ГРИГОРИЙ КРИСС: «Я ПОНИМАЛ, ЧТО СПОРТ ДАЕТ ШАНС ЧЕГО-ТО ДОБИТЬСЯ В ЖИЗНИ»
В канун Олимпийских игр в Токио «Еврейский обозреватель» пообщался с одним из самых успешных еврейских спортсменов Украины, заслуженным мастером спорта фехтовальщиком (шпага) Григорием Криссом. Он – полный кавалер олимпийских наград: золото в Токио-1964 (в личном первенстве), два серебра в Мехико-1968 (в личном и командном первенстве) и бронза в Мюнхене-1972 (команда). В его активе три золотых, три серебряных и одна бронзовая медаль чемпионатов мира. Он – пятикратный чемпион СССР. Он – член Международного Зала славы еврейского спорта (1989).
Сегодня 80-летний Григорий Яковлевич Крисс работает директором специализированной детско-юношеской школы олимпийского резерва по фехтованию Киевского городского совета «Динамо» и консультирует сборную Украины. Его опыт востребован, а память хранит массу интересных фактов истории советского спорта.
– Григорий Яковлевич, из многих публикаций о вас может сложиться впечатление, что вы родились уже олимпийским чемпионом…
– Нет, конечно. Я родился на киевском Подоле, в коммуналке на улице Спасской. Спустя полгода после моего рождения началась война. Мой отец был офицером погранвойск. Пока в Киеве рвались бомбы, он посадил жену с двумя детьми – меня с сестрой – в машину и отправил в эвакуацию. Через два месяца мы оказались в Ташкенте и до 43-го года жили в городе Ургут Самаркандской области, где мама работала в военном госпитале.
После возвращения в Киев еще пришлось повоевать за свою 11-метровую комнату в коммуналке, которая была разграблена, и где жили другие люди. Отец погиб на фронте в 1944-м, и мы с сестрой до своего 18-летия получали за него пособие…
Моя история типична – в нашем дворе, на нашей улице было полно военных вдов, семей, где отцы погибли на войне. Но я сохранил хорошие воспоминания о детстве, хоть оно и было суровым и голодным, люди жили дружно и старались помогать друг другу.
– Как вы пришли в фехтование?
– Пацаны нашего двора, и я в том числе, занимались в спортивных секциях, которых на то послевоенное время было мало. Рядом с нами находился клуб пищевиков. Там большого выбора не было – бокс, акробатика и волейбол. Вначале я пошел в секцию бокса. Но когда получил там несколько раз по зубам, мне разонравилось этим заниматься. Позже на акробатику ходил. Там сальто крутили. Пару раз ударился спиной – и расхотелось заниматься. А о фехтовании узнал совершенно случайно. После войны мы любили смотреть трофейные фильмы, такие как «Три мушкетера» или «Скарамуш». Мы делали шпаги из палок и во дворе устраивали свои поединки, представляя себя мушкетерами… В разные игры играли, но больше всего нам нравилось фехтование.
А еще я каждую зиму ходил кататься на коньках на стадион «Динамо». Там был большой каток, много света, играла музыка, всегда было много ребят и девчонок… И вот как-то мы с друзьями возвращались с катка и проходили мимо спортивных залов по борьбе и фехтованию. Смотрим – большие окна, горит свет, полный зал людей, все в белых костюмах. Мы и зашли посмотреть. Подходит к нам тренер и спрашивает: «Что, нравится?». А мы отвечаем: «Да, нравится». А он и говорит: «Ну, приходите – попробуете». Нам было тогда лет по 15-16. И мы пришли заниматься – пять мальчишек с нашего двора. Занимались месяц-другой. Потом многие отсеялись. Кому-то не понравилось, у кого-то не получалось. А позже вообще один я остался…
– Этим тренером был Семен Яковлевич Колчинский?
– Да, именно он, мой единственный тренер за всю спортивную жизнь. Семен Яковлевич Колчинский, которого называли «профессор фехтования». Он был одним из тех тренеров, которые после войны во многом заменили отцов тем ребятам, папы которых не вернулись с фронта. Таким, как я.
Семен Яковлевич, сам бывший фронтовик, был строгим тренером, и его иногда боялись, ведь он мог и по мягкому месту треснуть, но тем не менее все его любили и уважали. Он никогда никого не обидел незаслуженно и без причины, к каждому из своих учеников старался найти индивидуальный подход. Поэтому его помнят и любят. Он многое дал и многому научил всех своих воспитанников, независимо от того, стали они олимпийскими чемпионами, или бросили спорт, не выиграв ни одного соревнования.
Был момент, когда Семен Яковлевич выгнал меня из секции за нарушение дисциплины. У нас тогда один парень, уже имевший разряд, очень воображал и выделывался, и я, вспомнив секцию бокса, врезал ему пару раз. Тренер сказал: «Хулиганам тут не место!» и выгнал меня. Но через некоторое время принял обратно.
Я горжусь тем, что в 1987 году сменил его на посту директора динамовской фехтовальной школы, где он тренировал детей на протяжении многих лет.
Семен Яковлевич по-еврейски мечтал дожить до 120 лет и считал себя счастливым человеком. Он всегда поддерживал отличную спортивную форму. В любую погоду, даже если на улице был дождь или снег, каждое утро он начинал с пробежки, а после кросса выполнял приемы ушу, карате, рукопашного боя. Но, к сожалению, ушел от нас в начале января 2004 года, когда ему было 87 лет. Я всегда вспоминаю его с благодарностью и любовью. А в Киеве уже много лет проводится Международный турнир по фехтованию на шпагах памяти Семена Яковлевича Колчинского.
– Как развивалась ваша спортивная карьера?
– Я перешел учиться в вечернюю школу, работал на заводе «Торгмаш» слесарем-инструментальщиком и продолжал заниматься фехтованием. Я понимал, что спорт дает шанс чего-то добиться в жизни. В противном случае все, на что я мог рассчитывать, это статус слесаря 6-го разряда.
У меня было огромное желание добиться успеха, и я был старательным учеником. Мне практически все удавалось. Стремился довести до совершенства выполнение каждого задания, которое придумывал тренер. За год, в 1957-м, я уже выполнил норматив мастера спорта. Еще через год выиграл юниорский чемпионат СССР, а в 1959-м – Спартакиаду народов СССР.
Накануне Олимпиады-64 я выиграл чемпионат Советского Союза. Тогда это было пропуском в олимпийскую сборную. А когда я поехал на первую в моей жизни Олимпиаду, мой напряженный труд, настойчивость и нацеленность на победу сделали свое дело – я выиграл олимпийское золото.
Причину своих спортивных успехов я объясню просто. Мы, пацаны, с которыми я вырос, дети войны, потом все себя где-то как-то проявили. Жизнь у нас была такая – 90% детей росли без отцов. Наши отцы погибли на фронте. У нас в семье было двое детей – я и моя старшая сестра. А мама только и думала о том, как нас прокормить. Из-за маленькой зарплаты на работе, чтобы как-то выжить, ей приходилось еще подрабатывать, мыть полы в подъездах. Мы были предоставлены сами себе. И, видимо, такая жизнь сделала нас более самостоятельными и целеустремленными.
– Кстати, каким был материальный эффект от вашей первой Олимпиады в Токио?
– За 18 дней пребывания в Японии мы получили по 25 долларов командировочных. Купить что-то серьезное на эти деньги было невозможно.
А за две медали мне дали 1800 рублей премиальных. На руки после вычета налогов получил около полутора тысяч. Как раз получилось накрыть две «поляны»: одну в Москве, другую в Киеве. Друзей-то у меня много – спортсмены, тренеры…
– Вы завоевывали медали на трех Олимпиадах. Что вам особенно запомнилось на Олимпийских играх?
– В Японии в 1964-м нас, советских спортсменов, приняли хорошо. Тогда была «холодная война», но благодаря спорту общение продолжалось. В Японии мы побывали в таких районах, где на нас смотрели, как на инопланетян. Многие японцы думали, что все «русские» в медвежьих шкурах ходят.
Олимпийская деревня была расположена на месте американской военной базы. Территория просто огромная, от корпуса до столовой – пару километров. И вот японцы предложили спортсменам для передвижения велосипеды, которые стояли возле каждого корпуса. А были эти велосипеды какими-то маленькими. Первые три дня они еще выдержали, а потом начали ломаться. Один только наш Леонид Жаботинский за день их где-то с десяток приводил в негодность. Он же тяжелый, на велосипеде несколько десятков метров проедет – и все, берет следующий. Чтобы доехать от корпуса до столовой ему требовалось три велосипеда. А таких, как Леня, там много собралось со всего мира: боксеры, борцы, штангисты – здоровые, по 100 кг веса. Через два-три дня велосипедов уже на всех не хватало, и за ними надо было в буквальном смысле охотиться. Вечером хотелось пойти и на дискотеку, и в клуб, но как подумаешь, что пешком – и желание отпадало. Вот мы днем и припрятывали где-нибудь велосипед для себя.
Помню, тогда в Японии мы впервые увидели диктофон. Вокруг шум, гам, музыка, а он записывает только твой голос. Поразили нас и певцы, которые выступали с микрофонами без кабеля.
В Мексике в 1968-м было очень неспокойно. Тогда Олимпиада едва не была сорвана: как раз перед открытием Игр в стране произошли крупные столкновения между студентами, профсоюзами и регулярными войсками. Уже все спортсмены собрались в Мехико, а тут танки на улицах, видны следы трассирующих пуль… В Мексике тогда разрешили свободно носить оружие, а мексиканцы – народ горячий, вот и постреливали. Американцы тогда предложили перенести Игры в Лос-Анджелес. Причем они хотели тут же за свой счет перевезти всех в Америку, а это около 5500 спортсменов плюс тренеры, врачи. Только советская делегация насчитывала 600 человек. Но все уладилось, и Игры прошли в спокойной обстановке. По дороге на стадион и обратно нас сопровождали бронетранспортеры. В каждом автобусе, перевозившем спортсменов, находились по два автоматчика. Да и Олимпийская деревня, которая, кстати, располагалась рядом со студенческим городком, хорошо охранялась – с пулеметами, вертолетами…
А вот на следующей Олимпиаде в Мюнхене-1972, где террористы захватили в заложники израильских олимпийцев, организация была никакая. В Олимпийскую деревню заходили все, кто хотел, проститутки слонялись. В корпус, где жила советская делегация, постоянно подбрасывали антисоветскую и религиозную литературу. Дело доходило до того, что спортсмены по ночам по очереди дежурили. При таком бардаке неудивительно, что тот страшный теракт произошел.
– Фехтование традиционно называют «еврейским боксом». В этом виде спорта всегда было много успешных евреев. И в ваше время тоже в сборной СССР евреев хватало…
– Да, конечно. Со мной в команде был и киевлянин Иосиф Витебский, тоже ученик Семена Колчинского, и москвичи Марк Мидлер и Марк Ракита, и ленинградец Эдуард Винокуров. Да и после нас в команде выступали евреи – Георгий Погосов (по матери), Вадим Гутцайт. Были прекрасные тренеры – Михаил Шимшович, Марк Левин, Леонид Авербах. Но это просто такое стечение обстоятельств, у нас были спортсмены разных национальностей из разных республик Союза. Все были выездными, еще бы – на каждый турнир ездили под видом тренеров сотрудники КГБ, внимательно следившие за нашим поведением, да и спекуляцией мы не занимались.
Хотя было такое, что нашему знаменитому тренеру саблистов Давиду Абрамовичу Тышлеру закрыли выезд, поставили в вину, что, мол, слишком общительный, много разговаривает и хорошо знает немецкий язык.
С антисемитизмом я столкнулся, когда хотел вернуться в «Динамо». В 64-м году после армейской службы меня оставляли в СКА, давили, чтобы я писал рапорт министру обороны маршалу Малиновскому. Но я хотел в «Динамо». Однако туда меня не взяли, намекнув на пятую графу. Тогда я написал рапорт и остался армейцем. Мне дали лейтенанта, но не сразу, а через прапорщика – нельзя же рядового сделать в один момент офицером.
Я закончил выступать в 35 лет, хотя мог бы еще соревноваться на высоком уровне, но на меня сильно давили, звали в Москву. Тогда существенно изменилась финансовая ситуация в советском спорте, появились премиальные, валюта. Но я туда ехать не хотел…
– Почему?
– Понимаете, я такое воспитание получил во дворе на Подоле, от взрослых. Там было немало уголовников, которые нас учили – своих не предавать. Я так и вырос патриотом своего города и своей Украины.
Остался тренером в СКА. А потом, после одного конфликта, стал тренером сборной СССР по пятиборью – тренировал фехтование, в программе пятиборья как раз шпага. Восемь лет с пятиборцами проработал.
Но в «Динамо» я таки вернулся. Из армии я вышел в звании майора. В 1987 году стал директором СДЮШОР, которую до этого возглавлял Семен Яковлевич Колчинский. Это прекрасная школа, где сегодня работают 15 тренеров и занимаются 200 детей. Мы стараемся хранить традиции Колчинского.
– Вы упомянули сотрудников КГБ, которые сопровождали советские команды на международных соревнованиях. Были какие-то моменты, запомнившиеся ярче других?
– Всякое бывало с нашими чекистами. После соревнований они обязательно писали отчет, который я как капитан команды должен был подписывать. Вот один пишет: «Такой-то опоздал туда-то, а этот пререкался с судьей». Я говорю: в чем проблема? Это же в порядке вещей – все спортсмены имеют какие-то претензии к судьям, все так делают, вы же не знаете правил, а в той ситуации как раз арбитр и не прав был, тем более что спортсмен не оскорблял судью, просто вел диалог. «Нельзя. Вы дискредитируете советских спортсменов!» – вот и весь ответ. Бывало, что я отказывался подписывать такие отчеты.
Самая лихая история была на чемпионате мира 1967 года в Монреале. Мы фехтовали с венграми. Тогда у нас была постоянная конкуренция – то они чемпионами мира станут, то мы. И эта встреча была очень напряженной и решала, кто же в этот раз выиграет мировое первенство. Заканчивалось время, оставались считанные секунды боя, и я вел 2:1. Венгр видит, что отыграться не успеет, и колет вне дорожки – загорается лампочка. Я смотрю на судью-итальянца, а тот показывает – мол, ничего не видел. Тогда это было в порядке вещей: сборная СССР считалась очень сильной, и нас попросту давили. А тут еще и свист в зале раздался. Я, возбужденный, поворачиваюсь к трибунам, а там болельщики показывают мне неприличные жесты. Это были венгры-эмигранты, которые в 1956 году сбежали после подавления восстания. Представляете, каково нам? Мы же идейные! Ну, чтобы разобраться с хулиганами, я прямо со шпагой и полез на трибуны. С одной стороны на мне судья повис, а за другую руку директор чемпионата держал. Чтобы охладиться, мне хватило пары секунд. Возмутителей спокойствия из зала вывели полицейские.
Я на том первенстве стал чемпионом мира в командном первенстве, а в личном стал вторым. Этот чемпионат мира имел для нашей страны особое значение, потому что как раз в те дни в Монреале проходила всемирная выставка «Экспо-67». В первый и в последний раз вся наша команда вернулась на родину с медалями – кто с золотыми, кто с серебряными, кто с бронзовыми. Нас тогда в аэропорту, как после Олимпиады встречали…
А через десять дней мне нужно было лететь в Бейрут на Средиземноморский Кубок, куда пригласили всех чемпионов мира. Приехал в Москву, а там уже встречают и говорят: «Завтра в 10 утра нужно быть в ЦК партии». Хорошо, что всего лишь только вызвали – появилась надежда, что из страны выпустят. Ровно в 10.00 я был уже в приемной, где меня встретил какой-то чиновник, курировавший спорт. Весь такой вежливый: «Заходите, садитесь. Как дела? Как дома? Как жена?». Отвлекает, значит. А я говорю: «Вы мне сразу скажите – мне надо прощаться со спортом или буду продолжать?». Он: «Ну, хорошо. Расскажите, что у вас там в Монреале произошло». Ему уже, оказывается, передали отчет, который я должен был как капитан команды подписать. А я его даже в глаза не видел. Свою подпись под ним поставил один из тренеров нашей команды. Ну я решил, что лучшая защита это нападение, и рассказал, как все было – мол, какие-то фашисты, эмигранты оскорбляли весь советский народ, а я бросился со шпагой наказать обидчиков, правда, не добрался. Он меня пожурил, посоветовал в следующий раз быть более сдержанным и отпустил.
– В Израиле бывать доводилось?
– Да, один раз. В 2013 году мы с Яковом Железняком (олимпийский чемпион Мюнхена-1972 по стрельбе – авт.) были почетными гостями XIX Маккабиады. Мы приняли участие в поднятии флага на церемонии открытия Игр на стадионе «Тедди Колек» в Иерусалиме. Провели в Израиле неделю, ездили на экскурсии по стране, побывали в Тель-Авиве на телевидении, с нами делали интервью. Было много встреч с выдающимися спортсменами из разных стран. В общем, масса впечатлений. К сожалению, именно в Израиле у меня друзей нет – все мои, кто в свое время туда выезжал, со временем перебрались в Америку, Канаду, Австралию, другие страны. Так получилось.
– Свозили ли вас в Институт Уингейта в Нетанию, где находится Зал славы еврейского спорта, куда вас ввели еще в 1989 году?
– Нет, туда не ездили. А ввели меня в этот зал заочно, прислали диплом и фото.
– Мыслей об отъезде никогда не было?
– Нет. Я же говорил вам о воспитании с Подола. Слава Б-гу, мир я повидал, но всегда знал, что нужен здесь, в Киеве, в Украине. Нигде меня никто не ждет, здесь моя родина.
Вел беседу Лев Лазебник