ЛУЧШЕ ГОРЬКАЯ, НО ПРАВДА…
«Наказується всім жидам міста Києва і околиць зібратися в понеділок дня 29 вересня 1941 року…» Такие плакаты на серой оберточной бумаге, идеально стилизованные под сороковые роковые, появились несколько лет назад на центральных улицах украинской столицы. Лишь крохотная надпись внизу поясняла, что это – часть рекламной кампании нового издания знаменитой книги Анатолия Кузнецова «Бабий Яр».
Провокационно? Возможно… Но, к сожалению, это один из немногих способов напомнить обществу о том, что происходило в конце сентября 1941-го в оккупированном Киеве. Напомнить и быть услышанным. Потому что книгу, изданную приличным по нынешним временам тиражом, книгу тяжелую и специфическую, разобрали довольно быстро…
Интересно, что впервые «роман-документ» в украинском переводе, сделанным, кстати, сыном писателя, вышел в Киеве всего три года назад. Впрочем, лучше поздно, чем никогда. Особенно когда речь идет о городе, одним из печальных символов которого стал Бабий Яр и стране, где уже почти весь Акунин переведен на государственный язык.
«Бабий Яр» – трудное, но необходимое чтение для всех, кому важно отличать Добро от Зла. Еще изуродованная цензурой публикация в «Юности» 1966 года вызвала шок у соотечественников… Но те 2 миллиона вполне лояльных советских граждан, прочитавшие повесть, смогли хотя бы прикоснуться к страшной правде.
Через несколько лет, летом 1969-го Кузнецов остался в Лондоне, куда был направлен в творческую командировку («по ленинским местам») для написания романа, приуроченного к 100-летию со дня рождения Ильича. Самым ценным в скромном багаже «невозвращенца» была фотопленка с рукописью «Бабьего Яра».
Стоит ли вспоминать об этом сейчас, когда о Бабьем Яре написаны тонны статей и издана дюжина книг? Стоит, и именно сегодня. Потому что эти статьи и книги могли и не появиться, если бы не мужество Толи Кузнецова, у которого был русский отец и мать – украинка. Он в 14 лет задумал роман о Бабьем Яре. Их могло бы не быть, не прогреми в свое время евтушенковское «Над Бабьим Яром памятников нет», а также слова правды от Виктора Некрасова, Ивана Дзюбы и многих других, не молчавших даже тогда, когда нельзя было говорить.
В этом смысле характерна полная «эмигрантская» версия романа, увидевшая свет в 1970-м в знаменитом «Посеве», где курсивом выделены места, вырезанные при подготовке публикации в «Юности», а в квадратные скобки заключены дополнения, сделанные автором в 1967-1970 годах.
Собственно, в этом курсиве и квадратных скобках – целая эпоха советской цензуры и писательской самоцензуры. Коллекция табу-фраз и табу-мыслей обо всем, что касается истории Великой Отечественной, немецкой оккупации, Холокоста и того, что принято называть «советской действительностью».
Отмечена, в частности, трогательная преемственность НКВД-Гестапо:
Взорвав Крещатик с магазинами и театрами, взорвав историю Руси – Лавру, НКВД, однако, оставило в неприкосновенности свой дом, словно нарочно для того, чтобы у гестапо были сразу же все условия для работы. Гестапо приняло и оценило такую любезность, немедленно разместилось за фасадом, и крики возобновились… При отступлении немцы подожгли соседние дома <…> университет, но оставили в неприкосновенности дом № 33. Сейчас в нем КГБ УССР.
Досталось и дворникам, хранившим ключи от «запертых квартир сбежавших партийцев и бюрократов. Они захватывали квартиры по пять-шесть комнат, принадлежавшие каким-нибудь секретарям горкома, полные невиданных сказочных вещей. В эти свои новые квартиры они стаскивали барахло со всех этажей, превращая их в подлинные склады. Рассказывали, что один дворник… натащил к себе двенадцать роялей, ставя их в два этажа, один на другой».
И конечно, когда колонну евреев вели в Бабий Яр, в воротах и подъездах стояли жители и не просто смотрели, вздыхали, а – через запятую – «посмеивались или кричали евреям ругательства».
Обо всем этом неприятно читать и еще неприятней напоминать. Но, как и предупреждал в первой строке своего «Бабьего Яра» Кузнецов, все в этой книге – правда. И пренебрегая ей, такой неудобной и взрывоопасной, у нас нет шанса на лучшее будущее. В день 70-летия трагедии об этом тем более нельзя забывать.