ГОЛОС ИСТОРИИ
Из цикла «Дело было на Евбазе»
«Говорит Москва. Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза…»
Эти слова и этот голос я запомнил с младенчества. Он был знаком мне так же хорошо, как голоса моих родных и соседей по коммуналке, где любой громкий звук был слышен благодаря тонким стенам. В комнатушке, где я жил с мамой и папой, было очень тесно, и моя кроватка едва умещалась между диваном и столом. А на стене над кроваткой висел черный круглый репродуктор, такой же, как те, что можно было увидеть на столбах в городских парках и скверах.
Репродуктор оживал в 6 часов утра. Он исполнял гимн Советского Союза. К трем годам слова гимна я знал намного лучше, чем тексты детских песенок. Да и вообще – наслушавшись поневоле самых различных радиопрограмм, я был очень-очень политически грамотным ребенком.
Представьте себе картину. На нашей коммунальной кухне за тесно сдвинутыми столами мы вместе с соседями отмечаем первомайский праздник. Вот взрослые уже выпили и закурили, а детвора – я, моя ровесница шестилетняя Зойка, брат и сестра Юрка и Людка пяти и четырех лет от роду – налегли на лимонад и конфеты. У всех отличное настроение.
– Ну что, дети, – говорит дядя Слава, – начинаем художественную часть?
Он встает и освобождает свой табурет для выступающих.
Его чада Юра и Людочка взбираются на табурет и вразнобой, но с энтузиазмом исполняют песенку про приход весны. А когда они под аплодисменты спрыгивают на пол, на табуретку залазит Зойка. Ее выступление носит более идеологический характер – она читает стишок о первомайском параде. Зойка тоже получает свою порцию аплодисментов. Наконец настает моя очередь. Вот я уже на табурете и готов показать себя.
– А скажи-ка, сынок, – неожиданно для всех говорит папа. – Кто сейчас премьер-министр Великобритании?
Я снисходительно отвечаю.
– А кто президент Америки?
И на этот еще более простецкий вопрос я даю верный ответ.
– Да это у них, наверное, в детсаду политинформацию читают, – говорит Зойкин отец дядя Боря.
– Эй, ты чего? – возражает дяде Боре евойная жена Аня. – Политинформация в детсаду? Ты бы побольше закусывал.
– А у нас в садике политинформацию не читают, – ехидно вставляет свои пять копеек мамина доця Зойка.
– Ладно, – бурчит Боря. – Кто же не знает президента Америки? А вот скажи мне, что ты знаешь о Махатме Ганди и его дочке Индире?
Это был коварнейший вопрос. Все дело в том, что Индира Ганди не была дочерью духовного лидера индийцев Махатмы Ганди. Ее отцом был тогдашний премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. И вряд ли бы я смог не попасться в эту Борину ловушку, но буквально за несколько дней до этого, завтракая под репродуктором традиционной манной кашей, я попутно прослушал политическую радиопрограмму о пакистано-индийском конфликте, в ходе которой подробно рассказывалось о важных политических фигурах обеих стран.
Я одариваю присутствующих невинной детской улыбкой и даю чеканный ответ на коварный вопрос.
На кухне повисает тишина. А затем я покидаю табурет почти под овации.
– Мишка, – говорит сосед дядя Ваня, принявший на грудь еще перед демонстрацией, – у тебя не голова, а Дом советов…
Примерно такую же похвалу я заслужил пять лет спустя, когда во время викторины по истории в нашей 91-й школе уверенно ответил на все вопросы и поделил первое место с десятиклассником Сергеем. А учился я тогда только в четвертом классе. Одноклассники тогда шибко меня зауважали, а приз – книгу о пионерах-героях – я долго хранил дома.
А спустя еще много лет я посетил одну из школ Киева уже как сотрудник молодежной газеты «Комсомольское знамя». Я прошел в кабинет завуча и… почти сразу узнал в этой солидной даме нашу молоденькую историчку Ниночку Ивановну, которая и проводила памятную для меня школьную викторину. Когда я напомнил ей о себе, она тоже меня узнала и обрадовалась. Выполняя редакционное задание, мы поговорили о проблемах школ с продленным днем, а потом пили чай и вспоминали нашу школу. Когда я уже собирался уходить, Нина Ивановна с улыбкой сказала: «Я должна открыть тебе небольшую тайну. Викторину тогда выиграл ты, чем сильно удивил весь педколлектив. А тот Сережа шел на золотую медаль, и я по указанию завуча дала ему шпаргалку с ответами на все вопросы. Победа в викторине была для него дополнительным аргументом для получения медали. А ты, десятилетний мальчишка, таки утер всем нос».
Мне было очень приятно это слышать. Да, впрочем, довольно хвастаться. Хорошая память – это ведь не твоя заслуга, а дар природы. Хотя, конечно, им тоже надо уметь пользоваться.
Кроме полезных знаний, услышанных мной из висевшего над головой репродуктора, было еще и немало ненужной информации, не покидавшей голову еще долго. Но что поделаешь – побочный эффект.
И все-таки именно голос из репродуктора сообщал нам о самых важных для страны и мира событиях – тот самый необычного тембра голос, голос Левитана. Особенно порадовал он нас, мальчишек, в апреле 1961 года, когда поведал миру о полете в космос Юрия Гагарина. Прослушав это неожиданное историческое сообщение, я побежал в школу. Был теплый солнечный день, расстегнув пальто, я мчал от Евбаза наверх по улице Воровского и не заметил, как преодолел несколько кварталов. Прибежал в школьный двор. Там царило безудержное веселье – и от радости, что человек уже сделал первый шаг во Вселенную, и от того, что по этому случаю все уроки были отменены.
А из школьного радиоузла в новых сообщениях о полете первого космонавта продолжал торжественно звучать голос Левитана.
На душе было радостно. И мог ли я тогда предполагать, что однажды мне доведется тет-а-тет общаться с обладателем «голоса страны»? Между тем…
У моего папы было два брата и три сестры. Уже в самом начале войны все братья были на фронте. Домой после очередной тяжелой контузии в декабре 1944-го вернулся только Арон – мой отец, братья Илья и Семен погибли. Средняя сестра Циля служила медсестрой в военной части на Дальнем Востоке, а Соня и Феня вместе с бабушкой Итой были в эвакуации. На самом деле младшенькую из детей звали Фейга, и на идише это звучит нежно – птичка. Но для русского уха все же было как-то непривычно, поэтому подружки в школе стали звать ее Феней, и имя это в семье прижилось. В школе у Фени были не только подружки – в старших классах пришла любовь к однокласснику Виктору. Окончили школу – сразу началась война. Виктор добровольцем ушел на фронт. С войны вернулся офицером-артиллеристом. Вскоре они поженились. Жили дружно, родили моих двоюродных сестру Лену и брата Володю. Успели отметить серебряную свадьбу. А через год тетя Феня сгорела от быстротечного тяжелого онкологического заболевания.
В дни, когда Феня болела, все родственники бегали по аптекам в поисках нужных лекарств. Как-то возле аптеки Виктор встретил их с Феней бывшую одноклассницу Лиду, приехавшую из Москвы в родной город погостить у брата. Узнав о болезни Фени, она подключилась к поиску лекарств и помогла достать некоторые дефицитные препараты. Но, к нашему глубокому сожалению, тетю Феню спасти не удалось.
После ее смерти Виктор и Лида стали перезваниваться. А потом Виктор несколько неожиданно для нас поехал в Москву в гости, да так там и остался. Они поженились. И тут мы узнали, что, оказывается, Лидия Мартыновна сделала в белокаменной весьма успешную карьеру.
К тому времени, когда зимой 1976 года я приехал в Москву, новая супруга дяди Виктора работала председателем народного суда одного из центральных районов столицы. В Москву я приехал по творческим и журналистским делам – я тогда уже сочинял веселые рассказы и юмористические фразы. Вернее, если юморески я действительно сочинял, то фразы – нет, никогда. Они просто приходили в голову внезапно, как бы падали откуда-то с неба, причем в любое время суток. Второй моей целью значилось сделать парочку интервью со знаменитостями, мне тогда это было очень интересно. Вот как раз с интервью и обещала помочь Лидия Мартыновна, у которой имелся широкий круг знакомств с известными людьми. А лучшей ее подругой была знаменитая певица Людмила Зыкина, на даче у которой Лида и Виктор часто гостили.
В Москве я остановился у маминого брата дяди Яши. Он жил в Замоскворечье в небольшой, но все же трехкомнатной квартире с женой тетей Лизой и двойняшками Мишкой и Розочкой. Место для раскладушки любимого племянника у дяди Яши нашлось – а я действительно был у него любимым племянником. Моя мама была самой младшей из семерых детей в семье. В детстве Яша по просьбе бабушки часто присматривал за ней, некоторым образом участвуя в ее воспитании, и потому любил мою маму больше других сестер и братьев.
На следующий день я в сопровождении традиционного для поездок в Москву «Киевского торта» отправился в гости к Виктору и Лидии Мартыновне. Они жили в престижном доме почти в центре города.
За обедом я деликатно напомнил Лидии о своей просьбе.
– Говори, с кем хочешь пообщаться? – коротко спросила она.
Командировку для поездки в Москву мне в редакции, конечно же, не выписывали. Деньги тогда у меня не водились, просить их у дяди не хотелось, поэтому в гостях я собирался пробыть всего несколько дней. Так что Мартыновне я назвал только две фамилии – главный тренер сборной СССР по футболу Симонян и диктор Всесоюзного радио Левитан. С ним-то я хотел пообщаться с детства. Впрочем, были у меня и запасные варианты, поскольку я не был уверен, что такие знаковые особы соизволят побеседовать с парнем из «региональной молодежки».
Но Лидия Мартыновна оказалась Хоттабычем в женском обличье. Она подошла к телефону, сняла трубку и защебетала с какой-то из своих подруг. Закончив разговор, позвонила еще одной знакомой.
– Наташа, тут приехал из Киева мой племянник. Он очень славный парень (при этих словах я аж застеснялся) и хороший журналист. Ему кровь из носу нужно интервью с Левитаном. Поможешь?
Ответ Мартыновну, как я понял, удовлетворил, поскольку она, поблагодарив собеседницу, положила трубку. Затем повернулась ко мне и сказала:
– Значит так. Завтра ты идешь в Спорткомитет, на тебя будет выписан пропуск. Поднимешься в приемную Павлова и расскажешь его секретарю, что тебе надо. А послезавтра ты к часу дня прибываешь в Гостелерадио, тоже получаешь пропуск и звонишь Наталье Матвеевне, она спустится вниз, заберет тебя и проведет в студию. Все понял?
– Да, да, – обрадовался я.
Значит, завтра и послезавтра работа. А пока что, быстренько съев свой кусок торта, я отправился на комбинат печати «Правда», где располагались редакции множества изданий, в том числе и сатирического журнала «Крокодил». Моей целью было предложить для публикации немного своих юмористических афоризмов. Из вестибюля я позвонил сотруднику журнала, с которым был заочно знаком, поскольку как-то напечатал его рассказ у нас в «Козе». Получив пропуск, я поднялся на лифте на нужный этаж и первое что увидел – пулей вылетевшего из одной двери нервного субъекта.
– Я больше не хочу быть новозеландской пословицей! – гневно крикнул он куда-то в глубь комнаты и, хлопнув дверью, побежал по коридору.
Несколько ошарашенный этой сценкой, я отправился искать нужный мне международный отдел «Крокодила» и тут же с удивлением обнаружил, что он как раз и находится за дверью, из которой выскочил взъерошенный человек. Я постучался и вошел. Вскоре из разговора с сотрудниками отдела я понял, из-за чего скандалил тот, кто не желал более быть «новозеландской пословицей». Оказалось, что у афоризмов, которые печатались под рубрикой «иностранный юмор» без указания авторства, на самом деле авторы имелись и вполне конкретные. Были эти люди обычными нашими, а вовсе не заграничными гражданами, и им не всегда нравилась подобная редакционная политика.
Сотрудник отдела, с которым мы познакомились уже вживую, отобрал для публикации несколько моих фраз и предложил вместе подумать, как их подписать. Так я стал печататься в «Крокодиле» – был и фольклором нью-йоркских грабителей: «Встречают по одежке, а провожают без нее», и аж самим Гаем Юлием Цезарем: «Пришел. Увидел. Заложил», и еще Бог знает кем. Конечно, жаль было, что под фразами не стояла моя настоящая фамилия. Зато это компенсировалось финансово – за три фразы в «Крокодиле» я как-то получил гонорар больший, чем за полосную статью в родной газете.
Никита Симонян
Вот так и было – или слава, или деньги. Се ля ви…
На следующий день я прибыл в Спорткомитет.
– Ну как там Лидочка? – приветливо встретила меня утром в приемной председателя Павлова его секретарь, миловидная женщина средних лет.
– Отлично, передает вам большой привет, – бодро ответил я.
– Так с кем хотите поговорить?
– С Симоняном, – взволнованно выпалил я, опасаясь, что рандеву может не состояться.
Но секретарь сняла трубку и через несколько секунд произнесла:
– Никита Палыч, я вас вчера предупреждала насчет журналиста из Киева. Как вы? А, отлично, он уже к вам идет.
Я обрадовался и, узнав номер нужной комнаты, направился к двери, в это время по селекторной связи раздался голос:
– Быстренько принеси документы.
Это к секретарю из своего кабинета обратился председатель Спорткомитета Сергей Павлов.
…Как затейлива бывает судьба. Ровно через полвека в Германии моя близкая подруга познакомила меня со своей приятельницей Людмилой – дочкой Сергея Павловича. Людмила оказалась веселым и интересным собеседником, к слову, и автором познавательной книги о Юрии Гагарине, с которым тесно дружил ее отец.
…А тогда, в 76-м, я поспешил к Симоняну. Он встретил меня приветливо, был вежлив и вовсе не показывал, что сильно занят и куда-то торопится. Словом, вел себя как будто беседует с журналистом из «Франс футбола», а не с мальчишкой из «провинциальной» газеты. Вообще-то Симоняна звали Мкртыч, но когда молодым футболистом он приехал в московский «Спартак», его труднопроизносимое на русском языке армянское имя быстро сменили на Никиту. Оно и прижилось.
Никита Павлович рассказал мне о своем видении футбола, о планах сборной и еще о многом другом. Диктофона в те годы у меня не было и стенографировать я не обучился. Так что ныне только диву даюсь – как мы тогда, не имея никакой специальной техники, делали объемные интервью!… Что сказать, память в молодые годы выручала.
Вдохновленный первым успехом, ровно в 13.00 завтрашнего дня я из вестибюля Гостелерадио уже звонил Наталье Матвеевне. Накануне вечером я говорил по телефону с Лидией Мартыновной и поэтому уже знал, что ее подруга Наташа – это Наталья Матвеевна Залка, заместитель главного режиссера Иновещания СССР и дочь легендарного революционера Мате Залки, героически погибшего во время гражданской войны в Испании. А вот чего я тогда не знал, так это того, что на самом деле он был мне практически однофамилец – Бела Франкль.
Наталья Матвеевна без предъявления каких-либо документов провела меня через три милицейских поста и уже перед самым входом в студию прямого эфира, наклонившись к моему уху, тихо сказала: «Миша, ты Юрию Борисовичу сложных вопросов не задавай. Он любит попроще». И с этими словами, открыв дверь, легонько подтолкнула меня в спину. И я увидел вставшего со стула мне навстречу Левитана – живую легенду, человека, о котором ходили слухи, что Гитлер его, а не Сталина, называл своим врагом номер один.
Обычно люди, обладающие густым басом – это высокие плечистые мужики вроде знаменитых певцов Федора Шаляпина и Бориса Штоколова. А передо мной предстал невысокий полноватый человек в очках, чем-то очень похожий на популярного комедийного артиста Григория Ярона. И откуда в нем мог взяться такой голос? Откуда-откуда – от рождения.
А родился Юрий Борисович, точнее Юдка Беркович, Левитан в год начала Первой мировой войны в семье известного в городе Владимире портного. Мать же его была домохозяйкой и поэтому имела время и возможность проявлять о сыне постоянную заботу – и рос он счастливым ребенком. Голос его уже в детстве поражал окружающих, а ровесники прозвали его «трубой». Юра мечтал стать артистом. Но попытка шестнадцатилетнего парнишки поступить на учебу в Государственный кинотехникум (так тогда назывался ныне знаменитый ВГИК) оказалась неудачной – не приглянулся он приемной комиссии. И тогда Юрий узнал о наборе в группу дикторов Всесоюзного радиокомитета. Его голос впечатлил, и Юру зачислили в группу. Однако к настоящей работе его на первых порах не подпускали.
– Я начинал с роли разносчика газет, варочника кофе и «составителя» бутербродов для опытных дикторов, – рассказал Юрий Борисович и пошутил, добавив, – получил вторую профессию официанта. Это днем. А ночью читал вслух все подряд – книги, журналы, газеты, чтобы исправить акцент.
Нет-нет, акцент у него был не еврейский, а окающий среднерусский. А потом…
– В мою жизнь пришел счастливый случай, – вздохнув, сказал Левитан. – Это случилось в ночь на 25 января 1934 года.
Той ночью Левитан читал в радиоэфире статьи «Правды», главной партийной газеты СССР. Тогда это было обычной практикой – стенографистки по всей стране записывали тексты и отсылали в региональные типографии для печати.
В ту ночь Сталин как обычно не спал, а работал при включенном радиоприемнике. Голос неизвестного диктора его поразил. Сталин позвонил в Радиокомитет и попросил, чтобы именно этот диктор прочитал его завтрашний доклад на XVII съезде ВКП(б).
Если «вождь всех народов» попросил – это значит приказал. Левитан успешно справился с заданием – в течение пяти часов он, читая доклад, ни разу не запнулся и не сделал ни одной ошибки. Сталину это очень понравилось. Так Левитан стал «главным голосом» страны.
З
Юрий Левитан
а долгие годы работы Юрий Левитан озвучил своим замечательным голосом более 60 тысяч передач на радио плюс тексты к кинофильмам.
…Я не задавал сложных вопросов. Спросил о самом запомнившемся ему репортаже, хотя ответ знал заранее. Чтобы не быть неточным, приведу текст воспоминаний самого Левитана об этом событии:
«Нас не оставляла одна мысль, одна мечта – когда же наконец придется читать приказ о полной победе над гитлеровской Германией? И эта мечта сбылась. … 9 мая 1945-го мне посчастливилось прочитать Акт о безоговорочной капитуляции Германии. … А вечером нас с председателем Радиокомитета Алексеем Александровичем Пузиным вызвали в Кремль и вручили текст Приказа Верховного главнокомандующего о Победе над фашистской Германией. Прочитать его надлежало через 35 минут. Радиостудия, откуда велись такие передачи, размещалась недалеко от Кремля. Чтобы попасть туда, нужно было пересечь Красную площадь. Но перед нами – море людское. С помощью милиции и солдат преодолели с боем метров пять, а дальше – ну никак. «Товарищи, – кричу, – пропустите, мы по делу!». А нам отвечают: «Какие там дела! Сейчас по радио Левитан приказ о победе передаст, салют будет. Стойте, как все, слушайте и смотрите!». Ничего себе совет… Но как быть? Если пробьемся дальше, в такое плотное окружение попадем, что не выберемся. И тут вспомнили – в Кремле тоже есть радиостанция, нужно читать оттуда! Возвращаемся назад, объясняем ситуацию коменданту, бежим кремлевскими коридорами. … Вот и радиостанция. Срываем с пакета сургучные печати, раскрываем текст. На часах 21 час 55 минут. «Говорит Москва. Фашистская Германия разгромлена…».
Через семь лет после нашей беседы, летом 1983 года Юрий Борисович не смог отказать ветеранам войны, пригласившим его на празднование годовщины победы над гитлеровцами на Курской дуге. Он выступил на митинге в сильную жару. В ночь на 4 августа его сердце не выдержало.
В последний путь Юрия Левитана провожали десятки тысяч людей.
А через несколько лет известный бард Александр Городницкий посвятил Левитану такие строки:
Я помню грозный этот голос
В те исторические дни.
Он был подобьем правды голой
И дымной танковой брони…
…Возвратившись в Киев, я первым делом засел за интервью с Симоняном. Материал получился. На редакционной летучке его похвалили, и он был представлен на доске среди лучших материалов. Похвалил меня, придя в наш кабинет, и завотделом спорта «Молоді України» Петр Рымаренко. Страстный болельщик киевского «Динамо», он тем не менее отдал должное интересной беседе со старым спартаковцем Симоняном. Казалось бы, радоваться да радоваться. Но именно это футбольное интервью помешало мне сделать большую статью о встрече с Левитаном.
Дня через два секретарша редактора сообщила, что он меня вызывает.
– Из ЦК злющий вернулся, – заговорщицки предупредила она.
Войдя в редакторский кабинет, я действительно застал шефа хмурым.
– Ты что это там написал? – зло бросил он.
– Где там?
– Ну в интервью с этим спартаковским армянчиком?
Последняя реплика мне не понравилась совсем. И, обычно не будучи особо храбрым в беседах с начальством, я резко переспросил: «С кем, с кем?».
– Вот люди мне сделали из-за тебя замечание, – ушел от прямого ответа редактор. – Им не понравилось.
Из дальнейшего разговора, точнее перепалки, я узнал, что «люди» – это один из инструкторов отдела пропаганды украинского компартийного ЦК. Ему, оказывается, шибко не понравилась обычная в таких случаях вежливая фраза во вступлении к материалу – «Несмотря на большую занятость, Никита Павлович любезно нашел время для беседы».
– Кто он такой, этот спартаковский…
Здесь редактор хотел было повторить то, что сказанул ранее, но все же сдержался.
– Этот спартаковский деятель, – завершил он фразу.
– В данном случае он не спартаковец, а тренер главной команды страны, – нарочито напустил пафосу я.
– Но ты что не знаешь, как там (он указал пальцем вверх) относятся к «Спартаку» и прочим московским клубам?
Мне это было прекрасно известно. С тех пор, как украинскую компартийную организацию возглавил страстный болельщик киевского «Динамо» товарищ Щербицкий, понимание футбольной жизни стало для сотрудников ЦК не менее необходимым, чем знание трех составляющих марксистской философии. На партийных заседаниях чиновник, который не ведал, скажем, о перипетиях вчерашнего матча «Динамо», выглядел белой вороной. Об этом мне еще 25 лет назад рассказал в интервью Леонид Кравчук, работавший в те годы в ЦК на разных должностях.
Сегодня, ввиду нынешней политической обстановки, можно прочесть или услышать будто уже тогда околофутбольные страсти носили явный украино-российский межнациональный характер. Но это было не так. Глухая борьба зазнавшегося «центра» с недолюбливающей его периферией – вот что это было. Тот же «Спартак» не любили не только в Киеве и Тбилиси, но и в Ростове. А когда еще в 1966 году появилась возможность отделить «Спартак» от тройки призеров, ставшие в тот год чемпионами и выглядевшие на голову выше всех других команд киевляне почти в открытую сдали игру на родном стадионе бакинскому «Нефтянику». Не за деньги. Из принципа.
Но что забавно – ругая «московских» в курилках и на пьянках, высокопоставленные киевские компартийцы никогда не позволяли себе что-либо «мяукнуть» против них открыто. Кто боялся, а кто и надеялся сам со временем перебраться в белокаменную…
Зная об этом, я неожиданно сам для себя сымпровизировал:
– Вообще-то попасть к Симоняну мне помог сосед моего дяди по даче. Он кем-то на Старой площади служит, сосед этот. Мой дядя – автомеханик, за его иномаркой ухаживает. Так этот цекист просил меня, когда опубликуют интервью, ему прислать почитать. Так посылать?
– Да ладно, иди работай, – как-то сник редактор.
Я облегченно вздохнул, но когда уже был у двери, меня неожиданно настиг вопрос:
– А что ты еще из Москвы привез?
– Беседу с Левитаном, – обернувшись, ответил я.
– А, опять ты все о левитанах и пикинерах сочиняешь, – брякнул редактор, видимо, толком не поняв, что речь идет о легендарном человеке. Он просто среагировал на «специфическую» фамилию. Помните старый одесский анекдот – «Реакция на фамилию Вассерман отрицательная».
– Ну, если вы помните историю с Пикинером, то знаете, чем она закончилась, – огрызнулся я и вышел из кабинета, не слишком тихо прикрыв дверь.
Несколько дней я ждал санкций. Но они не последовали. Возможно, кому-то другому из «большой хаты» мой материал понравился. А через полгода главным редактором «Козы» стал другой человек. В отличие от предшественника, у него не было идиосинкразии на «неправильные» фамилии. У нового редактора были здоровые пристрастия – славная выпивка и красивые женщины. И он умел ценить хороших профессионалов, делавших газету популярной. С ним работалось легко…
А интервью с Левитаном я тогда так и не сделал. Жалею ли об этом? Должно быть, да. Но захлестнула меня в тот момент волна возмущения – раз вам не надо, значит не буду. Хотя «не надо» было редактору, читатель прочел бы с интересом – не благодаря мне, а потому что это о Левитане, известность которого тогда была еще огромной.
Но меня к тому же задело еще и то, что редактор упомянул историю с Пикинером. Она случилась за два года до описываемых событий и показала, насколько люди, поставленные информировать читателя о всех сторонах жизни, сами удивительно невежественны в истории своего народа.
В свое время я написал об этом иронический рассказ «Еврейский богатырь Пикинер», но сейчас упомяну о нем коротко. А дело было так. Меня как самого молодого и начинающего редакция послала в Золотоношу сделать репортаж с такого непрестижного мероприятия как чемпионат Украины по гиревому спорту. Я съездил и тут же написал материал. Завотделом, практически не читая, подписал репортаж и понес к начальству. Вернулся он из редактората каким-то понурым, довольно долго мялся, а потом и говорит:
– Ты же знаешь, я не антисемит. Но редактор и ответсек сказали: «Не успели мы его взять на работу, а он уже сразу о своих пишет».
– О ком это? – удивился я.
– Так вот же почти весь репортаж об этом самом Пикинере.
При этих его словах на меня напал смех. А когда успокоился, то объяснил шефу, что ударную силу войска запорожских казаков составляли вовсе не конники, как это обычно показывали в кинофильмах, а пешие воины, вооруженные длинными пиками. Вот их и называли пикинерами. Так что Пикинер – это самая что ни на есть казацкая фамилия.
– Ладно-ладно, – с этими словами завотделом вновь пошел в редакторат.
Материал тогда подписали к печати.
И вот сейчас редактор «ні сіло, ні впало» вновь вспомнил о Пикинере.
В общем, месяца через полтора я сделал заметку ко Дню Победы, где рассказывалось о том, как диктор Юрий Левитан провозглашал об этом великом дне в эфире Всесоюзного радио, и отнес материал в одну из киевских газет, где его и опубликовали.
…Сейчас, годы спустя, осознаю, что был неправ. Но все мы делаем ошибки.
Да и так ли важно, написал я о Левитане или нет?… Ведь голос его остался в Истории навсегда.
