ПОЗДРАВЛЯЕМ!
Врач И.Янчевский с сыном Павликом. 1925-26 гг.
За прошедшие годы «Надежда» стала надежным другом и советчиком для своих читателей. Сегодня у нее много верных друзей и соратников в деле возрождения еврейской жизни в Украине.
От всей души поздравляем всех причастных к созданию «Надежды» и особенно ее редактора Клавдию КОЛЕСНИКОВУ со славной датой!
Желаем доброго здоровья и новых творческих удач!
Редакция «Еврейского обозревателя»
«Если бы не доктор Янчевский,то нас никого бы не было»
Эта человечная история, объединившая прошлое и настоящее, пришла ко мне из Интернета. Сначала я нашла в «Живом журнале» тронувший меня рассказ некой пользовательницы под именем Mantissа «Городок провинциальный» о спасении ее семьи во время войны в поселке Стеблеве Корсунь-Шевченковского района Черкасской области, потом решила выяснить у нее некоторые подробности – и постепенно завязалась переписка не только с ней, но и с ее отцом. И вот что мне рассказали москвичи Ирина Зельцман и ее отец Анатолий Александрович Зельцман.
История спасения
Итак, жила себе в Винницкой области еврейская семья Зельцманов. Жена Ревекка Лейбовна, 1901 года рождения, происходила из довольно обеспеченной семьи Файнгольд, у ее деда была оптовая торговля скобяными изделиями. В семье было шестеро детей, но потомство осталось только по ее линии и линии ее старшей сестры Мани, которая в начале 1920-х годов уехала с мужем в Америку. Муж Ревекки Айзик (Александр) Фроймович Зельцман, 1897 года рождения, происходил из бедной семьи, где было десять детей. В 1926 году у них родился старший сын Леонид. В начале 1930-х годов Айзик Зельцман после окончания медицинского училища вместе с семьей был направлен в Стеблев управляющим аптекой. Вместе с ним работала и его жена, а жили они в доме при аптеке. Там в 1937 году у них родился младший сын Толя.
В первый же день войны Айзика Зельцмана призвали на фронт и отправили фельдшером в санитарный поезд. Его старший сын Леня в это время был в санатории. Домой в Стеблев, что на реке Рось, он вернулся 24-го июня и только тогда узнал о войне. Радио ни у кого уже не было, все приемники сразу забрали – из-за немецкой пропаганды. Что происходило за пределами Стеблева, никто не знал. Жизнь в тихом украинском городке тогдашней Киевской области шла своим чередом.
3 июля Леня был принят в комсомол, а 8 июля к аптеке, где работала и жила Ревекка с сыновьями, на скорой помощи подъехал главврач местной больницы Иван Павлович Янчевский. В Стеблевской больнице он после окончания Киевского университета работал земским врачом еще с 1908 года, был хорошим специалистом, его уважали и любили в поселке. Старший сын Зельцманов Леня учился в одном классе и дружил с его сыном Павликом (кстати, заместитель директора по научной работе Корсунь-Шевченковского государственного историко-культурного заповедника Лидия Овсиенко сообщила мне, что в его фондах хранятся два письма Лени 1948 года с воспоминаниями о своем друге).
Янчевский сказал: «Я немцев знаю с 1918 года, ничего хорошего ждать от них не приходится, собирайтесь, я отвезу вас на станцию». Ревекка схватила детей, документы, зимние пальто и поехала. По сути, он их спас, и по сей день вся семья считает доктора Янчевского святым человеком и очень хорошо осознает, что если бы не он, то их никого бы не было. Но не всех мог спасти один доктор. 29 июля Стеблев был оккупирован, и вскоре все оставшиеся там евреи (на сегодня известно 169 имен) были расстреляны в яру Довжик.
А тогда, когда в начале июля доктор Янчевский привез Зельцманов на станцию Корсунь в 20 км от Стеблева, они увидели там собравшуюся толпу евреев. Поезда не останавливались – все шли на фронт. Наконец обнаружился товарняк с открытой платформой до Кривого Рога. Ревекка сильно обгорела, так как все время была на солнце. Оттуда через несколько дней поехали на Урал – тоже в товарном поезде для насыпных грузов. Открытые платформы закрыли сверху брезентом и так путешествовали почти месяц. Дальше решили ехать в Казахстан. На станции Туркестан Ревекка Зельцман нашла работу в аптеке. Из Туркестана шла стокилометровая узкоколейка на рудник Ачисай, куда устроился работать 15-летний Леня. Семь из десяти пуль, произведенных во время войны, выплавлялись из свинца, добытого в Ачисае.
Управляющий Айзик Зельцман (сидит в центре) с женой Ревеккой (сидит справа) и другими работниками Стеблевской аптеки. 1939 г.
Трагически сложилась и судьба доктора Янчевского: он спас семью Зельцманов, а своего родного сына спасти не смог. Как вспоминает Анатолий Александрович Зельцман, 17-летний Павел Янчевский был отчаянным парнем и «встретил приход немцев пулеметным огнем с чердака своего дома», что наделало большой переполох в местечке. У него был радиоприемник, он слушал сообщения Совинформбюро, а также по заданию подпольщиков перерезал телефонные провода в районе соседних сел Дацьки и Яблоновка. А в июле 1943 года был арестован фашистами вместе с членами подпольной организации «Комитет-103», действовавшей во время оккупации на территории Корсунского района. Он не выдержал изощренных пыток и умер, не дожив до расстрела в урочище Резаный Яр под Корсунем. Когда в марте 1944 года останки расстрелянных подпольщиков, партизан и просто мирных жителей перезахоранивали в братскую могилу в городском сквере, то по желанию отца тело Павла было похоронено отдельно, и там был поставлен отдельный памятник. Отец так и не смог пережить смерть единственного сына и умер вскоре после окончания войны.
Эта семейная история открыла для нас еще одну грань благородной души этого неординарного человека. И благодаря ему история этой еврейской семьи продолжилась и в послевоенное время.
Послевоенная жизнь семьи Зельцманов
В 1945 году, после эвакуации, Ревекка с детьми вернулась в Стеблев и снова работала в аптеке, а младший сын Толя пошел во 2-й класс. Украинского языка он не знал, учебников не было, как, впрочем, и тетрадей. «Но меня учила замечательная учительница со странным именем Вася Гавриловна (11 годами раньше она учила моего старшего брата), и я быстро освоился в школе», – вспоминает он. А еще в его памяти осталось, что «у Янчевских до войны была огромная библиотека. К сожалению, часть книг в трудное время была использована вместо дров. Но после войны осталось еще много, хотя и разрозненных книг. Я у них прочел всего Уэллса, но особенное впечатление на меня производили подшивки журнала «Всемирный следопыт» и литературное приложение к журналу «Нива», которые там были еще с дореволюционных лет».
«Если затронуть еврейскую тему, то могу сказать, что все 9 лет учебы я был единственным евреем в школе, притом что до войны в Стеблеве был еврейский колхоз. Еще одна девочка появилась в 1-м классе, когда я уже закончил школу», – продолжает Анатолий Зельцман.
И вот здесь надо отметить, что Стеблев до революции был типичным еврейским местечком и в 1897 году из 5746 его жителей почти четверть составляли евреи (1472 чел.). Есть упоминания о двух еврейских молитвенных домах (в 1864 году) и одной синагоге (в 1900 и 1913 годах). В 1910 году в Стеблеве было частное мужское еврейское училище. Во время Гражданской войны здешние евреи пережили ряд погромов, в результате чего их количество уменьшилось почти на 200 человек, тогда же здесь был создан образцовый отряд еврейской самообороны под командованием Герша Гольденберга. В 1929 году в Стеблеве действительно был создан еврейский колхоз им.12-летия Октябрьской революции, который просуществовал до начала Великой Отечественной войны. А о том, какая страшная участь постигла стеблевских евреев во время оккупации, я уже писала выше. Так что не удивительно, что после войны их в местечке остались единицы.
В 1953 году, после окончания школы, Анатолий Зельцман уехал учиться в Москву. Там уже жил его дед по материнской линии Лейб Лейзерович Файнгольд и сестры матери. Последний раз он был в Стеблеве в 1960-м, после окончания института, в гостях у матери. Через несколько лет она тоже переехала в столицу и жила с одной из своих сестер, Розой, в коммунальной квартире в Столешниковом переулке. В Стеблеве никого не осталось. Анатолий вспоминает, что из одноклассников несколько раз приезжал к нему Слава Вербицкий, но это было много лет тому назад. Так он и живет в Москве последние 60 лет. Но, как написала его дочь Ирина, «папа всегда с большой теплотой вспоминает про Стеблев, любит украинский язык и даже иногда поет песни на украинском». А сам он написал, что «якщо б клавіатура дозволяла, я б написав вам листа на українській мові».
Толя Зельцман возле своего дома в Стеблеве. 1951 г.
Я переписываюсь с этой семьей всего несколько недель, но в каждом письме они обязательно пишут о том, как они переживают за Украину и поддерживают ее.
Вот их слова:
«Мы очень переживаем за Украину и желаем, чтобы у вас все получилось. Наша семья поддерживает Украину: и мама, и папа, и мой сын, и почти все наши друзья и знакомые в Москве. Люди обязательно должны знать, что в России много нормальных людей, нам тоже это очень важно. Я и моя семья не относятся к тем мифическим 84%, которые якобы одобряют действия моей второй родины. И помните, пожалуйста, что в России есть большое количество нормальных людей, которые поддерживают Украину и против той бесстыдной политики, которую ведут нынешние российские власти. Они сгинут, а Украина останется».
Эта поддержка очень вдохновляет и мы очень рады, что наши бывшие земляки – думающие люди, не верящие оголтелой пропаганде. И таким образом продолжается эстафета добра и человеколюбия.
Послесловие о памяти и частной собственности
Хотелось бы завершить этот рассказ на оптимистической ноте, но жизнь внесла в эту светлую историю темные краски. Анатолий Зельцман попросил меня сфотографировать старое здание Стеблевской школы, в котором он когда-то учился. Это здание построено еще в 1906 году, в нем до революции находилось Стеблевское Александро-Николаевское двухклассное училище, а в советское время – средняя школа, которую за это время окончили тысячи учеников. Уже несколько десятилетий в поселке есть новая школа, а старая была выкуплена в частную собственность и сейчас в ней находится пилорама. Так вот, когда я подошла к ней, чтобы сфотографировать, оттуда вышел молодой человек и спросил: «А что вы здесь фотографируете?» Я ему объяснила, что делаю это по просьбе бывшего ученика, который живет в Москве. «Но это ведь сейчас частная собственность, – сказал он, – поэтому не надо здесь ничего фотографировать». Я вышла за пределы этой «частной собственности» и все-таки сделала снимок, но, как говорят, осадок остался нехороший.
Так что же, право собственности выше ностальгических чувств тех людей, которые учились в этой школе? Новым хозяевам наплевать на историю – главное, чтобы это здание им прибыль приносило?
