Битвы шпионов и разведчиков
Израильская газета «Едиот ахронот» опубликовала пространный очерк известного журналиста Ронена Бергмана, побывавшего в Кембридже и ознакомившегося с неизвестными до сих пор материалами «архива Митрохина» – собрания документов, переданного британской разведке бывшим высокопоставленным сотрудником архива КГБ подполковником Василием Митрохиным. В сущности очерк под названием «На службе у России-матушки» представляет собой краткую историю шпионажа, который вел КГБ против Израиля с 1948 года до начала 1990-х, и наряду со множеством известных событий включает в себя и малознакомые широкой публике факты.
Как следует из предоставленных документов, уже в 1947-1950 годах КГБ начал активно засылать в Израиль агентов, вербуя их, в основном, среди новых репатриантов из стран Восточной Европы, оказавшихся под советским протекторатом, в первую очередь — из Болгарии. Одним из них стал болгарский журналист, который после репатриации сумел устроиться на работу в канцелярию первого президента Израиля Хаима Вайцмана – в КГБ его вербовку расценили как большой успех.
В это же время КГБ обратил внимание на возможность вербовки агентов среди активистов коммунистической и других израильских партий левого толка. В числе таких агентов оказался член ЦК компартии Израиля и близкий друг Меира Вильнера Шломо (Перец) Шамли, также уроженец Болгарии. Судя по архиву Митрохина, Шамли передавал КГБ информацию с начала 1950-х до 1975 года. Когда Ронен Бергман обратился к семье Шамли за комментариями, те попросту отказались продолжать разговор.
В 1950 году КГБ развернул в Израиле операцию «Трест» по массированной вербовке новых агентов, на сей раз нацелившись на деятелей входившей в правительство леворадикальной партии МАПАМ. В ходе этой операции был завербован Яаков Рифтин, избиравшийся депутатом с 1949-го по 1965 год и периодически входивший в состав комиссии по иностранным делам и обороне. Если верить данным архива Митрохина, Рифтин регулярно передавал в советское посольство документы, включая и обозначенные грифом «совершенно секретно» и «особо секретно». Сын Яакова Рифтина на вопрос о том, известно ли ему что-либо об этой стороне жизни отца, заявил, что это глупость, не заслуживающая доверия.
Еще одним депутатом от МАПАМа, согласившимся сотрудничать с советской разведкой, стал Моше Снэ. В августе 1952 года в архив КГБ была подшита записка, в которой Снэ рассказывает, что происходит в кулуарах правительства, и выражает обеспокоенность тем, что министр иностранных дел Моше Шарет взял курс на сближение с США и на все большее отдаление от СССР. Впрочем, как раз информация про Моше Снэ не содержит ничего нового – о его тесных связях с резидентами из Москвы уже писалось и не раз.
Но вот о том, что агентом КГБ числился другой депутат от МАПАМ — Элазар Гранот, которому в Москве была присвоена кодовая кличка Грант, действительно до публикации Ронена Бергмана никто не знал. Бергман встретился с Даном, сыном Элазара Гранота (тоже, кстати, заседавшего в комиссии по иностранным делам и обороне). Дан Гранот категорически отказался верить в то, что его отец был советским шпионом. В то же время он прекрасно помнит, как к отцу время от времени приезжал атташе по культуре советского посольства Юрий Котов, привозил с собой бутылку водки и отличную венгерскую колбасу, и они долго сидели за столом, обсуждая разные политические, культурные и прочие вопросы и подчас яростно споря. По предположению Дана Гранота, его отец считал, что они с Котовым просто интеллектуально общаются, и не подозревал, что КГБ использовал полученную в процессе такого общения информацию в своих целях.
В 1953 году Израиль приступил к строительству главного водопровода, и значительная часть этого проекта была засекречена. КГБ, если верить архиву Митрохина, сумел проникнуть в эти секреты лишь в 1956 году, когда завербовал члена руководства организации «а-Шомер а-цаир», одного из проектировщиков водопровода инженера Яакова Варди. Варди, имевший кодовую кличку Утро, проработал на различных ответственных постах в компании «Мекорот» вплоть до 1987 года, а в 1967-м был участником израильско-арабских переговоров о прекращении огня, на которых, в числе прочего, решались и вопросы раздела водных ресурсов.
Личность еще одного агента КГБ, работавшего в те годы в Бюро по связям с советским еврейством, Ронену Бергману установить не удалось – в архиве Митрохина он значится исключительно под странной кличкой Магреско.
Одна из самых интересных частей очерка Бергмана посвящена личности Юрия Котова – того самого атташе российского посольства, с которым любил общаться Элазар Гранот.
Котов был офицером КГБ, но чтобы открыть сию истину, вовсе не нужен был архив Митрохина – ШАБАК знал об этом с момента появления Котова в Израиле и немедленно взял под наблюдение квартиру, которую тот снял в Яффо. Но Котов занимался вербовкой агентов, даже не особенно скрываясь: наглость гэбистов того времени во многом строилась на уверенности в том, что Израиль не пойдет на осложнение отношений с СССР, дабы не подвергать опасности живущих там евреев.
Как следует из расследования Ронена Бергмана, в начале 1960-х годов Юрий Котов и другие действовавшие в Израиле агенты КГБ сосредоточились на вербовке работавших здесь иностранных дипломатов. Выгода была двойная: с одной стороны, КГБ имел от дипломатов всю информацию, которую они получали от израильских структур и собственных правительств, вдобавок их можно было использовать и на последующих местах работы. Так в частности были завербованы известная поэтесса, а в те годы посол Мексики в Израиле, Роза Костальянс; сотрудница посольства ФРГ, проходящая в документах под кличкой Герда; глава канцелярии посла Австрии Бар Хайнц, передававший в Москву ценную информацию о Моссаде и его главе Исере Хареле.
Интересная информация стекалась в посольство СССР в Тель-Авиве и от священнослужителей. Так, в архиве Митрохина имеются донесения агента по кличке Сид, под которой скрывался архиепископ Назарета и Галилеи Юлиан Мерсиадис Исидор, а также сообщения агента «Огнева» (настоящее имя Адриан Олежников или Олейников), сегодня занимающего видный пост в церковной иерархии Санкт-Петербурга.
Среди тех, кого удалось завербовать Юрию Котову, было и немало известных израильских журналистов, в том числе Эвита Стэн (кличка Дита) из журнала «а-Олам а-зе» и некий Таммуз – его настоящее имя запрещено к публикации, так как спустя короткое время после вербовки он стал двойным агентом, причем в ШАБАКе уверены, что служил он прежде всего Израилю. Таммуз активно печатался в израильских СМИ, был дружен со многими политиками от правящей партии МАПАЙ, и посему его донесения чрезвычайно ценились в Москве. А израильские спецслужбы, зная об этом, щедро приправляли их дезинформацией.
Но для Москвы самой большой удачей Юрия Котова считалась вербовка некоего израильского генерала, которых и сегодня в израильской армии можно пересчитать по пальцам, а тогда тем более. И если о многих других агентах КГБ в ШАБАКе знали или, по меньшей мере, догадывались, то когда в 1993 году британские контрразведчики, основываясь на архиве Митрохина, сообщили израильским коллегам имя этого заслуженного военного, члена генштаба ЦАХАЛа, их это повергло в состояние шока. Генерала, достигшего к тому времени преклонного возраста, вызвали на допрос. Он с ходу признался в знакомстве с Котовым и в том, что часто с ним встречался, но заявил, что во время встреч они вели беседы на общие темы, чаще всего о путях урегулирования арабо-израильского конфликта и дальнейшем развитии Ближнего Востока, не более того. Понятно, что в другое время такие ответы не устроили бы следователей, но в ШАБАКе учли, что речь идет о событиях почти тридцатилетней давности, что отставной генерал смертельно болен, и что обнародование этой истории может нанести колоссальный удар по имиджу ЦАХАЛа. В результате следствие было решено прекратить, публикацию его материалов запретить, а спустя несколько месяцев генерал скончался.
Юрий Котов после Израиля работал в советских посольствах во многих странах, был послом в Шри-Ланке, Марокко и на Мальдивах, был директором азиатского департамента МИДа, написал книгу «Петух в вине, или гастрономические воспоминания дипломата». В 1995 году он в составе российской делегации вновь побывал в Израиле, но отвечать на вопросы Ронена Бергмана о своем шпионском прошлом категорически отказался.
* * *
После Шестидневной войны СССР и страны Варшавского договора, как известно, разорвали дипотношения с Израилем. Это резко сузило разведывательные возможности КГБ, тогда как Москва по-прежнему придавала происходящему в Израиле почти первостепенное значение. Более-менее непрерывную связь КГБ удавалось тогда поддерживать только с одним агентом – Маркусом Клингбергом, часто выезжавшим на международные конференции.
В этой ситуации по личному указанию главы КГБ Юрия Андропова началась подготовка агентов для работы в Израиле. В архиве Митрохина эти агенты фигурируют под кличками Карский, Патрия, Юрис и Рон. После прохождения подготовительного курса они были заброшены в Израиль с паспортами Канады и стран Латинской Америки.
В 1971 году в качестве резидента советской разведки в Израиль впервые прибыл Юрий Линов (кличка Кравченко), история которого давно и хорошо известна. В 1973-м Линов был арестован, но перед арестом успел спустить в унитаз все имевшиеся у него документы. На допросе он назвал свое истинное имя и цель пребывания в Израиле, был приговорен к 18 годам заключения, но уже в 1974 году освобожден по обмену. В КГБ ему так и не простили провала, к тому же подозревали, что он выдал других агентов, был готов «раздвоиться», и потому отношение к нему в Москве было не самое лучшее. «А зря, — пишет Бергман. — Линов не назвал ни одного имени засланных в Израиль агентов, да и почти ничего не сказал на допросе».
Не секрет, что в это же время КГБ начал активно вербовать потенциальных агентов среди решивших репатриироваться советских евреев, и архив Митрохина еще раз подтвердил этот факт. Большинство завербованных сразу после приезда в Израиль сообщали о данной ими КГБ подписке. Но в КГБ, как следует из документов, этот момент учитывали и делали ставку на тех, кто все-таки решит сотрудничать и к тому же обладает специальностями, позволяющими быстро устроиться на работу в оборонные структуры Израиля.
Такие, увы, тоже были. В частности, Бергман рассказывает историю инженера Самуила Махтея, который был завербован КГБ еще в 1967 году и тогда же стал строчить доносы на «шовинистически настроенных лиц еврейской национальности». В 1972 году Махтей, имевший сразу две клички Луис и Иванов, по заданию КГБ репатриировался в Израиль и как инженер, специализирующийся на дизельных двигателях, быстро устроился на работу в концерн «Авиационная промышленность» и вскоре вошел в группу разработчиков самолета «Лави». Как нетрудно догадаться, он передал в СССР информацию как об этом проекте, так и о ряде других секретных проектов израильского концерна.
В 1982 году Махтей решил вернуться в СССР, объяснив это тем, что его жена не прижилась в Израиле. Спустя восемь лет он решил вновь перебраться в Израиль, в 1991 году был арестован, на суде заявил, что раскаивается в содеянном, готов понести наказание и просит лишь разрешить ему и его семье остаться в Израиле. Самуил Махтей и его домочадцы живут в Израиле и сегодня.
Еще один агент по кличке Улан прибыл в Израиль в 1971 году, работал в русской редакции «Коль Исраэль» и в газете «Наша страна», а в 1973 году эмигрировал в ФРГ и там под прикрытием КГБ создал продюсерскую компанию. Другой агент по кличке Нора сумела устроиться в переводческую компанию в Иерусалиме, через которую проходили важные правительственные документы.
Бергман называет и других агентов КГБ, действовавших в Израиле – инженера Григория Лондина (репатриировался в 1973 году, был арестован в 1988-м, приговорен к 13 годам заключения, вышел на свободу в 1996-м) и бывшего тренера сборной Израиля по настольному теннису Александра Радлиса, служившего в ЦАХАЛе и передававшего в Москву различную информацию, и в итоге приговоренного к 4 годам заключения.
Но если истории Радлиса и Лондина известны, то история репатрианта с Кавказа по кличке Беджан, прошедшего спецподготовку для засылки в Израиль, была предана гласности на страницах «Едиот ахронот» впервые. Инженер по образованию, он вскоре после репатриации приступил к службе в рядах ЦАХАЛа, прошел офицерские курсы, сделал блестящую армейскую карьеру и имел доступ к секретным документам, касающимся армейской инфраструктуры. Да и после выхода в отставку Беджан занимал различные ответственные посты.
Не менее интересна история двух агентов под кличками Петр (Юпитер) и Самаритянин, которые репатриировались в 1972 году. Очень скоро оба попали в поле зрения ШАБАКа, и их делом лично занимался легендарный Йоси Гиноссар. Но если Петр «раскололся» уже на первом допросе и согласился стать двойным агентом, то Самаритянин держался довольно долго. В итоге оба получили задание выйти на связь с решившим «залечь на дно» профессором Маркусом Клингбергом, и именно это привело к его разоблачению.
Вне сомнения, очерк «На службе у России-матушки» стал еще одной удачей Ронена Бергмана как историка и журналиста. В то же время и преувеличивать эффективность деятельности КГБ в Израиле, какой бы масштабной она ни представлялась на основе материалов архива Митрохина, не стоит. В свое время бывший глава «русского» отдела ШАБАКа, а затем гендиректор МИДа Реувен Мерхав заявил, что Служба общей безопасности весьма пристально следила за работой советских резидентов. В ШАБАКе знали почти всех завербованных КГБ агентов, но знали также и то, что списки этих агентов, отправляемые в Москву (и в итоге оказавшиеся в архиве Митрохина), искусственно раздуты, а отчеты зачастую высосаны из пальца.
«Дело в том, что у работников советского посольства был план по вербовке агентов, такой же, как у каждого рабочего на каждом советском предприятии, — объяснил Реувен Мерхав, — План этот надо было выполнять, вот они и записывали в агенты чуть ли не каждого израильтянина, с которым им приходилось более или менее регулярно общаться, включая владельцев киосков, где они покупали газеты, парикмахеров, у которых стриглись, и т.д. Они также искали любой повод переговорить с кем-либо из видных израильских военных или политиков, а затем посылали донесения с записью таких бесед как отчеты о работе с агентом. Перехватывая такие донесения, мы начинали их проверять, и зачастую они оказывались пустышками. Даже если резидент КГБ знал, что его агент «раздвоился» и поставляет ему дезинформацию, он не решался сообщить об этом в Центр, так как измену агента поставили бы ему в вину, и это сказалось бы на его карьере».
К началу 1970-х годов сотрудники КГБ уже не верили в дело, которому служили, и предчувствовали распад страны. И биография Василия Митрохина, архив которого постепенно становится достоянием гласности, – лучшее тому доказательство.
Автор: Петр ЛЮКИМСОН