РОЗАМУНДА
Койвче, койвче, папиросен
Подходи пехота и матросы
Подходите, пожалейте,
сироту меня согрейте
Посмотрите – ноги мои босы…
Давидик играл на губной гармонике. А Сонечка пела. Пела так жалобно и просительно, что любая душа растаяла бы от этой песни.
Но душа шарфюрера Эриха Клуцке была чернее его эсэсовского мундира. Проходя мимо детей, он ласково улыбнулся и вдруг со всей силы ударил Давидика ногой по лицу. Мальчик не успел и крикнуть – упал, потеряв сознание, на бровку мостовой. А Клуцке подобрал гармонику и, хохоча во всю глотку, отправился дальше.
Когда он удалился на приличное расстояние, наблюдавшая эту сцену из-за угла дома Дина выскочила из своего укрытия и подбежала к Давиду и плачущей возле него Сонечке. Она принялась приводить малыша в чувство и это ей, к счастью, удалось. Поняв, что случилось, мальчик тоже заплакал:
– Это была дедушкина гармоника. Как мы будем без нее? Нам больше никто ничего не подаст.
Услышав эти слова, Дина спохватилась и вынула из кармана кофты конфету. Разломила ее пополам и дала детям:
– Ребятки, вы же помните, что нельзя брать конфеты у полицаев?
Давид и Сонечка кивнули. Они уже знали, что полицаи специально предлагают конфеты детям гетто, заманивая их в автодушегубки. Завидя эти серого цвета машины, ребята разбегались, стараясь спрятаться в ближайших подвалах.
На территории гетто раньше было два детских дома. Сами голодные, обитатели гетто старались хоть чем-то подкармливать сирот. Но в один страшный день за детьми пришли полицаи и повели их колонной по двое ко рву. Малыши шли, шатаясь от голода и плача. Когда дошли до места, детей сбросили в ров. И сидевший тут же на стуле сам герр гауляйтер, смеясь, стал бросать в ров конфеты. А затем их расстреляли, тела взорвали и засыпали землей.
Дина все это видела своими глазами, хотелось реветь белугой, да слез уже не было.
Кое-как успокоив Давидика и Сонечку, она пошла искать Иосифа. Кого еще она могла попросить спрятать детей? Дина была влюблена в него с того дня, когда в их шестой класс пришел новичок, переехавший из райцентра. Его звали Иосиф, и они сразу стали друзьями. Но случилось так, что после окончания школы Иосиф влюбился в Лизу. На их свадьбе Дина танцевала лучше всех, но в глазах ее стояли слезы. Через год у молодоженов родилась дочка. Анечка была копией матери, Иосиф души в ней не чаял. У него был врожденный порок сердца, поэтому в начале войны в армию его сразу не призвали, а потом уже поздно было. Немцы слишком быстро захватили город. Эвакуироваться все они не успели.
Если для большинства людей жизнь в оккупации была ужасной, то жизнь обитателей гетто была ужасной вдвойне. Как-то на улице Иосиф неожиданно встретил Федьку, с которым еще недавно они учились в параллельных классах. Тот рассказал, что скрывался от мобилизации в селе у тетки, теперь вернулся, служит в полиции. Федька предложил Иосифу вступить в юденрат – состоящий из евреев отряд, члены которого не имели права на ношение оружия, но помогали новым властям следить за порядком в гетто. Иосиф сначала отшатнулся от Федьки и его предложения. Но тот пояснил – если Иосиф пойдет служить в юденрат, его жену и дочку не отправят в концлагерь, во всяком случае, сразу. А там, глядишь, Федор поможет им бежать из гетто.
Иосиф согласился, и впоследствии даже был рад этому. Не потому что получил минимальные «привилегии» перед другими обитателями гетто, а потому что иногда имел возможность заранее предупреждать их об очередном погроме… Но вот самых родных и дорогих – Лизу и Анечку – уберечь не смог. Как-то они пошли на базар обменять золотую бабушкину брошку, последнюю семейную реликвию, хоть на какие-то продукты. А там – облава. Всех, кто попался, через час расстреляли. Как потом выяснилось, так немцы «отомстили» за двух своих патрульных мотоциклистов, которых ночью за городом убили партизаны.
Иосиф вряд ли пережил бы горе, если бы не Дина, ставшая для него в те страшные дни и другом, и сестрой. Вместе они спасли и Давида с Сонечкой – их и еще нескольких ребят удалось переправить в село, где они прятались до того дня, как пришла Красная Армия. О том, что еврейские дети скрываются в селе, знали все его жители, но, слава Богу, среди них не нашлось ни одного предателя.
Увы, Иосиф и Дина этого так и не узнали. Откладываемый со дня на день побег из гетто не удался. А когда их, раздетых догола, со многими другими плачущими людьми затолкали в душегубку, Дина с криком бросилась к любимому…
***
…Ich bin schon seit Tagen
Verliebt in Rosamunde
Ich denke jede Stunde
Sie muss es erfahren
…Уже много дней подряд
Я влюблен в Розамунду
Я думаю о ней каждый час
Она должна
об этом знать
Шарфюрер Клуцке играл на отобранной у жиденка гармонике, а ефрейтор Гюнтер Бойзе напевал веселую песенку о красотке Розамунде.
Мимо них полицаи проносили трупы погибших в душегубке людей, сбрасывая их в ров.
– Посмотри на этих, Гюнтер, – шарфюрер указал пальцем на два сплетенных тела мужчины и женщины. – Геббельс прав, когда говорит, что нет более блудливого народа, чем эти евреи. Им умирать, а они, видишь ли, любовью решили заняться, да еще при свидетелях.
– А что, в последний раз – это ж, наверное, большое удовольствие.
И оба расхохотались.
– Э, нет! Настоящее удовольствие, когда тебе никто не мешает, и ты достигаешь всего, чего хочешь, не спеша.
Клуцке отнял гармонику от губ. Вспомнил свою Розамунду. Они познакомились при обстоятельствах в высшей мере политически важных. В их город приехал сам фюрер! Эриху выпала высокая честь стоять в оцеплении трибуны, с которой выступал Гитлер. В один из моментов его зажигательной речи из толпы к трибуне бросились молодые женщины и девушки с иступленным криком «Хочу ребенка от фюрера!». Сдержать их удалось с трудом. Среди этих неистовых фурий Эрих заприметил красавицу в белом с цветочками платье, и почти сразу в голове его зародилась шальная мысль заменить ей фюрера в таком полезном для рейха деле, как зачатие будущих солдат для непобедимой арийской армии.
По окончании речи Гитлера был праздник. Во время танцев на площади он и познакомился с той самой, в белом с цветочками платье, Розамундой. Вскоре они поженились. Жаль, зачать солдата не успели – эти гнусные поляки напали на Фатерлянд и началась война. На передовой, правда, Эрих не служил, но ведь на зондеркоманды СС была возложена не менее важная задача – искоренять врагов рейха в тылу. И в этом он проявлял большое рвение. Но…
Нет-нет, роковую оплошность совершил не он, а другие парни из охраны гауляйтера. Когда из Берлина спешно прибыли следователи и гестаповцы, они не сразу смогли уразуметь, как опытнейшие охранники смогли пропустить к наместнику фюрера диверсантку. Почему тщательно не осмотрели ведро, где под тряпкой была скрыта мина? Сначала даже предположили, что среди охранников – большевистский агент. Но потом под натиском один из эсэсовцев проговорился. Оказалось, все они знали, что уже на следующий день после отъезда жены и детей в Германию, гауляйтер, который давно присматривался к хорошенькой горничной, завалил ее во время уборки спальни на кровать и совершил то, что хотел. Он продолжал делать это почти каждый день и вскоре уже не стеснялся при охранниках оказывать ей явные знаки внимания вроде шлепков по попке. Так что все солдаты знали, что, во-первых, заигрывать с девчонкой нельзя, а во-вторых, не рвались ее проверять, когда она по нескольку раз в день бегала из помещения прислуги в апартаменты шефа на перепихон. А эта курва взяла и пронесла в ведре мину. Укрепила ее под кроватью, установила часовой механизм и рванула в город. Ночью сон гауляйтера навсегда перешел в вечный.
Расстрелянные во рву еврейские дети, должно быть, счастливо вздохнули на небесах. А шарфюрер Клуцке и его подразделение были переведены поближе к фронту.
Ольга Чехова
…В тот апрельский день Эрих Клуцке был очень доволен. Ему удалось собрать посылку для своей Розамунды. Хорошую посылку. В ней были и шоколад, и мясные консервы, и кружевное белье из квартиры семьи, расстрелянной за помощь партизанам, и много чего другого.
А вечером у зондеркоманды был праздник, отмечали день рождения фюрера. Командир провозгласил тост за здоровье вождя, завершившийся дружными криками «Зиг хайль!».
На столе была целая батарея бутылок из-под пива и шнапса. К полуночи мочевой пузырь шарфюрера дал о себе знать. Эрих вышел на улицу, завернул за угол дома, расстегнул ширинку и…
– Ах ти ж бісів фриц, – чертыхнулся про себя сержант Тымчук. Вместе с рядовым Кононенковым он тащил здоровенного «языка». Вынырнув из-за кустов, они наткнулись на шарфюрера. Тот не успел ничего понять, когда Тымчук взмахнул рукой. В лунном свете блеснул клинок. Из перерезанного горла Клуцке хлынула кровь, он захрипел, затем громко перднул и мешком повалился наземь. Из кармана вывалилась гармоника…
А Гитлер в тот вечер танцевал на банкете в свою честь с женщиной, которой недавно подарил собственный фотопортрет с надписью: «Фрау Ольге Чеховой – откровенно восхищенный и удивленный».
Она улыбалась, не отводя взгляда красивых глаз, обрамленных длинными ресницами, а фюрер, наверное, думал о том, что был бы счастлив, если бы она, а не истерички, вечно бежавшие толпой к трибуне, хотела иметь от него ребенка.
Он и представить не мог, что это ему улыбалась советская разведка – Ольга Чехова, одна из самых блистательных кинозвезд рейха, работала на разведгруппу «Крона», которой руководил Ян (Янкель) Черняк.
***
…Их было шестеро. Они ворвались в квартиру неожиданно и стали шарить по углам, хватая и запихивая в вещмешки все, что попадалось под руку. Розамунду они, казалось, не замечали, и она, дрожа от страха, забилась в угол. Но вот один из них распахнул дверцу шкафа и увидел среди висевших там ее платьев парадный эсэсовский мундир Эриха. Он повернул к Розамунде голову и губы его растянулись в зловещей ухмылке.
В последние секунды своей жизни Розамунда смерти не боялась. Она уже ничего не боялась, потому что к тому времени, когда, надев на ее обнаженное тело черный мундир и немного раскачав, ее бросили с четвертого этажа на мостовую, была без сознания. Она упала на булыжники, разбросив руки… Из пробитой головы текла кровь.
– Так тебе и надо, эсэсовская сучка, – сказал один. Громко топоча сапогами, они стали убираться из комнаты.
***
…Где-то через полчаса, как разграбленная квартира опустела, в ее открытые двери, крепко прижимая к груди тихо мяукающую Герду, осторожно заглянула восьмилетняя Эльзочка. Неделю назад их дом бомбили. Мама и младший братик Эльзочки погибли. Девочка осталась жива, потому что когда началась бомбежка, они с Гердой гуляли на улице, и не успев добежать до своего дома, спрятались в развалинах.
Эльзочка сильно плакала. Долго-долго плакала. Но потом очень захотелось кушать. И она пошла к подруге мамы фрау Грюнвальд, жившей в соседнем квартале. Та, добрая душа, пригрела и накормила. Там они и стали жить. Однажды утром, когда Эльзочка с Гердой снова вышли на улицу, вокруг стали стрелять и они снова спрятались в развалинах. Сидели там до темноты. А когда вернулись, то увидели, что в квартире фрау Грюнвальд все перевернуто вверх дном, а сама она куда-то исчезла. Они ждали ее день, ночь и снова день. Но фрау так и не пришла, и тогда девочка и кошка пошли искать еду в соседние опустевшие дома.
…Герда, что-то почуяв, забежала в комнату. Прыгнула на стол и принюхалась к стоявшей там открытой консервной банке. Когда она радостно замяукала, Эльзочка тоже осторожно подошла к столу. Заглянула в банку. И, о счастье, примерно на четверть она была полна тушенкой.
Они поели и им стало хорошо. Эльзочка подошла к патефону, стоявшему на столике в углу, и накрутив ручку, опустила иглу на пластинку.
Приятный голос запел веселую песенку о славной Розамунде:
Розамунда,
подари мне свое сердце,
и скажи мне «да»
Эльзочка подхватила Герду и, забыв все беды последних дней, закружилась по комнате.
А за распахнутым окном, развевая волосы лежащей на мостовой женщины, поднялся ветер. Он дул все сильнее и сильнее. Ветер гнал облака в ту сторону, куда ушли недавние «гости» Розамунды – штрафники армии маршала Малиновского.
Ветер дул на Берлин.
