…И ЗАЖГЛАСЬ СВЕЧА
Ханука – радостный праздник победы нашего народа над врагами, которые пытались лишить евреев их веры. Ханука – торжество вновь зажженных в Храме свечей, торжество света над тьмой!
В этом календарном году мы празднуем Хануку с 22 по 30 декабря (25 Кислева-2 Тевета 5780 года по еврейскому летоисчислению).
Мы уже не раз рассказывали нашим читателям о Хануке. А в этом году решили отметить Праздник Света публикацией рассказа великого еврейского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе Исаака Башевиса-Зингера, сюжет которого имеет к Хануке непосредственное отношение.
СИЛА СВЕТА
Исаак БАШЕВИС-ЗИНГЕР
Во время второй мировой войны, когда фашисты уничтожили варшавское гетто, в развалинах одного из домов скрывались мальчик и девочка – четырнадцатилетний Довид и тринадцатилетняя Ривка.
Была зима, мороз стоял лютый. Ривка уже несколько недель не покидала темного подвала, служившего им убежищем, Довид же раз в несколько дней выходил искать пропитание. Все магазины разбомбили, но иногда Довиду удавалось найти под завалами буханку черствого хлеба или пару банок консервов. Ходить там было опасно. То стена рухнет, то кусок штукатурки обвалится, да и заблудиться легко. Но ему приходилось рисковать – иначе они с Ривкой погибли бы от голода.
Тот день выдался особенно морозным. Ривка сидела на земле, укутавшись во все свои одежки, но все равно никак не могла согреться. Довид ушел уже несколько часов назад, и Ривка, сидя во мраке, прислушивалась – не возвращается ли он; она знала – если он не вернется, ей останется только умереть.
Вдруг она услышала чье-то тяжелое дыхание, глухой стук – вроде как узелок упал наземь. Это Довид добрался наконец до дому. Ривка, не удержавшись, воскликнула:
– Довид!
– Ривка!
В темноте они обнялись и поцеловались. И Довид сказал:
– Ривка, я нашел клад!
– Что за клад?
– Сыр, картофель, сушеные грибы и пакетик карамелек. И еще у меня есть для тебя один сюрприз.
– Какой сюрприз?
– Погоди, узнаешь.
Оба так проголодались, что им было не до разговоров. Они с жадностью накинулись на картошку, грибы, сыр. Потом съели по карамельке. И тогда Ривка спросила:
– Сейчас день или ночь?
– Думаю, уже ночь, – ответил Довид. У него были наручные часы, и он следил за временем, считал дни и месяцы. Помолчав, Ривка снова спросила:
– А что у тебя за сюрприз?
– Сегодня, Ривка, первый день Хануки, и я нашел свечи и немного спичек.
– Так нынче вечером Ханука?
– Да.
– Б-же ты мой!
– Я сейчас скажу благословение и зажгу свечу, – сказал Довид.
Он чиркнул спичкой. Ривка с Довидом оглядели свое убежище – кирпичные стены, трубы, бугристый земляной пол. Он зажег свечу. Ривка с непривычки зажмурилась. Впервые за много недель она видела Довида. Волосы у него спутались, лицо было чумазое, но глаза светились счастьем. Несмотря на голод и невзгоды Довид заметно вырос, он теперь казался старше своих лет и мужественнее. Оба были почти совсем детьми, но твердо решили, что если им удастся выбраться из оккупированной Варшавы, они обязательно поженятся. В знак их помолвки Довид дал Ривке блестящую монетку, грош, который нашел у себя в кармане в тот самый день, когда дом, где они жили, разбомбили.
Довид произнес благословение над ханукальной свечой, и Ривка сказала «омейн». Оба они потеряли всех своих родных, и у них были причины роптать на Б-га – сколько несчастий Он им послал, но свет свечи принес в их души мир. Этот мерцающий огонек меж огромных теней словно говорил им: «Зло еще не заполонило мир. Осталась искорка надежды».
Довид с Ривкой хотели бежать из Варшавы. Но как? Развалины гетто фашисты охраняли денно и нощно. Каждый шаг был опасен. Ривка все уговаривала отложить побег. Летом будет полегче, говорила она, но Довид понимал – до лета они вряд ли продержатся. Где-то в лесах скрывались партизаны, которые боролись с оккупантами. Довид считал, что надо пробираться к ним. И вот теперь, сидя у ханукальной свечи, Ривка вдруг набралась смелости.
– Довид, давай отсюда выбираться, – сказала она.
– Давай. Когда?
– А ты как думаешь?
– Лучше уж прямо сейчас, – сказал Довид. – Я кое-что придумал.
И Довид подробно рассказал Ривке свой план. Он был очень рискованным. Фашисты обнесли территорию гетто колючей проволокой, а на крышах всех домов вокруг поставили пулеметчиков. Ночью все возможные выходы из гетто освещались прожекторами. Но Довид, бродя по развалинам, обнаружил канализационный колодец, который, возможно, вел за пределы гетто. Довид сказал Ривке, что шансов выбраться живыми у них немного. Они могут утонуть в сточных водах или замерзнуть. А еще в канализации полно оголодавших крыс. Но Ривка согласна была рискнуть; зимовать в подвале означало обречь себя на верную смерть.
Когда ханукальная свеча, вспыхнув напоследок, зашипела и погасла, Довид с Ривкой быстро собрались. Она увязала остатки еды в узелок, а Довид сунул в карман спички и прихватил кусок трубы – больше ему нечем было защищаться.
В минуты опасности у людей откуда-то берется необычайная храбрость. И скоро Довид с Ривкой уже пробирались через развалины. Порой лазы были настолько узкими, что им приходилось ползти на четвереньках. Но и сытный ужин, и радость, которую пробудил в них огонек ханукальной свечи, придавали им сил. Довид довел наконец Ривку до люка. Им повезло – канализация замерзла, а крысы, похоже, сбежали, испугавшись мороза. Довид с Ривкой то и дело останавливались – передохнуть и послушать, что происходит наверху. А потом снова ползли дальше, медленно и осторожно. И вдруг оба замерли. Прямо над головой они услышали дребезжание трамвая. Значит, они уже за границей гетто. Теперь надо было найти выход наружу и поскорее выбираться из города.
В ту ханукальную ночь случилось немало чудес. Фашисты, опасаясь вражеских самолетов, выключили все прожекторы. Из-за мороза охранников-гестаповцев было меньше обычного. Довиду с Ривкой удалось незаметно вылезти из канализации и бежать из города. К рассвету они вышли к лесу, где отдохнули и перекусили.
Хотя партизаны скрывались поблизости от Варшавы, добрались до них Довид и Ривка только через неделю. Шли они ночами, а днем прятались по сараям и амбарам. Некоторые крестьяне тайно помогали партизанам и тем, кому удалось бежать от фашистов. Довиду и Ривке перепадали то краюха хлеба, то пара картофелин, то редька – чем еще могли поделиться крестьяне. В одной из деревень они повстречали партизана-еврея, который пришел раздобыть провизии для своих. Он оказался членом «Хаганы» – организации, посылавшей с Земли Израиля людей в помощь еврейским беженцам. Этот парень и привел Довида с Ривкой к партизанам, скрывавшимся в лесу. Был последний день Хануки, и в тот вечер партизаны зажгли восемь свечей. Несколько человек запускали на пеньке волчок, а остальные наблюдали за игрой.
Довид и Ривка с того дня, как добрались до партизан, зажили словно в сказке. Они познакомились с другими беженцами, которые мечтали лишь об одном – оказаться на Земле Израиля. Изредка им удавалось проехать хоть немного на поезде или на попутном грузовике. По большей части шли пешком. Спали в конюшнях, в брошенных домах – там, где могли укрыться от врагов. Их путь шел через Чехословакию и Венгрию в Югославию. На побережье Югославии их ждал крохотный корабль, экипаж которого состоял из членов «Хаганы», и глубокой ночью беженцы со своими скудными пожитками погрузились на него. Все это происходило тайно – ведь Югославия тоже была оккупирована фашистами.
Однако на этом их испытания не кончились. Уже пришла весна, но море было неспокойное, да и суденышко оказалось слишком мало для такого долгого путешествия. Его засекали фашистские самолеты, бомбили, но безрезультатно. Надо было опасаться и немецких подлодок, притаившихся в морских глубинах. Беженцам оставалось лишь одно – молиться Б-гу, и на сей раз Б-г, похоже, внял их молитвам, поскольку им удалось достичь берега целыми и невредимыми.
Израильские евреи встретили беженцев с такой любовью, что они забыли обо всех своих страданиях. Они были первыми беженцами, которые добрались до Святой земли – им помогали, окружили заботой и вниманием. Ривка и Довид нашли в Израиле родственников, те приняли их с распростертыми объятиями, и дети, хоть и были до крайности истощены, вскоре окрепли и набрались сил. Когда они немного отдохнули, их послали в школу, учиться современному ивриту. И Довид, и Ривка оказались прилежными учениками. Довид сумел поступить в инженерную академию в Хайфе, а Ривка, у которой оказались способности к языку и литературе, училась в Тель-Авиве, но каждый выходной они встречались. Как только Ривке исполнилось восемнадцать, они поженились и поселились в маленьком домике с садом в Рамат-Гане, пригороде Тель-Авива.
Все это мне известно, потому что лет восемь спустя я провел один из вечеров Хануки в Рамат-Гане, в доме Довида и Ривки, и они поведали мне свою историю. Горели ханукальные свечи, Ривка напекла нам картофельных оладий с яблочным повидлом. Довид и я играли в волчок с его маленьким сыном, Менахемом-Элиезером, названным так в честь обоих дедушек. Довид рассказал, что этот деревянный волчок – тот самый, которым в польском лесу играли партизаны. А Ривка сказала: «Не будь той свечки, которую принес тогда Довид в подвал, мы бы здесь не сидели. Ее свет пробудил в нас надежду, дал силу, о которой мы и не подозревали. Когда Менахем-Элиезер подрастет и сможет понять, через что мы прошли и каким чудом спаслись, мы отдадим волчок ему».