БАБИЙ ЯР. СРЕЗ ЭПОХИ
Елена Федоровна Рыбина-Косова с внучкой
Подлинных свидетельств, увы, мало и поэтому так важны каждый спасенный от забвения факт, каждое запечатленное в памяти имя. В 2012 году в Киеве вышла книга Елены Рыбиной-Косовой «Нас всех могло не быть», посвященная тому, что происходило в Киеве и с киевлянами в период немецкой оккупации. Автор – коренная киевлянка, жила здесь перед войной, училась в школе на Печерске, ее семье посчастливилось эвакуироваться, а весной 1944-го – вернуться…
Елена Федоровна стала журналистом. Еще в 1975 году вышла серия ее очерков о трагедии Бабьего Яра. В эти годы Елена Рыбина работала в Агентстве печати «Новости». Она смогла собрать драгоценные свидетельства людей, выживших в этой страшной трагедии. Познакомилась с Диной Проничевой, актрисой киевского Театра кукол, которой удалось выбраться из Бабьего Яра после расстрелов в сентябре 1941 года. (На ее воспоминания опирался и Анатолий Кузнецов, работая над своим знаменитым романом «Бабий Яр»). А новая книга вышла при помощи известной актрисы Татьяны Дорониной. Как так получилось? Что автор вспоминает о довоенном Киеве? Наш корреспондент встретился с Еленой Федоровной РЫБИНОЙ-КОСОВОЙ.
— Вы довоенный Киев хорошо помните?
— Конечно, я многое помню. Мне в 41-м было уже 9 лет. Я закончила второй класс 94-й школы. Она как раз открылась в 39-м году, и так получилось, что в первый класс я пошла в только что построенную школу. Просторные красивые классы, парты, пахнущие краской… Вместе со мной пошли в первый класс дети- сверстники с моего двора, среди них и Геня Осман. Это была очень бедная многодетная еврейская семья, шестеро детей. Они жили фактически в фанерной будке рядом с мусорником. В Бабьем яру погибла вся семья. В том числе и Геня. В живых остался только старший сын, который в 1941 году ушел на фронт.
Люди до войны жили бедно. Главная, основная еда был хлеб. Хлеб, картошка… Это касалось и сельских жителей, и горожан. Люди были очень плохо одеты. Как я теперь могу анализировать и оценить – многое из того времени я воспринимаю через молодость своих родителей. Молодым людям свойственно все воспринимать с верой в то, что все лучшее впереди. Что все будет прекрасно и впереди ждет только лучшее. Настраивались на то, что все будет хорошо. Каждый год я ездила в Евпаторию, в детский санаторий. Родители приезжали ко мне, мы ходили на море. То есть, мое детство было очень благополучным по меркам того времени.
— В вашей книге приведено много архивных документов, материалы судебного процесса, состоявшегося в Киеве в 1946 году. Поражают истории конкретных людей. С одной стороны неимоверное зверство, с другой – самоотверженность, отчаянная смелость для спасения обреченных….
— Да. Это и свидетельства Руденко Д.Я., работницы кабельного завода, о расстрелах женщин и детей прямо во дворе дома №48 по улице Мельникова. И свидетельства Натальи Васильевны Ткаченко, проживавшей во время войны на Сырце у самого Бабьего Яра и со своего двора наблюдавшей массовые расстрелы в сентябре 1941 года. Маленьких детей, по ее словам, не расстреливали, а травили собаками и даже просто живыми сбрасывали в яму и присыпали землей. Этому не должно быть ни забвения, ни прощения.
— Но ведь в оккупированном Киеве были люди, причем разных национальностей, которые и под страхом смерти помогали, прятали и евреев…
— Дина Проничева упоминает много людей, которые помогли ей, еврейке, с русской ( по мужу) фамилией выжить в оккупированном Киеве. Да еще и сохранить двух малолетних детей. Кто-то прятал, кто-то кормил, кто-то просто не выдавал, не доносил. Но были и те, кто выдавал евреев, причем, своих бывших соседей или сослуживцев. Особенно усердствовали дворники. Вообще судьба Дины Проничевой удивительна. После первого расстрела 29 сентября 1941 года она выжила, потому что бросилась в ров раньше, чем до нее долетели пули долгой пулеметной очереди. Пролежала под трупами и землей до вечера и смогла выбраться. Трое суток просидела в яме, зарывшись по горло в мусор. В первом же домике, куда она добралась, ее выдали хозяева. И через четыре дня Проничева оказалась на той же площади, где всех раздевали перед расстрелом. Вместе с военнопленными Дину посадили на грузовик и куда-то повезли. По дороге они вместе с девушкой по имени Люба смогли выпрыгнуть на ходу… Им удалось спрятаться в Дарнице. Дина Проничева жила во время оккупации в Киеве, помогала подполью под именем Надежды Савченко. (Нередкие, конечно, имя и фамилия, но разве можно пропустить в наши дни этот удивительный факт, когда украинская патриотка Надя Савченко находится в российском плену? Авт.)
— Вы коренная киевлянка, живете в одном и том же доме на улице Институтской с 1939 года, вот уже 75 лет. Только на эвакуацию был перерыв…
— Да, почти на три года. Мы выехали в город Энгельс. Вернулись в Киев в апреле 1944 года. Я очень запомнила этот день и не могла не написать об этом : «Железнодорожный вокзал лежал в развалинах, туалетов не было, на привокзальной площади – огромные сугробы. В апреле месяце. Вся площадь была усеяна людьми и испражнениями». Война это страшно. И грязно…
— Ваш отец создавал филиал Музея Ленина в Киеве. Это была очень «большая» должность?.
— Да, на уровне завотделом ЦК. Это был 1938-1939 год. А до этого он был заместителем директора УИМЗО – Украинский институт марксистской заочной освиты. А директором УИМЗО был Морозов. Я его помню, мы были соседями по даче. Через все лицо у него был шрам от сабельного удара. Говорили, что он получил этот шрам от белого офицера. А потом на него написали донос, что этот шрам от сабли нашего красноармейца-конника, и Морозов это скрывает. И вот его арестовывают в 37-м году… А отца арестовывают как его заместителя и требуют, чтобы он написал донос. Отец был необыкновенным человеком – честным, чистым.
— А как получилось, что Татьяна Доронина финансово помогла изданию книги?
— Нас в Киеве три человека, которые давно дружат с Таней. Это Екатерина Преображенская, Евдокия Лавриненкова, вдова генерал-полковника, дважды Героя Советского Союза и я. Таня регулярно высылала нам деньги в помощь. И я постепенно накопила нужную сумму. И сейчас она продолжает высылать нам деньги. Это средства от Таниных выступлений, с которыми она продолжает ездить и сейчас. Скажу вам, что так, как читает Татьяна Доронина, не читает ни один артист. А ей ведь уже 80 лет.
Кстати, издатель книги КМЦ «Поэзия» предлагал руководству КПУ выкупить хотя бы 1000 экземпляров. Но Симоненко все спустил на тормозах. Я говорила еще с несколькими людьми, но никто не откликнулся. Еще в моих планах издать уже подготовленные очерки воспоминаний об известных людях, с которыми я была знакома лично. Например, о кинорежиссерах Алове и Наумове, об актерах Вячеславе Тихонове, Сергее Бурденко, Сергее Юрском, Людмиле Чурсиной, Аде Роговцевой, Маргарите Кринициной. Ни много, ни мало – 34 человека, о которых я могу рассказать именно так, как я их знаю.
— Вы в своей книге сказали все, что хотели. Или осталось недосказанное?.
— В книге о Бабьем яре я много написала о своей семье. Казалось бы, что одно к другому не имеет отношения. Но история моей семьи – это срез эпохи. Все переплетается.
Вела беседу Елена ТИХАЯ
