Страницы истории

Август 1941-го: еврейский летчик над Берлином

Семен УЗИН | Номер: 06/246 Июнь 2013

К 72-й годовщине начала Великой Отечественной войны
Более полувека автор этих строк прожил в Ленинграде неподалеку от Александро-Невской лавры, и бывать там ему доводилось не­редко. На кладбище советского периода, так называемой «Коммунисти­ческой площадке», особенно запомни­лись два памятника: Злате Лилиной, жене опального большевистского вождя Гри­гория Зиновьева, и Герою Советского Со­юза майору Михаилу Плоткину. Первый чудом сохранился, а второй — летчику с еврейской фамилией — установили на по­четном месте, напротив Свято-Троицкого православного собора. В прошлом году исполнилось 100 лет со дня рождения и 70 лет со дня гибели Михаила Николаевича Плоткина.

В авиации Балтийского флота
Советская морская авиация впервые была широко применена в войне с Фин­ляндией. Уже в первый день войны, 30 ноября 1939 г., бомбардировщики Бал­тийского флота совершили массирован­ный устрашающий налет на Хельсинки, о котором предпочитали молчать со­ветские историки. Налет сопровождал­ся большим количеством жертв среди мирного населения и вызвал волну воз­мущения в Европе и США. Участвовал в этом налете и 27-летний летчик, ко­мандир звена эскадрильи 1-го Минно­торпедного авиаполка (МТАП) авиации Балтийского флота старший лейтенант Михаил Плоткин. Приказ есть приказ, и в той неправедной войне Михаил Ни­колаевич получил ценный опыт летного мастерства, бомбометания, торпедных атак и минных постановок. Командова­ние высоко оценило результаты его 50 боевых вылетов: он был удостоен высо­кой награды — ордена Ленина.

От хедера до летной школы
В семье меламеда (еврейского учителя) Нисона Плоткина в посаде Ардонь Черниговской губернии (ныне Клинцовского р-на Брянской обл.) родились двое сыновей и две дочери. Второго сына, по­явившегося на свет 2 мая 1912 г., нарекли Меером. Учились сыновья в хедере сво­его отца. В 1922 г. хедер закрыли, и Меер перешел в семилетнюю школу. В 1929 г. юноша, мечтавший о Москве, тайком от родных уехал в столицу и поступил в ФЗУ при заводе АМО — учился на токаря. Но уже в следующем году Меер Плоткин стал слушателем курсов авиационных техников при Военно-воздушной акаде­мии им. Жуковского: самолеты были его юношеской мечтой. Окончив курсы, парень в конце 1931 г. добровольцем ушел в Красную армию и вскоре поступил в военную школу морских летчиков в Ейске. Окончив ее, Меер Нисонович на­чал службу в авиации Балтийского фло­та, сменив свое имя-отчество на Михаил Николаевич.

Идея генерала Жаворонкова
С начала Великой Отечественной войны балтийские летчики совершали боевые вылеты над морем и над сушей. Эска­дрилья капитана Плоткина торпедировала вражеские суда, минировала мор­ские коммуникации, бомбила танковые колонны гитлеровцев в районах Либавы, Риги, Двинска, Таллина, Пскова, на пере­правах под Лугой. Летчики 1-го МТАП полюбили Михаила Николаевича за го­товность прийти на помощь в небе и на земле, за открытый характер и поклади­стость, и он отвечал им взаимностью.
22 и 24 июля 1941 г. люфтваффе со­вершила первые массированные налеты на Москву. Уже на следующий день, 25 июля, командующий авиацией Военно-морского флота генерал-лейтенант С. Ф. Жаворонков обратился к наркому ВМФ адмиралу Н. Г. Кузнецову с пред­ложением произвести налет на Берлин. Генерал представил расчеты, из которых следовало, что, стартуя с острова Сааремаа (Эзель), дальний бомбардировщик ДБ-3 конструкции С. В. Илюшина может долететь до Берлина и вернуться обрат­но. Наркому этот план понравился, и 26 июля он в присутствии генерала Жаво­ронкова доложил о нем И. В. Сталину. Верховный главнокомандующий план одобрил и назначил генерала руководи­телем операции.
30 июля Жаворонков прибыл на аэродром в Беззаботном под Ленингра­дом и передал командиру 1-го МТАП полковнику Е. Н. Преображенскому приказ Ставки. Полковник распорядился подготовить 20 самолетов, но вполне исправными оказались только 15. Кандидатов на полет изолировали в 3 км от базы и запретили им контакты с внешним миром. 4 августа 15 самолетов ДБ-3 совершили 600-километровый перелет до базы Кагул на острове Сааремаа. Бомбардировщики с бомбами ФАБ-100 летели на высоте 300 м, чтобы избежать зенитного огня и атак немец­ких истребителей. Длина взлетно-по­садочной полосы в Кагуле составляла всего 1300 м, и к тому же ее окружали многочисленные постройки. Требова­лась охрана от нападений эстонцев. К вечеру прилетели генерал Жаворонков и известный летчик-испытатель Влади­мир Коккинаки. Командующий авиа­цией объявил летчикам боевое задание: налеты на фашистский Берлин. Ночью 6 августа пять самолетов во главе с эки­пажем капитана Ефремова совершили разведывательный полет к окрестно­стям Берлина. Летчики доложили о гу­стой сети средств ПВО в радиусе 100 км от германской столицы.

Головотяпство Сталина и Коккинаки
Нарком ВМФ Кузнецов, получив от Ста­лина приказ использовать при налетах на Берлин тяжелые бомбы массой 500 и 1000 кг, тщетно пытался объяснить вож­дю, что это невозможно по техническим причинам. К тому же присутствовавший при этом полковник Коккинаки, прово­дивший до войны испытания бомбарди­ровщика ДБ-3, подтвердил, что самолет сможет донести до Берлина бомбу весом в тонну. В приказе генералу Жаворонко­ву имелось прямое указание: «Главноко­мандующий рекомендует использовать бомбы ФАБ-500 и ФАБ-1000». Однако Семен Федорович, на свой страх и риск, не принял эту рекомендацию, хотя понимал, что полностью ее игнорировать нельзя. 19 августа он прилетел на Сааремаа вместе с Коккинаки. Побеседовав с личным составом, тот, невзирая на доводы летчиков, настоял на применении однотонных и полутонных бомб. 20 ав­густа, в ходе седьмого вылета к Берли­ну, с одной бомбой ФАБ-1000 поднялся самолет капитана В. А. Гречишникова, а машина старшего лейтенанта Богачева несла две ФАБ-500. Сразу после взлета оба самолета рухнули на землю. Весь эки­паж Богачева погиб, а Герой Советского Союза Василий Гречишников и члены его экипажа получили легкие травмы (Гречишников погиб в октябре 1941 г.). После катастрофы Коккинаки молча, не глядя на летчиков, сел в свой И-16 и улетел. А товарищ Сталин о своей зло­получной рекомендации не забыл и вос­препятствовал представлению генерала Жаворонкова к высшей награде. Месть адмиралу Кузнецову за то, что возражал и оказался прав, вождь отложил. После войны генералиссимус перевел маршала авиации Жаворонкова в гражданский воздушный флот, а наркома ВМФ Куз­нецова сместил и отдал под суд по «делу адмиралов».

«Мое место — Берлин»
6 августа 1941 г. над базой Кагул по­явился немецкий самолет-разведчик. Летчики понимали, что теперь, едва улучшится погода, следует ждать нале­тов. 7 августа с раннего утра инженеры, техники, мотористы, оружейники нача­ли готовить 13 дальних бомбардиров­щиков ДБ-3 к полету. В каждый самолет загрузили по 800 кг бомб: пять фугасных ФАБ-100 и шесть зажигательных ЗАБ-50. Накануне из Москвы, из штаба ВВС ВМФ, были присланы план Берли­на с помеченными целями и схема его противовоздушной обороны. Полков­ник Е. Н. Преображенский распреде­лил самолеты по трем звеньям. Первое звено возглавил сам Евгений Николае­вич. В него входили экипажи капитана Плоткина, старшего лейтенанта Трычкова и лейтенанта Дашковского. Вто­рым звеном командовал капитан Васи­лий Гречишников (четыре экипажа), третьим — капитан Андрей Ефремов (пять экипажей). Инструктаж был крат­ким: порядок взлета — звеньями, через 15 минут; высота полета над сушей — не менее 6000 м; всем одеть кислородные маски. Радиостанциями пользоваться запрещалось. Во второй половине дня 7 августа в район Штеттина вылетела на метеоразведку летающая лодка ЧЕ-2. Вернувшись в 19.00, летчик доложил: на высоте 800-1000 м — грозовые тучи, идет дождь, видимость плохая. Мете­осводку сообщили по радио генералу Жаворонкову, но он приказал: вылететь на Берлин 7 августа, в 21.00. Расстояние от Сааремаа до Берлина и обратно по маршруту, проложенному на полетных картах штурманом авиаполка Петром Хохловым, составляло 1760 км (из них 1400 км над морем), расчетная про­должительность полета определялась в семь часов.
Точно в 21.00 взлетел ДБ-3 Преоб­раженского, затем остальные самолеты его звена. Видимость была настолько плохой, что летчики видели лишь ог­ни выхлопных патрубков флагманской машины. Между островами Готланд и Борнхольм четверть часа летели в гро­зовых тучах. За Борнхольмом, на высо­те 6200 м, по сигналу штурмана Хохлова повернули на юг. Температура в кабинах опустилась до -38°С, и летчики мерзли, несмотря на меховые комбинезоны. Над территорией Германии станции наблю­дения при пролете ДБ-3 включали прожектора, но, видимо, приняли советские самолеты за свои и даже просигналили приглашение на посадку.
Ночной Берлин был ярко освещен: го­рели фонари, светилась неоновая рекла­ма, искрили трамвайные дуги. Четыре экипажа звена Преображенского разле­телись к намеченным целям — военным зaвoдaм «Хейнкель», «Фокке-Вульф», «Цеппелин», электростанциям, вокза­лам, зданиям Рейхсканцелярии и Ми­нистерства пропаганды. В 1.30 8 августа сбросил восемь фугасных и зажигатель­ных бомб на Штеттинский вокзал пол­ковник Преображенский, вслед за ним отбомбились по своим целям Плоткин, Трычков и Дашковский. Вниз полетели контейнеры с тысячами листовок и со­ветскими газетами. С большой высоты хорошо были видны разрывы фугасных бомб. Сразу после авиаудара Берлин погрузился в темноту. Но ненадолго: вспыхнули пожары от зажигательных бомб. Небо осветили лучи прожекторов, загромыхала зенитная артиллерия, взле­тели ночные истребители. Во флагман­ском самолете Преображенский продик­товал радисту Кротенко радиограмму в Москву, ставшую вскоре знаменитой: «Мое место — Берлин. Задание выполни­ли. Возвращаемся».
Только еще один экипаж смог про­рваться к Берлину. Остальные сбросили бомбы в его предместьях или на Штет­тин. Согласно инструктажу, летчики возвращались на базу индивидуально. Михаил Плоткин, применяя противо­зенитный маневр, летел теперь уже по прямому маршруту и приземлился в Кагуле в четыре часа утра. На Сааремаа вернулись все самолеты, хотя и с пробо­инами от осколков. Летчиков встречал и обнимал генерал Жаворонков. Вскоре он отдал приказ: 9 августа снова вылететь к Берлину.
Налет советской авиации на столицу Третьего рейха стал полной неожидан­ностью для нацистского военного и по­литического руководства. Утром немец­кому народу зачитали по радио очеред­ное лживое сообщение: «В ночь с 7 на 8 августа крупные силы английской авиа­ции пытались бомбить нашу столицу. Из прорвавшихся к городу 15 самолетов 9 сбито». В тот же день последовало опро­вержение из Лондона: «Германское со­общение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7-8 августа королевская авиация над Берлином не летала». Немцы, тайком слушавшие Би-би-си или подобравшие сброшенные на столицу листовки, поняли: Берлин бомбили со­ветские самолеты — и разнесли эту весть по городу. Впервые с начала войны бер­линцы испытали страх перед русскими.
Капитан Плоткин еще четыре раза летал к германской столице. В седьмой вылет, 20 августа, он едва не погиб. Еще утром Михаил Николаевич почувство­вал легкое недомогание, однако врачу при медосмотре об этом не сказал. Над ночным Берлином, на высоте 6400 м, Плоткин внезапно потерял сознание, и ДБ-3 начал беспорядочно падать. Созна­ние вернулось на высоте 3000 м, Плоткин дал полный газ, и падение самолета прекратилось.
8 августа немецкие бомбардировщи­ки подавили зенитные батареи вокруг базы в Кагуле, сбили истребитель И-153 и повредили взлетно-посадочную поло­су. С этого дня бомбардировки Кагула стали регулярными. Из второго налета на Берлин не вернулся один самолет. В третьем вылете, в ночь с 11 на 12 августа, и еще в нескольких других, стартовали с островного аэродрома Астэ также бом­бардировщики ДБ-ЗФ (ИЛ-4) авиации дальнего действия. Последующие выле­ты к Берлину состоялись 12,15,18,20,23, 31 августа и 4 сентября 1941 г. К этому времени налеты на базу Кагул резко уси­лились. Личный состав понес тяжелые потери, немецкие бомбардировщики уничтожили на земле шесть ДБ-3. Из Москвы поступил приказ: вылеты к Бер­лину прекратить.
В десяти налетах на Германию с 8 ав­густа по 4 сентября 1941 г. 33 советских бомбардировщика достигли Берлина и сбросили на город 311 фугасных и зажи­гательных бомб общей массой 36 050 кг и 34 контейнера с листовками и газетами. 53 бомбардировщика нанесли авиауда­ры по Кольбергу, Штеттину, Данцигу, Свинемюнде, Нойбранденбургу и Мемелю. Не вернулись с боевого задания четыре самолета, разбились при посадке три и при взлете две машины. Результа­ты налетов на Берлин оказались не столь значительными, но их морально-поли­тический эффект был весьма высок. По приказу Сталина за каждый налет на Берлин всем членам экипажа выплачивали по 2000 руб. К награждению представили 126 человек летно-техниче­ского состава. 13 августа 1941 г. звания Героя Советского Союза были удостое­ны полковник Преображенский и капи­таны Гречишников, Ефремов, Плоткин и Хохлов.

Эвакуация Кагула: сто обреченных
5 сентября поступил по радио приказ генерала Жаворонкова: срочно оставить Кагул. Три последних исправных ДБ-3, взяв максимально возможное число людей, перелетели на аэродром в Без­заботном за два дня до начала блокады Ленинграда. Но на Сааремаа оставались еще около ста специалистов из команды технического обслуживания. Им пред­стояло погибнуть в боях или попасть в немецкий плен. Почему же генерал Жа­воронков не приказал вылететь в Кагул за этими людьми? Потому что немцы бомбили базу? Ответа на этот вопрос нет. 17 сентября на Сааремаа высадился не­мецкий десант.

Бои над Ладогой
Единственный путь снабжения Ленин­града и войск Ленинградского фронта проходил теперь по Ладожскому озеру и в небе над ним. Приземляясь на неоккупированном берегу, тяжелые бомбар­дировщики вылетали обратно с грузом оружия, боеприпасов, продовольствия и одежды для войск, флота и голодающе­го населения Ленинграда. Над Ладогой их встречали десятки немецких истре­бителей. Масштабный бой с 27 «фокке-вульфами» произошел в январе 1942 г. В воздухе находились полковник Преоб­раженский, Михаил Плоткин, Андрей Ефремов и другие опытные летчики. Когда показалась армада вражеских ис­требителей, Преображенский скомандовал: «Курса не менять». Огромные ДБ-3 и «фокке-вульфы» стремительно сбли­жались. В последний момент, чтобы из­бежать столкновения, перед самолетом Плоткина взмыл «фокке-вульф», и стрелок-радисг Кудряшов точной очередью сбил его. В этот момент в бой вступили советские истребители, и ДБ-3 продол­жили свой полет.
В боях полк терял самолеты, гибли боевые товарищи. Петр Хохлов, один из лучших штурманов Балтийского флота, не вылетал без талисмана — рожкового гаечного ключа. Перед третьим выле­том к Берлину ключ куда-то пропал, и Хохлов отказался лететь. Десятки людей перевернули все вверх дном, но ключ нашли. Хохлов поблагодарил товарищей и улетел. А Плоткин талисманом не обза­велся. Михаила Николаевича поддержи­вали боевые товарищи и преданная ему жена Мария Алексеевна. Она как-то раз зимой пожаловала к мужу на аэродром в крестьянских санях, с дочкой Людочкой на руках.

Тайна гибели самолета Плоткина
В начале марта 1942 г. полковник Преображенский познакомил Миха­ила Плоткина с ответственным бое­вым заданием: разведка сообщила о прибытии в крупный порт немецких военных кораблей, и предстояло за­минировать с воздуха фарватер перед портом. Разумеется, Евгений Нико­лаевич назвал этот порт, но… во всех открытых публикациях его название отсутствовало. Впервые о вылете Плоткина в ночь с 6 на 7 марта 1942 г. рассказал в книге «Гвардии полковник Преображенский» (1943 г.) полковой комиссар Григорий Мирошниченко — известный писатель, автор повести «Юнармия», фактически исполняв­ший роль историографа 1-го МТАП. Очерк о Плоткине «Рыцарь воздуха» («Герои седой Балтики», Лениздат, 1965) Г. Мирошниченко и Г. Котницкий написали с любовью к Михаилу Николаевичу, но правду о его по­следнем вылете и гибели не сказали. Авторы не назвали порт, к которому вылетел Плоткин, но прозрачно на­мекнули на него: «Мысли его неслись через Финский залив, к далекому пор­ту». Конечно, это порт Хельсинки! Ге­нерал-лейтенант авиации Петр Хох­лов вспоминал: «Командир 3-й эска­дрильи капитан М. Н. Плоткин был непревзойденным на КБФ мастером по минированию рейдов немецких и финских военно-морских баз. Неза­метно ночью он выводил свой ДБ-3 точно на вражеский порт, на предель­но малой высоте сбрасывал на фар­ватеры плавающие морские мины и успевал уйти раньше, чем прожекторы начинали полосовать небо».
И на этот раз, ночью 7 марта, Михаил Плоткин скрытно, с приглушенными моторами, подлетел на бомбардировщи­ке ДБ-ЗФ (ИЛ-4) к порту Хельсинки и с высоты менее 100 м начал минировать фарватер. А в это время летчик Алексей Пятков кружил на большой высоте над Хельсинки и сбрасывал на город цемент­ные бомбы, производя неимоверный шум и отвлекая на себя силы ПВО. Плоткину удалось незаметно заминировать фарватер.
ДБ-ЗФ лег на обратный курс. Стре­лок-радист Михаил Кудряшов ради­ровал на базу: «Задание выполнено, возвращаемся». Теперь полковник Преображенский и начальник штаба полка майор Бородавка, дежурившие у радиоаппарата, ждали докладов о прохождении самолета Плоткина над стан­циями слежения. В три часа утра стан­ция «Тундра» доложила: «Порядок! Са­молет проследовал». Затем «порядок» дали еще несколько станций. И вдруг за 20 минут до посадки Кудряшов ради­ровал: «Прощайте, друзья гвардейцы… Мы сделали все, что могли». Радиосвязь оборвалась. Последняя станция — «Не­ман» — передала, что самолет Плоткина разбился. Полковник Преображенский отправил летчиков на поиски, и они доставили останки погибших — майора Плоткина, штурмана Василия Рысенко и стрелка-радиста Михаила Кудряшо­ва. Что же произошло с самолетом? Г. Мирошниченко и Г. Котницкий не написали об этом ни слова. Молчание затянулось на 40 лет.
Прощание с погибшим экипажем про­исходило в здании Адмиралтейства. В почетном карауле стояли командующий Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц, члены Военного совета, полковник Е. Н. Преображенский. Евгений Нико­лаевич не смог удержать слез: любил он Мишу Плоткина, ценил его экипаж. Траурная процессия растянулась по про­спекту 25 Октября (Невскому) до Литей­ного. За тремя машинами с гробами шла молодая, но уже седая женщина в черной шали. Мария Алексеевна поседела, узнав о гибели мужа. Рядом с ней – полковник Преображенский, боевые товарищи из 1-го Гвардейского МТАП. Следом за ни­ми шли матросы, солдаты, курсанты, ра­бочие. В 18.00, когда гробы с останками героев опускали в могилу в Александро-Невской лавре, по приказу командующе­го флотом по позициям врага ударили орудия военных кораблей, фортов и бе­реговых батарей. Артналет продолжался 10 минут.

«Погиб при столкновении в воздухе»
Земляки Михаила Николаевича назы­вали его Меерка Плоткин, знали они и его сестру Эльзу Наумовну. Она любез­но согласилась встретиться с автором этих строк и рассказала, что их старше­го брата до войны сослали в лагерь. Ми­хаил и его сестры тяжело это пережи­вали. Эльза Наумовна сообщила теле­фон дочери Михаила Николаевича, и я позвонил ей в Пушкин (Царское село). Людмила Михайловна охотно говорила со мной и на вопрос о том, расскажет ли правду о гибели Плоткина писатель Мирошниченко, ответила со смехом: «Расскажет, если не будет в запое».
В 1973 г., будучи в Москве, я позвонил генерал-лейтенанту авиации П. И. Хох­лову, представился журналистом, пи­шущим для «Советиш Геймланд», и по­просил о встрече для беседы о Плоткине. Петр Ильич пригласил меня к себе. С любопытством входил я в сталинский высотный дом для советской элиты. Дверь огромной квартиры мне открыл сам генерал Хохлов. Хозяин был любе­зен, внимателен, держался просто и по моей просьбе рассказал о гибели Плот­кина. Я попросил повторить этот рассказ в письме, и Петр Ильич обещал. Затем он сказал, что в авиаполку был еще один летчик-еврей — Герой Советского Союза Юрий Бунимович, погибший в 1944 г. Я заметил, что у Бунимовича мать русская, но Хохлов убежденно возразил, что он «полный еврей». Наверное, Плоткин и Хохлов симпатизировали друг другу. Да­же даты их кончины совпали — 7 марта. Петр Ильич дожил до 1990 г. Его письмо я храню до сих пор. «Кратко сообщаю обстоятельства гибели экипажа Ми­хаила Николаевича Плоткина. 7 марта 1942 г. летный состав авиаполка вылетел ночью на постановку мин на фарватере на подходах к военно-морской базе противника в Финском заливе. Ночь была темная, в воздухе стояла густая дымка, которая крайне ограничивала види­мость. Экипажи летели к цели и обратно один за другим с временным интервалом в 10 минут. За экипажем Плоткина летел экипаж капитана Бабушкина, который не выдержал заданный режим полета и при подходе к аэродрому посадки, при потере высоты, при ограниченной види­мости настиг самолет Плоткина и стол­кнулся с ним в воздухе. Оба самолета раз­рушились и упали на землю. Весь экипаж Плоткина погиб, в экипаже Бабушкина погиб штурман, ст. лейтенант Надха».
На следующий день мне довелось встретиться с другим боевым товари­щем Плоткина — Героем Советского Союза полковником А. Я. Ефремовым. В московских газетах сообщалось, что его назначили директором парка «Со­кольники», и я просто пришел к нему в парк. Андрей Яковлевич хорошо при­нял меня, усадил, рассказал о последнем вылете Плоткина и под конец добавил: «Я не знал, что он еврей. Побольше бы таких евреев». Человек он оказался про­стой и обаятельный и обещанное пись­мо прислал очень скоро. «С великим удовольствием Вам отвечаю на Ваши во­просы. Куда летел Плоткин минировать порт? – На Хельсинки. Я тоже туда летал. Где упал самолет Плоткйна? – В районе Сестрорецка. Но Миша Плоткин выпол­нил ответственное задание отлично. Это был человек энергичный, храбрый, пре­данный».
Такова правда о гибели экипажа Ми­хаила Плоткина. Почему же ее 40 лет скрывали? Порт Хельсинки не называ­ли по политическим мотивам. А о стол­кновениях советских самолетов и судов, тем более во время войны, не сообщали никогда. Впервые молчание о причине гибели Плоткина нарушил в своей кни­ге «Над тремя морями» (Лениздат, 1982) П. И. Хохлов. «Эта потеря была особен­но тяжелой, невосполнимой для пол­ка, — вспоминал Петр Ильич. — Михаил Николаевич Плоткин по праву являлся не только незаурядным летчиком и от­личным командиром эскадрильи, но и на редкость чутким, душевным человеком. Его называли в полку «экстра-летчи­ком», с него брали пример хладнокровия и смелости».
Бомбардировщик ДБ-3 Михаила Плоткина, на котором он бомбил Бер­лин, демонстрировался в Музее обороны Ленинграда. Улицы Плоткина во Всеволожске под Ленинградом и в Клинцах — скромная дань памяти героя. Короткую, яркую жизнь прожил летчик Меер Плот­кин, но его имя навсегда вошло в исто­рию советской военной авиации.

Автор Семен Узин