде. Он с размаху дал мне так, что нижнюю челюсть свернул набок. Я не только не мог кричать, но и говорить не мог. Один из немцев толкнул меня к другому, который сидел на скамеечке, возле него лежали железные цепи и рельса. Немец надел на мои ноги хомутики, подложил железную цепь, поставил заклепки и на рельсе заклепал. Он велел мне сесть туда, где сидели все наши, уже закованные в кандалы. Я уже догадывался, куда нас привели и что мы будем делать. Пока что у меня сильно текла кровь изо рта, и я не чувствовал зубов, не мог повернуть язык. Я пробовал руками выправить челюсть. Мне показалось, что там внизу, в яру, работали вроде наши товарищи из лагеря, которых забрали раньше на несколько дней: Островский, Вилкес, Трубаков и еще другие.
***
Однажды приехала душегубка. Там оказались мертвые, совсем голые молодые девушки, битком набито, как их туда загнали, я не представляю. У многих были завязаны косынками волосы. У некоторых в волосах были спрятаны кольца, часы, сережки. Я помню, когда я нес одну девушку на костер, у нее выпали из-под косынки часики, которые она спрятала. Все трупы были мокрые и распаренные, как после хорошей парилки, это была страшная картина, а немцы смеялись и говорили всякие непристойные слова.
Однажды, когда мы вытаскивали трупы, произошло какое-то замешательство, подойти посмотреть нельзя было. Оказалось, что один из наших узников узнал среди жертв свою жену и двоих детей, которые были убиты в 1941 году. Он был еще не совсем уверен, пока детей не отделили от матери, а когда ее повернули лицом, он узнал шрам на шее, который у нее был после операции, перенесенной до войны. Когда вечером мы вернулись в землянку, он очень плакал и рассказывал, что жена и две девочки десяти и двенадцати лет не успели эвакуироваться и остались в Киеве. А сам он с первого дня пошел на фронт, попал в плен и очутился здесь. О судьбе своей семьи он ничего не знал. И вот произошла эта страшная встреча. После такого кошмара нельзя было уснуть, я ночью лежал и думал – вот если бы открыть замок от землянки, наброситься на охрану, чтобы хоть несколько человек ушли и остались живы, пусть хоть кто-нибудь останется, все же это лучше, чем всех нас расстреляют и сожгут и никто не узнает об ужасах, которые тут творились.
***
Мне удалось подобрать ключ к замку, на который были закрыты двери нашей землянки. Когда все было готово с замком и цепями, мы тихонько подошли к двери, Филипп Вилкес быстро снял замок и крикнул: «Спасайтесь, товарищи! Ура!» Немцы от неожиданности сначала испугались. Но через несколько минут часовой, стоявший на вышке, пришел в себя и застрочил из пулемета прямо в выход из землянки. Немцы, дежурившие возле землянки, молчали, и я подумал, что пулемет их первыми уложил. Но наши товарищи, выскочившие первыми, потом рассказали, что они напали на этих немцев. Завязалась драка, а пулеметчик все стрелял в открытые двери. Люди, несмотря на это, бежали, падали замертво, другие бежали, исступленно крича «ура!». Наконец немцы сориентировались, и вся охрана была уже на ногах. Они пустились догонять нас на машинах, мотоциклах, с собаками. Яр осветили ракетами, мимо нас летели трассирующие пули, поднялась стрельба со всех сторон, как на передовой. Преследователи не знали, в какую сторону стрелять, ведь заключенные бежали врассыпную, кто куда, некоторые с цепью на одной ноге: не успели расковать вторую ногу и накрутили на нее цепь, чтобы можно было бежать.
Большинство наших бежали яром. Некоторые поднялись наверх по трассе в направлении бывшего Сырецкого концлагеря, а оттуда — к заводу «Большевик».
У тех, которые все еще бежали по яру, оставалась одна дорога — на Куреневку. Забрезжил рассвет, стрельба продолжалась, издалека слышны были крики, ругань, плач, лай собак. Немцы, которые бежали за нами, спустились в яр. Те, которые на машинах и мотоциклах, мчались ко всем выходам из яра. Наше счастье, что мы все время бежали без остановки, и немцы не успели загородить нам выход. Когда они ждали нашего выхода из яра, мы давно вышли и разбежались кто куда. Очень жаль, что мало спаслось, но все же тогда осталось в живых 18 человек (из примерно 300 узников).
Автор: МИХАИЛ ФРЕНКЕЛЬ
