«Зубатовщина» и евреи
Окончание. Начало в № 8 (284), 12 (288) 2016 г.
Азеф в молодые годы
Сын богатого арендатора (фактически — помещика; евреям законодательно запрещалось владеть земледельческими участками), фармацевт по образованию, Гершуни до этого много и плодотворно занимался различной легальной деятельностью. Открыл в Минске химико-бактериологический кабинет (который мог бы при ином развитии событий вырасти в первый в России научно-исследовательский институт подобного профиля), создал школы и курсы для евреев — взрослых и детей и т.п.Первый его арест произошел в 1896 году в Киеве; тогда Гершуни легко доказал, что не занимается никакой противозаконной деятельностью, и быстро был выпущен. Но знакомство в 1898 году с Брешко-Брешковской привело его к более тесному сотрудничеству с революционерами, которым он оказывал услуги вполне делового и практического рода (организовал изготовление фальшивых паспортов, оборудования компактных нелегальных типографий и т.д.).
Человек это был крайне деловитый, страстный, решительный и умеющий подчинять себе других. Словом, казалось бы, идеальный руководитель террористической организации.
Диалоги Зубатова и Гершуни имели явно нестандартный характер. Позже А.И. Спиридович (один из ближайших помощников Зубатова в 1900-1903 годах) прямо сформулировал:»По неимению формальных улик, Гершуни вскоре был освобожден. Зубатов не понял тогда Гершуни. Он больше видел в нем полезного правительству интеллигента-культурника, чем революционера; он не разглядел в Гершуни того выдающегося революционного вождя, каким показал он себя затем, оставив дом, общество, уйдя в подполье, сделавшись профессиональным революционером».
Гершуни и Зубатов о чем-то, безусловно, договорились: последний договаривался о чем-то с каждым арестованным собеседником. Иное дело, что арестанты, выйдя на волю, далеко не всегда стремились выполнять договоренности. Кроме того, каждый стремился скрыть от товарищей, в чем же он проговорился и что пообещал. «Каждый конспирирует о том, что он говорил в кабинете Зубатова», — писала в августе 1900 года М.В. Вильбушевич.
И вот только в декабре 1901 года (в критический момент для карьеры Зубатова) Гершуни встретился с человеком, который окончательно убедил его оставить прежнюю ерунду и следовать своему истинному призванию. Но не Бог послал к Гершуни этого человека, а Зубатов!
Новым знакомым Гершуни оказался Азеф.
Евгений Филиппович (Евно Фишелевич) Азеф был годом старше Гершуни; родился и вырос в семье мелкого лавочника, все заработанные средства тратившего на обучение своих детей. В 1874 году семья сумела выбраться за черту оседлости и обосноваться в Ростове-на-Дону. Там Евно Азеф закончил гимназию, но на продолжение образования денег не хватало. Азеф занялся комиссионной торговлей, а кроме того принимал участие в местных революционных кружках. В результате чего ему стал угрожать арест, и Азеф скрылся за границу, прихватив с собой 800 рублей, принадлежавших одному мариупольскому купцу — громадную по тем временам сумму. По другой версии, деньги эти (или значительную их часть) взял у Азефа кто-то из товарищей-революционеров и не вернул; не имея возможности погасить растрату, Азеф и скрылся. В общем, почти по Гоголю: не то он шубу украл, не то у него шубу украли.
В 1892 году Азеф поступил в Политехнический институт в Карлсруэ. Весной 1893 года, оставшись без средств к существованию (что свидетельствует в пользу версии о его материальной стесненности при отъезде за границу; а может быть — в рулетку проиграл?), Азеф в письме в Департамент полиции предложил свои услуги в качестве информатора о настроениях и намерениях многочисленной российской диаспоры в Европе, испросив при этом 50 рублей жалования в месяц, что вполне покрывало его тогдашние потребности. Соглашение состоялось.
После этого Азеф, параллельно с учебой, стал активно внедряться в эмигрантскую политическую жизнь, демонстрируя себя убежденным сторонником террора. На этой почве он пытался сблизиться с Бурцевым, но помешал арест последнего в Англии.
Женившись на революционерке Л.Г. Менкиной (по другим сведениям — Генкиной; при замужестве она приняла фамилию мужа), жившей в Дармштадте, Азеф перевелся в Дармштадтский Политехникум. Вскоре в молодой семье родился первый сын.
В самом начале 1899 года Азеф появился в России и уже очно познакомился с Ратаевым и Зубатовым. Завершив затем учебу в Германии и недолго там поработав, осенью того же года Азеф поступил на службу в электротехническую компанию в Москве. Интересно, что он не смог получить на это официального разрешения: имея высшее образование, он мог жить вне черты оседлости, но власти не признали его зарубежный диплом.
Сам Азеф немало возмущался таким отношением к себе. Тут возможен тонкий расчет Зубатова: с одной стороны, он держал агента в подвешенном, а, следовательно, в более зависимом положении (вспомним Бердяева, так же поступавшего с самим Зубатовым); с другой — спасал от ненужных подозрений в революционной среде, чутко реагирующей на всякое благоволение начальства. В конце концов, Азеф получил возможность и вполне полноценно работать по специальности (с соответствующим заработком), и выражать недовольство начальством и порядками — притом вполне искренне!
Судя по позднейшим воспоминаниям коллег-инженеров, Азеф, несмотря на небольшой стаж работы, оказался блестящим специалистом. С собой он привез и хорошие рекомендации от революционеров зарубежных к революционерам московским. По линии Департамента полиции он поступил в прямое подчинение к Зубатову.
Очевидно, знакомство произвело на Зубатова соответствующее впечатление, потому что с самых первых шагов в Москве судьба Азефа-агента стала развиваться нестандартным путем. Во-первых, Азеф как сотрудник был скрыт Зубатовым от всех полицейских чинов, кроме Медникова, на одной из квартир которого и происходили конспиративные встречи Зубатова с Азефом. Почти никаких письменных следов от этих контактов, продолжавшихся около трех лет, не сохранилось. Во-вторых, Зубатов и Медников не жалели сил, знакомя Азефа с тонкостями своего искусства. В-третьих, Азеф, который после приезда в Москву получал уже от Департамента 100 рублей в месяц, а с 1900 года стал получать и 150 (плюс наградные к Рождеству и к Пасхе), практически никакой деятельностью как агент не занимался. Почти все, что он делал в этом направлении — это вращался в революционной среде и мягко и ненавязчиво завоевывал доверие и расположение руководителя «Союза социалистов-революционеров» А.А. Аргунова. С другими явными членами аргуновского «Союза» Азеф не стремился близко общаться: не в интересах Зубатова было подставлять своего суперагента под подозрения в связи с неминуемым разгромом организации, явно годами заботливо выращиваемой для последующей посадки.
Все это позволяет сделать вывод о том, что в течение более чем двух лет Азеф тщательно готовился Зубатовым к выполнению какой-то особой миссии.
Евгений Филиппович Азеф
Историк Леонид Петренко считал Зубатова умнейшим и достойнейшим гражданином России. «Разработанный им метод агентурной провокации в борьбе с преступным миром ныне широко используется правоохранительными органами всего мира. В силу своих служебных обязанностей, зная об упорной подготовке международными террористическими организациями революционного взрыва в Российском государстве, Зубатов предпринял гениальную попытку избежать жуткой катастрофы для народов России. К чему разрушать тысячелетнее государство, проливать потоки крови, если требуется лишь некоторое перераспределение национального богатства. Организуется легальное, мирное рабочее движение, то, что ныне называют профсоюзами. В это же время, используя служебный и личный авторитет, опираясь на поддержку Столыпина, Зубатов склоняет работодателей «пойти на уступки, чтобы не потерять все». На дикий российский капитализм надевается первая уздечка».
Далее Петренко довольно драматично описывал историю падения гения сыска: «Дело шло настолько успешно, что даже поджигателей фитилей российской бомбы бунта — большевистских агитаторов — рабочие сами изгоняли со своих собраний. И вот чудовищная провокация 9 января 1905 года — мирное шествие рабочих союзов с петицией на поклон к царю-батюшке. В далекой Женеве Ленин в это время пишет «Сердце сжимается страхом перед неизвестностью, окажемся ли мы в состоянии взять хотя бы через некоторое время движение в свои руки. Положение крайне серьезное». 8 января большевики выпускают в Петербурге листовку «Ко всем петербургским рабочим» с призывом к оружию: «Свобода покупается кровью, свобода завоевывается с оружием в руках, в жестоких боях. Не просить царя, а сбросить его с престола и выгнать вместе с ним всю самодержавную шайку — только тогда загорится заря свободы». Чтобы призывать к крови и к не очень понятной свободе, нужна, как минимум, сама кровь. И кровь пролилась».
Многотысячные колонны рабочих заполнили Дворцовую площадь, и в этот момент раздались выстрелы. В толпу собравшихся на площади людей стреляли большевистские боевики, умело спрятавшиеся в ветвях росших поблизости деревьев. Жертвы были неисчислимы, первыми пали казаки и солдаты войскового оцепления. Началась паника, кто-то отдал приказ, и вот начался безумный расстрел и разгон ни в чем не повинных граждан. «И тут же чертиками из табакерки, — писал Петренко, — явились провокаторы-агитаторы с криками «Наших бьют! Грабь награбленное!». Так началась первая русская революция 1905 года».
Один из талантливейших руководителей царской охранки Сергей Зубатов покончил с собой на 53 году жизни. Что заставило этого человека исключительных способностей, занимавшего самые высокие посты в Российском полицейском управлении, так внезапно оборвать свою жизнь?
По мнению исследователей, первопричиной самоубийства стало столкновение Зубатова с твердолобыми царскими генералами, которых не устраивала кропотливая работа и всякого рода уступки рабочим — они предпочитали нагайки. Политика Зубатова не принесла желаемых результатов. В итоге он был отправлен в отставку.
В июле 1904 года, после гибели В.К.Плеве в результате террористического акта, Министерство внутренних дел в России возглавил либерально-настроенный П.Д.Святополк-Мирский. В декабре 1904-го Зубатов был «прощен», полностью восстановлен в правах, ему была назначена солидная пенсия за прошлые заслуги. Но на службу он не вернулся, а революцию 1905–1907 гг. расценил как крах своих идей. 21 марта 1908 года он записал: «Я — монархист самобытный, но на свой салтык, и потому глубоко верующий. Ныне идеи чистой монархии переживают глубокий кризис. Понятно, эта драма отзывается на всем моем существе; я переживаю ее с внутренней дрожью. Я защищал эту идею на практике. Я готов иссохнуть по ней, сгнить вместе с нею».
Разве мог такой деятельный и инициативный человек вести размеренную и тихую жизнь в Замоскворечье, оставаясь в стороне, когда страна была буквально охвачена пламенем революции? Убежденный сторонник, а вернее, инициатор политики «полицейского социализма», на протяжении всей своей профессиональной деятельности он искал пути мирного урегулирования конфликтных ситуаций политического характера. Он до конца надеялся, что монархическое правительство в лице Николая II сможет спасти Россию от страшной катастрофы, удержать на краю пропасти, избавить страну от ненужного кровопролития. Как истинный патриот своего отечества, он понимал, какие последствия может вызвать отречение императора от престола. Жизнь Зубатова, подчиненная интересам родины, в таком случае теряла всякий смысл.
15 марта 1917 года во время обеда Зубатов получил известие о государственном перевороте, о свержении императора. Он вышел в соседнюю комнату и застрелился.
По мнению историка Петренко, Зубатов боялся мести своих противников. Возможно, именно этот страх, а также глубокое отчаяние — ведь все его благие начинания не привели к желаемым результатам — заставили Сергея Васильевича принять роковое решение.
Тем не менее, интересный опыт Зубатова не был забыт, и по сей день профсоюзы широко используются во всем мире, как средство спасения от социальных потрясений. Так что можно с уверенностью сказать, что его методы привели к процветанию отдельных государств.
Автор: Анатолий МУЧНИК
