Рассказ

СТРАДАНИЯ ДЕПУТАТА ГРОСШВАЙНА

(Фрагмент детективной повести «Смерть бегущей строкой»)

Шампанское, как известно, по утрам пьют только аристократы и дегенераты.
Увы, аристократом он не был. Но уж и в дегенератах точно не состоял. Тем не менее, три глотка холодного с утреца себе позволил. Они слегка взбодрили и привели в чувство после вчерашнего обильного застолья. Не то чтобы он очень любил эти банкеты. Однако ноблесс оближ – положение обязывает. Однажды он вычитал эту фразу в каком-то журнале. А положение его, слава Богу, ныне таково, что обязывает ко многому. Как же – именно он, Иван Ковтуненко, на закрытом совещании глав фракций парламента выдвинут на пост председателя комитета по инвестициям (в кулуарах – по распилу). Реально – комитета важнейшего из важнейших. Идти к этому пришлось довольно долго и не самой легкой дорогой. Но вот срослось. Да и вообще – жизнь, кажись, удалась! Это ощущение не покидало его в последнее время.
И ведь всего добился собственным напором, энергией и умением работать с людьми. В первую очередь, само собой, с нужными. Нет, ну и Катерина тоже помогла, да. Женой Иван, в общем-то, был доволен. А ведь их встреча, по большому счету, была случайной. Тогда, отпустив шофера присланной за ней отцовской машины, Катя решила после сдачи сложного экзамена пройтись из университета домой по свежему воздуху. В результате случайно забрела на танцплощадку, где тусовалась молодежь совсем не ее круга. Вот так и нашли друг друга красивый, статный сельский паренек и внешне не очень привлекательная, но умная и добрая дочь областного прокурора. Она запала на него сразу. Настолько сильно, что истошные истерики матери по поводу явного мезальянса не смогли изменить ее планов связать свою судьбу с Иваном. Более того, чтобы окончательно сломить сопротивление родителей, добропорядочная скромница Катя сама предложила милому дружку интим. И когда радостно сообщила дорогим папочке и мамочке, что беременна, крепость пала. Связи тестя и дали первый толчок Ивановой карьере. Но дальше – сам.

Как-то ему рассказали не то анекдот, не то партийную быль о том, как однажды Брежнев, встретив в кремлевском коридоре своего верного сподвижника Суслова, спросил его: «Михал Андреич, а ты свою жену еще петрушишь?». «Леонид Ильич, я ее уважаю», – уклончиво ответил много лет страдавший диабетом Суслов.
Вот и Иван свою жену именно что уважал. Нет, Боже упаси, не по той же причине, что партийный секретарь. А потому что подарила ему двоих сыновей и никаких семейных сцен за двадцать лет совместной жизни так и не устроила. А ведь было за что, поскольку с потенцией у него как раз все в полном порядке, и бабы его любят. Да еще какие! Вот, например, Лапочка.
Подумав о Лапочке, Иван вдруг вспомнил ее вчерашнюю просьбу. Взглянул на часы и быстро включил телевизор. Один из наиболее популярных каналов по несколько раз на день, не без усилий Ивана, крутил хит музыкального сезона – клип Лапочки «По утряне на диване». Над этой музыкальной миниатюркой трудились хорошо им оплаченные далеко небесталанные ребята. Сюжет клипа был вроде благопристойный – ранним утром красивая девица занимается на диване йогой, принимая одну за другой разные позы. Однако в тексте песни постоянным рефреном звучат слова о том, как бы ей хотелось принимать и новые позы в компании с симпатичным гуру. Ну и само собой, в долгих поисках названия клипа не ошиблись – оно давало большой простор для самых пикантных фантазий…
Клип получил бешеную популярность. Лапочка была выдвинута читательницами светского журнала «Публичные дамы» на премию «Певица года». И у Лапочки были все шансы ее получить.
Правда, лежа в постели, они оба иронично посмеивались над героиней клипа, поскольку, в отличие от нее, Лапочке в «упражнениях в кровати» никакой наставник не был нужен. Она сама кого угодно многому могла научить. И ведь откуда такой богатый опыт у девятнадцатилетней девчонки из провинции, случайно найденной им в офисе одной фирмы, где она совмещала обязанности помощницы секретаря с интимным обслуживанием шефа и его зама?
Лапочка была красива, длиннонога, имела упругую, без вкрапления силикона, грудь и от природы весьма пластична. Голоса, правда, у нее не было. Но можно подумать, он есть у кого-либо из девочек всевозможных групп, все время мелькающих на экране. У той же «Подагры», например. Голос-то зачем, когда есть совершенные компьютерные программы и фонограммы? Так что Лапочка была в порядке. Нет, это он и Лапочка были в полном порядке!
Иван уже было собрался нажать на мобиле окошко с надписью «моя радость», но в это время клип закончился, и на экране появились два скучных типа. Один из них, видимо, ведущий программы скрипучим голосом сообщил, что сегодня у него в гостях «известный публицист» Степан Халява, который расскажет о своей новой документальной книге «Элита у корыта».
Ивану хорошо был знаком этот тип, зарабатывающий себе на хлеб с икоркой разного рода скандальными «разоблачениями» из жизни известных политиков. При этом Халява не брезговал самыми грязными сплетнями и постоянно перебегал от одного хозяина к другому, не забывая при этом обгадить бывшего босса с головы до ног. Иван меланхолично прослушал рассказ о нескольких сюжетах нового «халявного» опуса и хотел было выключить телек, как вдруг громом среди ясного неба до него донеслись слова Халявы: «К великому сожалению, для многих из наших так называемых слуг народа характерна удивительная стыдливость. Проявляя замечательную память о благах и привилегиях, которые им дает депутатский мандат, они совершенно и напрочь, когда им это невыгодно, забывают о своем социальном, а то и национальном происхождении, о своих предках. Они как бы очень стесняются их. Свежий пример – уверенно идущий вверх по карьерной лестнице Иван Ковтуненко. Как оказалось, его дед по материнской линии – вовсе не Иван Ковтуненко, в честь которого он якобы назван, а Йоханаан Гросшвайн».
– Не может быть! – с плохо деланным удивлением воскликнул ведущий. – Как же так?!
– А вот так! – напористо продолжил тему Халява. – У меня есть показания трех свидетелей. Они до сих пор живут в том селе, где родился Степан, отец Ковтуненко. Старые люди, что им врать на склоне лет… Они в один голос утверждают, что дедом Ивана был этот самый Гросшвайн. Откровенно говоря, ума не приложу, чем Ковтуненко не по душе еврейский дедушка Йоселе. У нас ведь давно не советские времена с их печально знаменитой «пятой графой».
– Все мы уважаем наших сограждан – представителей этого древнего и талантливого народа, – фарисействовал далее Халява. – Я вот, например, был бы не против, найдись у меня в родне евреи или африканцы. Но трудно понять психологию наших слуг народа. Стесняются они нас, люди добрые, стесняются, чтоб им пусто было…
В этот миг беседа на экране сменилась рекламой, и какой-то мальчуган стал настойчиво предлагать телезрителям препарат, с помощью которого можно хорошо покакать.
«А кто мне накакал на голову? – вырубив телек, мысленно возопил Иван. – Что за гад заказал?»
Навскидку ответ не приходил.
Ну и сволочь же этот Халява, подумал Иван, он же постоянно паразитирует на нацтеме! Сначала по заказу Верули писал, что у Ведерчука отец был еврей, потому что его звали Вениамин. Затем переметнулся за серьезные бабки к Верулиным врагам и запустил в мир информацию о том, что ее бабушка якобы носила фамилию Цуцерман. Более всего вызывало ярость лицемерие Халявы. Даже в суперлиберальной Америке черный побывал президентом, а еврея не было ни одного. Что уж говорить об Украине! Так что именно с целью навредить карьере «заказанного» политика и предпринимал свои небескорыстные лжегенеалогические исследования этот журналюга. Самое одновременно смешное и противное здесь было то, что ни словом Халява не упомянул о человеке, у которого таки да дедушка был евреем. Таковой имелся у лидера партии «Бросок» Глушко. Скорее всего, Халява боялся пикнуть против него, потому что супертяжеловес, двукратный олимпийский чемпион по вольной борьбе Викентий Глушко имел стойкий образ принесшего славу родине могучего украинского богатыря, кем по сути в общем-то и являлся. Поэтому менее всех прочих политиков он мог опасаться, что электорат будет отождествлять его с евреем, собирательный образ которого в сознании плебса запечатлен как «хитрый, но хилый плут». И только узкий слой знатоков истории спорта знает, что это отнюдь не так: например, в 1946 году самым первым чемпионом мира из всех советских спортсменов стал штангист Григорий Новак – еврей из тогда еще никому в мире не известного городка Чернобыль…
«Да хрен с ними, с евреями, – злился Иван. – Мне-то что теперь делать? Набить что ли Халяве морду? Так он только обрадуется и накатает новую мерзость о том, как его преследуют за правду».
Невеселые эти мысли прервал звонок на мобильный.
– Ну и?… – спросил знакомый голос.
– Игнат Парамоныч, да хрень все это.
– Наговор, говоришь? А свидетели откуда взялись?
– Купили стариков за сто гривен и пару кульков гречки.
– Ну если ты так уверен, то по-быстрому разберись с этим гнилым делом и докажи, что среди рабиновичей родственников у Ковтуненко нет. А то мы столько времени тянули тебя на комитет, а теперь что? Все кому-то под хвост? С фамилией Гросшвайн ты будешь главой комитета только в кнессете, больше нигде! А ну собирайся и дуй в офис партии!
Иван поспешно оделся, выскочил из дома, прыгнул в мерс и стремительно погнал в офис.
Едва он успел притормозить у знакомого здания, как во двор с разных сторон влетели две здоровенных «инфинити», и из них выпрыгнули молоденькие, но уже бывалые журналисточки Нюся Бубкина и Туся Брэдс. Настоящие имена этих двух заклятых подруг уже никто не помнил, зато псевдонимы были у всех на слуху. Кликухи обеим придумал тот самый господин, что подарил им по иномарке. Несмотря на то, что Нюся и Туся работали на противоположные политические лагеря, он одновременно пользовался их услугами – журналистскими и не только, как утверждали завистницы из числа коллег. Ну да ладно.
Отталкивая друг дружку на ходу, обе «акулки пера» успели поймать Ивана за локотки у самой двери, повисли на нем и что-то быстро-быстро и непонятно залопотали. Из всего, что беспрерывно извергали их нежные девичьи рты, можно было только различить «как же так?» и «дедушка – еврей».
Ничего им не ответив, с трудом вырвавшись из цепких лап подружек, Иван наконец прорвался в офис. Там его ожидала гроза.
– Бей жидов, спасай Россию! – мрачно приветствовал его глава фракции партии «Мы – за народ!» Игнат Пацюк.
– Что делать-то будем? – уже всерьез продолжил шеф. И тут же взорвался. Если отбросить известные слова и выражения, появившиеся на Руси в дни ордынского нашествия и обычно неупотребляемые в официальной речи, то мысли его сводились к тому, что немедленно следует снарядить ловкого человечка в Козлятиновку, чтобы в свою очередь тоже опросил этих старых пердунов-свидетелей и выяснил, сколько им платил Халява. И если что – перебить его предложение и снять с этих долбаных стариков и бабулек новые показания, в которых ни слуху ни духу не должно быть ни о каком Гросшвайне.
Такой человечек у Ивана был. Адвокат Семен Пупрышко за определенную сумму, словно верный воин ордена иезуитов, по указанию начальства мог даже очень убедительно доказать, что черное – это таки белое или что Солнце вращается вокруг Земли. Иван позвонил ловкачу, объяснил суть проблемы и назвал цену вопроса, за которой он не постоит. Пупрышко ответил, что уже надевает штаны и мчит в указанное село.
На душе у Ивана чуть полегчало. Но тут зазвенела мобила.
– Масик! – отчаянно орала в трубку Лапочка. – Меня тут насилуют, жить не дают!
Сердце Ивана похолодело.
– Где ты? Кто на тебя напал?
– Я спокойно себе делала педикюр. Но тут в салон ворвались Нюська и Туська, стали хватать за руки и требовать, чтобы я им сказала – он у тебя обрезанный или нет! Я им говорю: «Дуры! Я в этом не секу, у меня эти штуки все на одно лицо. (Она так и сказала про «них» – на одно лицо.) Я могу только о размерах сказать, а в «обрезах» вы лучше меня разбираетесь. Вы же у Цыперовича каждая себе по иномарке заработали не статейками». А они не отстают, к стенке приперли, кричат. Вот даю им трубку.
– Девочки, зайчики, – не дослушав, перебил Ковтуненко галдевших на другом конце провода резвых журналисток, – ноу коментс. В общем, идите туда, куда вы так любите ходить… – завершил он со смаком.
Кроткая девичья месть не заставила себя ждать. На следующий день в газете «Желтый экспресс» появилась статья Нюси Бубкиной под заголовком «Эйнштейн депутату не товарищ». Она начиналась словами: «Великий ученый Альберт Эйнштейн не раз повторял, что он еврей. Выдающийся кинорежиссер Сергей Эйзенштейн никогда не скрывал своего еврейства. А вот депутат, чья фамилия якобы Ковтуненко, сильно стесняется своего дедушки Йоханаана Гросшвайна. Высокое чувство собственного достоинства – вот что характерно для великих и что напрочь отсутствует у наших слуг народа…»
Далее следовал еще более мерзкий текст. Но особенно Ивана почему-то достало слово «якобы». Нет, девчата, я – Ковтуненко. И никто другой.
Материал Туси Брэдс он и вовсе не стал читать, а для успокоения нервов махнул на дачу в поселок Овечье Пастбище, где Катерина с детьми жила безвыездно вот уже два месяца.
Хорошая жена всегда найдет, чем успокоить измаявшегося на работе мужа.
– Ну, Ванечка, дорогой, – ворковала Катя, умело делая супругу массаж нижнего отдела шейных позвонков. – Ну что, если даже дед и вправду был Гросшвайн, что тут плохого? Вот мои любимые Пастернак и Мандельштам тоже были как бы из гросшвайнов. А какие замечательные поэты! А помнишь, как мы удивились, когда узнали, что у Володи Высоцкого отец был еврей!
Милая, нелюбимая, но такая преданная и надежная, она всегда умела беречь его нервы. Он даже вздремнул.
Но тут в комнату влетел папин любимец, наследник рода десятилетний Сережка и громко сообщил, что он только что дал в морду Пашке Торопенко и сейчас его мамаша прибежит выяснять отношения.
– А за что ты ему врезал, сынок? – тактично-педагогично спросил Иван.
Сережка засопел носом:
– Пап, да не так важно…
– Нет! – назидательным тоном продолжил урок воспитания Иван. – Нам с мамой очень даже важно знать, за что ты ударил человека.
Но лучше бы он не воспитывал…
Сережа грустно взглянул отцу в глаза и выдавил из себя:
– Пап, я ему не дал на велике покататься. Так он сказал, что ты – жид пархатый говном напхатый. Вот я ему и вмазал.
– И правильно, сынок, сделал, – неожиданно сказала кроткая Катерина. – Молодец!
Серега просиял. Но в это время в воротах дачи появилась жена министра всяких дел Светлана Торопенко. За руку она вела своего отпрыска, разбитый нос которого юшил кровью. Скандала, однако, не получилось. Поскольку когда мадам Торопенко узнала суть конфликта, она екнула и молча оборотилась вспять. Не совсем, впрочем, молча. Как бы бурча себе под нос, она, покидая владения Ковтуненко, брякнула: «Нет житья от вас людям, жиды необрезанные».
В том-то и дело, что обрезанные, тоскливо подумал Иван.
Когда ему было пять лет, он стал при мочеиспускании ощущать боль. Мать повезла в больницу в райцентр.
– Ничего страшного, – успокоил ее уролог. – Это такое заболевание, фимоз называется. Шкурка на пипиське воспаляется. Ее надо обрезать.
Обрезание прошло безболезненно.
– Будет ваш сынок теперь немножечко евреем, – шутил доктор, – ведь у этой болячки даже название от имени Фима… ха-ха.
Тридцать пять лет эта интимная подробность его никак не волновала. Да и девушки в пылу страсти не реагировали. И вот теперь, в нынешней дурацкой ситуации, ни с коллегами в любимую сауну не сходить, ни к девочкам… Ведь растреплют! А враги из других фракций назовут это главной уликой его якобы еврейства. Дикая, патовая ситуация. И как из нее выбираться? Он вдруг почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, такое с ним было в последний раз давным-давно, когда умер отец…
– Не заходи, милый, на свою страницу в Фейсбук, – потупив глаза, сказала ему Катерина.
Он понял и не пошел к компьютеру. Лег спать. Но всю следующую неделю ему снились чудовища, пострашней тех, что пожирают людей в американском киноцикле о «чужих». А затем приснился и вовсе сплошной кошмар.
…В грязной корчме кларнет визгливо выводил какую-то восточную мелодию. Явственно пахло чесноком. За большим столом веселилась разудалая компания. Скрипучими голосами она выводила песню «Маца текла рекой по Молдаванке». На стене висел плакат «Пламенный привет участникам слета агентов мирового сионизма!» Иван поморщился.
– Да-да, – неожиданно раздался над его ухом приятный голос. – Что за убогость! Мне это тоже не по душе. Знаете, у нас, евреев, как и у других, все по-разному.
Иван оглянулся. Возле него стоял уже немолодой, но плотный и со вкусом одетый господин.
– Сейчас, сейчас, – молвил он и ловко щелкнул пальцами. Антураж стремительно изменился. Иван и его собеседник сидели в огромном зале у небольшого прекрасно сервированного столика. Неподалеку на сцене струнный квинтет играл приятную мелодию.
– Мендельсон, – подсказал Ивану новый знакомец. – Он ведь тоже из наших.
Подошел официант.
– Вот что, мой хороший, принеси-ка нам… виски. Нет, пожалуй, горилки с перцем, икры всякой, лангустов там и, конечно, ваш фирменный бифштекс с кровью христианских младенцев. Да, его всенепременнейше.
Тут над ухом Ивана что-то зашелестело, и на стол, взмахивая крыльями, приземлилась птица с хищным клювом.
– О, вот и он, – радостно воскликнул незнакомец, – наш тель-авивский ястреб. Вы же карикатуры на него, наверное, не раз видели в советских сатирических журналах.
– Ну что, дружок, как дела? – приветливо обратился он к хищнику.
– Кар-кар, – неожиданно ответил тот.
– Вот так у нас, евреев, всегда, – задумчиво проговорил собеседник Ивана. – Вроде бы и ястреб, а приятно картавит…
В это время в зал вошла симпатичная девушка и приветливо помахала новому другу Ивана рукой.
– О, это Милочка из Голливуда. Наша фейгале, наша птичка. Вы знаете, Ваня, она ведь любимица кое-кого из депутатов вашей Верховной Рады. Они о ней все время говорят по Фрейду. А какая актриса, какая актриса! Она пару лет назад в одном фильме забабахала другой нашей девочке такой обалденный куннилингус, что та, представьте себе, тут-таки получила «Оскар» Североамериканской киноакадемии… Ну да ближе к главному. Ванечка, а чего вы не хотите признаваться, что вы тоже наш человек? Что вам так не хочется быть евреем? Но я вас таки понимаю. Я знаю многих, кто не хочет признаваться. Ой вэй, скольких многих! Даже очень храбрые вроде бы люди, и те не желают, артачатся. Вот, например, даже Штирлиц. Вызвал его Мюллер как-то и говорит:
– Штирлиц, мне доложили, что вы – русский!
– Это наглая клевета, группенфюрер. Я чистокровный ариец Макс Отто фон Штирлиц.
– Ладно, идите…
Через час Мюллер вызывает Штирлица и сообщает:
– Да, верно, вы действительно не русский.
– А что я вам говорил!
– Вы не русский, Штирлиц, вы – еврей!
– Да что вы, группенфюрер! Я – русский! Русский я, русский!
– Вот и вы, душа моя, от своего еврейства отказываетесь.
– Да, не еврей я! Не…
Спасибо телефонному звонку – разбудил. Не дал продолжиться кошмарному сновидению.
– Алло, – привычно сказал в трубку Иван.
– О, это ж наверное сам ребе Гросшвайн, – с картавым акцентом послышалось из «трубы». – Ребе, пожалуйста, запомните пароль «цем тухес!» – Далее трубка, уже не сдерживаясь, загоготала во всю глотку. После чего пошли короткие гудки.
От отчаяния Иван швырнул телефон об стену. Тем не менее, раздался новый звонок. Только несколько секунд спустя он понял, что это звонит городской телефон.
– Включи ящик, Ваня, – мрачно приказал ему Игнат.
Включил. Шла трансляция интервью с вице-спикером парламента из фракции, которую все втихаря называли фрикцией.
– В этих быстро меняющихся условиях, – вещал депутатский начальник, – мы в том числе решили пока не утверждать кандидатуру Ивана Ковтуненко на пост председателя комитета по инвестициям.
– Неужели из-за того, что, как говорят, у него был дедушка Гросшвайн? – чуя сенсацию, азартно спросила ведущая.
– Ну как вы могли такое подумать? Как нехорошо! Мы – демократы. Для нас этническое происхождение коллег не играет ни малейшей роли. Просто открылись новые обстоятельства, которые нас заставляют вновь изучить список кандидатур и обдумать решение.
Правда, на наводящий вопрос ведущей о том, что это за обстоятельства, вице-спикер не ответил. И вообще съехал с темы.
Иван запихал в рот пригоршню успокоительных таблеток и, подойдя к зеркалу, посмотрел на свое отражение. Ему вдруг показалось, что у него растут пейсы. Сердце похолодело. В это время снова зазвонил городской телефон. Подняв трубку, он услышал голос пройдохи Пупрышко.
– Иван Степанович! – заорал адвокат в трубку. – Все отлично! Ваш дедушка действительно носил фамилию Гросшвайн.
– Что, говоришь, отлично?! Гад!
Это стало последней каплей. Депутат Ковтуненко-Гросшвайн распахнул окно, взобрался на подоконник и с криком «Гуляй, евреи!» шагнул в пустоту…
–…Иван Степаныч! Иван Степаныч! Все отлично! Ваш дедушка действительно носил фамилию Гросшвайн. Но, ура, вы не жид! Вы не жид! Я опросил всех бабок, всех еще живых свидетелей. Кое-кто упирался, пришлось немного раскошелиться за ваш счет. Но оно того стоит. А дело было так. Поздней осенью сорок первого года в Козлятиновке появился фольксдойч Йоган Гросшвайн. Немцы назначили его старостой. Любил самогон и пострелять в воздух. И ему понравилась ваша бабушка Степанида. Стал приставать. Но она ни в какую, уж сильно любила своего мужа Ивана. Не добившись своего по-хорошему, Йоган пригрозил, что как жену командира Красной Армии отправит ее с двумя малыми детьми в концлагерь. Она все равно плакала, упиралась, да соседки уговорили пожалеть детишек.
В общем, сошлись они. В конце сорок второго родился ваш отец. Йоган назвал его Стефаном. А через год он с немцами сбежал. Летом сорок пятого вернулся с войны Иван. Зашел в хату и обомлел, увидев на коленях у Степаниды малого ребенка. Схватил было именной пистолет, да, слава Богу, соседи повисли на руках. Рассказали, как было дело. Простил. Но сына в сельсовете зарегистрировал Степаном. Естественно, Степаном Ковтуненко. Вот и вся история. Так что можете послать своих недоброжелателей к едреной фене.
Да, еще вот что интересно. Мне тут один толковый ученый-этнограф объяснил, что у еврея фамилии Гросшвайн в принципе быть не может. Она переводится как «большая свинья». А евреи же, согласно их религии, со свиньями не дружат…
…Майор Матюгайло щелкнул клавишей и, вынув из аппарата кассету автоответчика, облегченно вздохнул. Дело, из-за которого его, «важняка», подняли ни свет ни заря, можно закрывать. Нет никакого дела. Повезло этому гребаному депутату, что живет на втором этаже. Только ногу сломал. Отлежится в Феофании – и снова в бой за народное счастье, саркастично усмехнулся майор, ну и хрен с ним…
А через месяц в газете «Всяческие вести» появился парадный материал Нюси Бубкиной и Туси Брэдс «Соплеменник Шевченко и Гете». В нем рассказывалось о жизни, буднях и праздниках народного избранника, примерного семьянина и принципиального политика, председателя депутатской группы по инвестициям из Германии Ивана Ковтуненко-Гросшвайна…