Это интересно

КАК ЯША И САША В БАНЮ ХОДИЛИ

Михаил ФРЕНКЕЛЬ | Номер: 09/309 Сентябрь 2018

(Из цикла «Дело было на Евбазе»)

Когда мне миновало шесть годков, я был антисемитом… Минут эдак пятнадцать.
Теплым летним утром я спустился по шаткой деревянной лестнице из бабушкиной квартиры во двор. У меня было два бутерброда с ныне легендарной дешевой, но вкусной докторской колбасой. Один – в зубах, другой за пазухой. Он предназначался дворовому песику Шарику, которого я опекал. Взаимоотношения евбазовской ребятни и братьев наших меньших – это особая тема. Надеюсь, еще к ней вернусь. Но славного моего четвероногого друга во дворе не оказалось. Зато там отчаянно ругались Вовка и Додик. Первый был старше меня на два года, второй – на один.
– Мишка, – призвал меня в третейские судьи Вовка. – Он жадина, не хочет дать мне поиграть с машинкой.
– Не дам, – в свою очередь заявил Додик, – ты ее сломаешь, не дам и все.
Здесь для справедливости нужно сказать, что Додик был достойным отпрыском своего отца дя

ди Яши – директора ближайшего комиссионного магазина. Обычно, когда Додик приходил в гости к жившей по соседству с ним моей двоюродной сестре Майке, он предлагал ей всего одно времяпровождение.
– Майка, давай играть, – говорил Дод. – Я буду продавать, а ты будешь покупать.
Другие игры Додику не очень нравились. Однако верхом предприимчивости Дода стал его диалог с продавцом газированной воды, который состоялся в Павловском саду, куда мы дружной ватагой отправились погулять. Было жарко, захотелось газировки. К счастью, какие-то копейки у нас были. Мы их отдали Доду и он, протянув деньги продавцу, торжественным голосом заказал пять стаканов газировки без сиропа (откуда бы у нас были деньги на сироп?).
Продавец наполнил стаканы, мы выпили воду. А Додик, отдав посуду, проникновенно посмотрел на продавца. Тот явно не понимал, что от него хотят. И тогда Додик вроде бы просительно, но с настойчивостью молвил:
– Дяденька, не обижайте ребенка. Дайте копейку сдачи.
На торговца эта фраза произвела огромное впечатление и он, ошарашенный, взял монетку из коробочки и отдал ее нашему приятелю.
Словом, Додик был еще тот мальчик.
Между тем, спор между приятелями разгорался. И в конце концов Володька еще раз обратился ко мне:
– Мишка, он жадный. Скажи ему, что он жид.
Я тоже рассудил, что Додик мог бы и дать Вовке поиграть с машинкой. И потому простодушно сказал:
– Додик, ты жадина, ты жид.
– Кто – я?! – вдруг страшно возмутился он. – Это ты мне говоришь, что я жид? А ты кто?
– А я не жадный, – ответил я. – Вот Шарику бутерброд вынес.
Я наивно подумал, что инцидент на этом завершился. Но Додик был явно чем-то сильно возмущен. Он вдруг сорвался с места и побежал в свой подъезд. Я подумал, что домой. Однако минут через пять из подъезда вышел родной брат моей мамы дядя Илья и грозным голосом позвал меня. Когда я к нему подошел, он взял меня за руку и привел в свою квартиру. Усадил на диван, сам присел рядом и уже спокойно, даже как-то участливо, спросил:
– Мишка, а ты знаешь, кого зовут жидами?
– Да, – простодушно ответил я. – Жадных людей.
Дядя грустно улыбнулся и начал меня просвещать. И я узнал о существовании неведомого мне ранее загадочного народа – евреев. Живут они, как все, объяснил мне дядя, но плохие люди обзывают их жидами и обвиняют во всевозможных грехах. Этой части его рассказа я не удивился. Изумился другому – оказалось, что и я, и мои мама с папой, и дядя Илья, и его дочка Майя и все остальные родственники, все-все – евреи.
Так я перестал быть антисемитом, пробыв им совсем недолго. А ведь какой энтузиазм испытывают некоторые, находясь в этом «звании» долгие годы!
Дядя Илья тогда не стал рассказывать мне, пацаненку, о тех страшных проявлениях антисемитизма, с которыми ему пришлось столкнуться в жизни. О них я узнал от него гораздо позже.
В феврале 1919 года Илья, будучи подростком, чудом уцелел в самом страшном, по мнению историков, погроме времен гражданской войны. В тот день небольшой отряд пробольшевистски настроенных солдат пытался взять власть в Проскурове в свои руки – но неудачно. Подавив это выступление, командир элитного соединения петлюровских войск полковник Семесенко рассудил, что в бунте виноваты «жиды» и приказал своим воякам начать погром. В нем погибли полторы тысячи евреев. И не только евреев – протодьякон Климентий Кучеровский, пытавшийся крестным знамением остановить пьяных погромщиков, сам был ими зарублен. То, что мерзавцы были пьяны, спасло младших сестер Ильи шестилетнюю Розу и четырехлетнюю Китю – мою будущую маму. Вбежав, размахивая саблей, во двор, где они играли, пьяный гайдамака, поскользнулся и упал. А они, убежав от него, спрятались в уборной на огороде и простояли там, дрожа от холода и страха, всю ночь.
Не ищите историческую параллель к этой кровавой трагедии. Я вам ее сам назову. В конце сентября 1941 года в захваченном гитлеровцами Киеве стали взрываться дома на Крещатике, в которых уже успели разместиться оккупанты. Многие годы спустя стало известно, что эту акцию совершили энкавэдисты, послав из Харькова радиосигналы к заранее заложенным зарядам. Однако нацисты разбираться в том, чьих это рук дело, не стали, а сразу обвинили во всем евреев – и через несколько дней начались расстрелы в Бабьем Яру. Вот такие прилежные «ученики» нашлись у бравого петлюровского полковника.
С омерзительным нацистским антисемитизмом Илья столкнулся и в годы той страшной войны. В январе 1945 года, когда части Красной Армии подошли к Освенциму, заместителя командира полка подполковника Эйвина срочно вызвали в штаб дивизии. Там с ним говорил сам командир дивизии генерал Джанджигава.
– Такая история, Илья Григорьевич, – начал генерал. – Когда наши парни подошли к воротам лагеря, увидели там стоящих у колючей проволоки «живых скелетов». Эти люди нам что-то кричат на непонятном языке и машут руками. Солдаты так догадываются, что они их предупреждают, чтобы к ним не приближались. Но разобраться, что там на самом деле происходит, не можем. Непонятен язык, на котором заключенные кричат. Наш переводчик говорит, что похож на немецкий, но все же это не язык фрицев. Мы пришли к мнению, что они кричат, – здесь генерал сделал паузу, – на вашем языке. Так что срочно берите штабной виллис и езжайте к тем воротам.

Когда подполковник прибыл на место и услышал крики заключенных, он убедился, что командир дивизии был прав в своих догадках. Заключенные говорили на идиш. И они действительно пытались предостеречь солдат – перед тем, как сбежать из лагеря, нацистские «врачи» заразили их всех тифом.
Дядя Илья рассказал мне об этом, когда я был уже почти взрослым. В тот день он сидел за столом, на котором лежала одна из его боевых наград – красивый польский орден «Virtuti militari» (с лат. – «Военная доблесть») за взятие Варшавы. Дядя Илья посмотрел на орден и сказал: «А в Варшаве евреев я уже не встретил. Немцы их всех убили еще в годы оккупации города».
Что такое юдофобия в действии я ощутил на себе где-то через год после того, как узнал, что я еврей.
– Жид, отдай мяч, – прорычал мне в лицо один из двух типов, пришедших в наш двор, когда мы играли в футбол. И сильно ударил меня в грудь.
– Не дам, гад, – ответил я и съездил ему по роже.
В завязавшейся драке мне, Игорю и Марику удалось отстоять наш старенький, но такой родной мячик. А подоспевший сосед Григорий Филиппович и вовсе прогнал хулиганов со двора.
За уже немалые прожитые годы мне довелось видеть разный антисемитизм – и смешной, и дикий. Но – всегда мерзкий, как любая другая ксенофобия, как любая попытка унизить человека только из-за того, что его родила «не та» мама.
Что вспоминается из фарсового?
Лето. Я сижу на подоконнике раскрытого окна на втором этаже в бабушкиной квартире. Весь вымазан в зеленке – ею я пытался остановить кровь, сочившуюся из разорванного уха нашего кота Васьки. Свое ранение он получил в очередной схватке на крыше с соседским котом Лордиком из-за хвостатых прелестниц. Васька в руки не давался. Я настаивал. В результате мы оба сильно вымазались в зеленке.
Внезапно тишину разрезал выкрик с придыханием: «У, жиды!».
Крик подняла фигура в парадном милицейском кителе. Это был отчим моей подружки Вальки сержант милиции Саша. Судя по неуверенным движениям, которыми он передвигался по двору, сержант был мертвецки пьян. Тем не менее, кричал он не в пустоту – адресатом его размышлений был отец Додика дядя Яша, на свою беду вышедший во двор подышать воздухом.
– У, жид, – продолжил свою речь Саша, обращаясь уже персонально к Яше. – Ты все торгуешь, а нам тут на жизнь не хватает!
В тот год, когда это случилось, Высоцкий еще не написал свою знаменитую песенку с рефреном: «У них куры денег не клюют, а у нас на водку не хватает». Так что Саша, у которого деньги на водку все же нашлись, плагиатором не был – он просто изливал свою душу.
Яша втянул голову в плечи и явно размышлял, как бы, не теряя реноме, покинуть арену дискуссии. В это время во двор выбежали Валька и ее мамаша – жена Саши. Они с двух сторон вцепились в сержанта и потащили домой. При этом мадам милиционерша громко изрекала в адрес в стельку пьяного супруга слова, вошедшие в обиход во время золотоордынского ига на Руси. Воспользовавшись неожиданной подмогой, Яша быстренько сделал ноги в подъезд.
Двор опустел. Но это был только первый акт «марлезонского балета».
Второй акт последовал на следующий день, и я вновь наблюдал его со своей «галерки».
Теплым субботним утром, видимо, предварительно выглянув в окно, дядя Яша появился на пороге подъезда, вдохнул свежий воздух, подставил лицо солнышку. В это время из квартиры на первом этаже стремительно выбежал Саша и бросился к нему. Яша нервно вздрогнул, но сержант, одетый на этот раз в штатское, был абсолютно трезв и, главное, настроен совершенно иначе, чем накануне.
– Яков Семенович, – заговорил он как можно более душевно, – давайте сходим в баню.
Здесь нужно сказать, что в подавляющем большинстве домов на Евбазе ванные комнаты напрочь отсутствовали. Зато совсем рядом с базарными рядами находились замечательные Караваевские бани, где мы все регулярно мылись.
Слегка ошарашенный этим предложением, но явно обрадованный Сашиными метаморфозами, дядя Яша задумался. Тут на порог выскочила его жена Таня.
– Яша, идьот, – с откуда-то взявшимся местечковым акцентом закричала она, – куда ты собрался с этим антисемитом? Он же тебя там убьет!
– Ну что вы такое говорите, Татьяна Яковлевна, – возмутился Саша, – как можно?
И уже вновь обратившись к Яше, продолжил:
– Яков Семенович, ну пойдемте же. Я вас как следует попарю, веничком помассажирую.
– Иди, иди с ним, идьот, – вновь возопила Таня. – Он тебя так ошпарит, что с тебя кожа слезет, старый дурак!…
Сцена эта длилась еще минут пять, а потом Яша принял решение – он таки пошел с Сашей в баню. Домой оба вернулись живыми.
Наверное, можно было бы вспомнить еще достаточно историй, связанных со «смешным» антисемитизмом. Ведь очень многие нееврейские обитатели Евбаза, кроме легендарного пожелания «Киш мири ин тухес», знали немало вполне пристойных фраз на идиш. Однако веселье нередко соседствует с грустным, а порой и с трагическим.
И это тоже было на Евбазе.

Продолжение следует