НЕМЕРКНУЩИЙ СВЕТ ГЕНИЯ

ИВАН РЫБАКОВ | Номер: 09/237 Сентябрь 2012

7 января 1962 года из ворот Института физических проблем выехала светло-зеленая «Волга». За рулем сидел Владимир Судаков, ученик Ландау. На заднем сиденье расположились сам академик и жена Судакова Верочка, красотой которой Лев Давидович всегда восхищался.

На волосок от смерти
На узком Дмитровском шоссе Судаков нарушил правила и, выскочив на встречную полосу, столкнулся с грузовиком. Никто, кроме Дау (так ласково называли ученого коллеги и друзья), не пострадал. Он в тяжелом состоянии, без сознания, был доставлен в больницу.
В 17 часов в день катастрофы Би-би-си передала на весь мир сообщение о трагедии. Услышав весть, лондонский издатель трудов Ландау прислал необходимые медикаменты. В течение 52 дней персонал обычной московской больницы боролся за жизнь выдающегося физика. Помогали все — жена, родственники, маститые ученые и рядовые сотрудники Института физических проблем, иностранные ученые. Включились в работу лучшие медицинские силы Москвы. В результате жизнь Льва Давидовича, висевшая на волоске, была спасена…

Вундеркинд из Баку

…А начиналось все в Баку, где родился Лев Ландау, в семье инженера-нефтяника. В школе его считали вундеркиндом. Правда, способности одаренного ребенка распространялись только на точные науки, литературу Лева недолюбливал. Его сочинение на тему «Образ Татьяны Лариной в поэме Пушкина» состояло только из одного предложения: «Татьяна Ларина была очень скучная особа». За сочинение ученик получил кол, но это не помешало ему окончить школу в 13 лет. Он поступил в Бакинский университет и учился на двух факультетах — физико-математическом и химическом.
В 1927 году (в 19 лет!) он был принят аспирантом в Физико-технический институт в Ленинграде. Маститые ученые института были шокированы резкостью, непочтением к авторитетам и излишней критичностью оценок нового сотрудника. Эти свойства характерa ученый сохранил до конца жизни, однако блестящий ум и идеи, опережающие время, привлекали сотрудников к Ландау. Талантливые люди восхищались им, ограниченные чаще становились врагами, но равнодушных не существовало. Советский физик посетил Нильса Бора в Копенгагене. Знаменитый датский ученый, создатель теории атома, был поражен обширными знаниями гостя в разных областях науки. Позже Ландау всегда называл себя учеником Бора.

Под колпаком у органов

В 1932 году Ландау возглавил теоретический отдел Харьковского физико-технического института. Здесь царила творческая атмосфера. Лев Давидович объединил вокруг себя талантливых молодых ученых Л.В.Шубникова, Е.М.Лифшица и других. В Харькове часто проходили международные физические конференции.
Однако обстановка менялась, сталинские «чистки» охватили страну. В харьковской тюрьме был расстрелян Шубников. В 1938 году арестовали Ландау. На следующий день пользующийся авторитетом у советских лидеров П.Л.Капица написал письмо Сталину с просьбой разобраться в вопросе. Написал тирану даже Нильс Бор, но лишь через год Ландау освободили. С тех пор в его душе навсегда поселился страх, который не оставил физика-теоретика даже после смерти Сталина.
Освободившись, Ландау стал «невыездным», за ученым негласно велось наблюдение, все его разговоры с коллегами и друзьями прослушивались. Между тем научная работа продолжалась. Манера Дау работать отличалась своеобразием. Обычно он лежал на диване и писал на листочках бесконечные формулы. Друзья шутили, что у Льва Давидовича очень тяжелая, умная голова. Поэтому ему приходится лежать, чтобы она не перевешивала. Теоретик был настолько увлечен своей работой, что часто забывал поесть, не замечал хода времени, работая ночи напролет. В жизни он был выше мелочей быта, в тюрьме — выше безысходности, ведь и за решеткой он находил в себе силы заниматься наукой.

…И кнутом и пряником

В Институте физических проблем Ландау был привлечен к созданию атомного оружия. В те годы он, как и другие видные ученые, был обласкан властью. Сталин умел подчинять своей воле людей с помощью кнута и пряника. Академик жил в пятикомнатной двухэтажной квартире, имел домработницу, получал специальные «доппайки», куда входили икра в неограниченных количествах и прочие деликатесы.
Важным делом считал Лев Давидович воспитание молодых ученых. Вместе со своим другом и соратником Евгением Лифшицем создал «Курс общей физики» — учебник, по которому до сих пор изучают азы науки студенты-физики. За эту работу в 1962 году авторы получили Ленинскую премию. Советский ученый был замечательным мыслителем-энциклопедистом, имел труды по гидродинамике, магнетизму, физике твердого тела, физике ядра и частиц, квантовой электродинамике, астрофизике и по другим разделам теоретической физики. В 1946 году его избрали действительным членом Академии наук, при этом он являлся членом многих зарубежных академий, лауреатом множества премий. В 1962 году Ландау получил Нобелевскую премию за работу по исследованию жидкого гелия.

«Нам дозволено судьбой счастье с женщиной любой»

Он — создатель и руководитель Общемосковского семинара по теоретической физике, в котором принимали участие лучшие ученые со всей страны. Во время заседаний выкристаллизовывались новые идеи, формировались молодые умы. Обстановка на семинаре всегда была неформальная, звучали шутки и смех. В частной жизни академик был так же незауряден, как и в науке. В 1937 году в Харькове Дау женился на выпускнице химического факультета университета, красавице Коре Дробанцевой. Несомненно, Лев Давидович очень любил жену, однако это не мешало ему находить минуты радости в компании других женщин. Он даже разработал шутливый брачный «Пакт о ненападении». Один из пунктам этого «пакта» гласил: «Нам дозволено судьбой счастье с женщиной любой». Дау был очень добрым человеком Он поддерживал семьи физиков, замученных в сталинских лагерях. Мог запросто подарить крупную сумму малознакомому человеку, называя это «филантропией».
После страшной аварии академик прожил еще шесть лет, однако от активной научной деятельности отошел. После себя он оставил то, что принято называть «школой Ландау», — десятки выдающихся советских физиков.
Справедливости ради следует отметить, что Ландау мог быть достаточно жестким человеком. Ряд гениальных научных теорий он не признавал. В частности, отрицал существование кварков, фундаментальных частиц, из которых, по современным представлениям, состоят многие другие частицы. В любом случае, в сегодняшней теоретической физике одним из самых ярких имен остается имя советского гения — Льва Ландау.
«ВВС»

Ландау – потомок раввинов

Д-р Яков Вайншал, врач, писатель

Многим может показаться неожиданным, что бабушка знаменитого физика Льва Ландау похоронена на кладбище в Хайфе. Имя ее – Фейга (Ципора) Ландау.

Несколькими рядами дальше монументов мучени­ков «Струмы» стоит памят­ник из шведского мрамора, черный, немного покосив­шийся, похожий на те, что находятся на древнем кладбище Ста­рой Праги. На нем выграви­ровано имя милой старушки, умершей на склоне лет в Хайфе в 1936 г. Это бабушка Льва Ландау. Она же и моя бабушка, которую я привез в страну в 1922 г. бук­вально на своих руках, старой и больной. Она ни за что не хотела оставаться в России и настаивала, чтобы ее взяли вместе с нашей семьей. Сло­вом, знаменитый Ландау — мой ку­зен со стороны матери.
Наш дедушка, чьим име­нем и назван Лев Ландау, при­надлежал к известной семье прямых потомков Иехезкеля Ландау из Праги, знаменито­го раввина второй половины XVIII века. И снова возникает вопрос, не является ли гениальность еврейского ума следствием того, что многие поколения на протяжении сотен лет занимались шли­фовкой ума, изучая Талмуд.
Мой дедушка, не будучи раввином, проводил свое время в одной из комнат при синагоге над кни­гой «Яд а-Мелех», комментирующей труд Рамбама «Мишне Тора». Он утверж­дал, что «Яд а-Мелех» напи­сал один из его предков — Элиэзер Ландау.
Мой дядя Давид Лан­дау, отец Льва, был способ­ным инженером. В моло­дости он работал в химичес­кой лаборатории принадле­жавшего Ротшильду завода по рафинированию нефти, в «Черном городе», около Ба­ку. Он прошел все стадии добывания и обработки неф­ти. А со временем занял от­ветственный пост в англий­ской компании «Шелл», которая господствовала на нефтяных промыслах России и Персии. Пожалуй, он был одним из немногих на Кавка­зе, изучившим английский язык самоучкой и свободно на нем говорившим. Ок­тябрьская революция при­несла Давиду частые и продол­жительные аресты — власти относились к нему с подозрением как к бывшему директору английской ком­пании.
Семья уже считала его по­гибшим, когда он, пробыв в тюрьме больше года, был освобожден и отравлен в столицу, в Москву. Причина освобождения — острая нужда в квалифицированных специалистах. Одно вре­мя он ру­ководил всей нефтяной до­бычей в СССР.
Давид женился в 40 лет, во время одной из своих поез­док за границу, где встретил молодую красивую девушку из семьи Гаркави. По окон­чании медицинского фа­культета она вскоре стала ассистенткой, а затем профес­сором физиологии.
Черты характера родителей Льва Ландау в значитель­ной мере объясняют, поче­му он стал тем, кем стал. Отец внушил ему стремление не удовлетво­ряться рутиной и идти по до­роге изобретателей, а на при­мере матери он увидел, что знания приходят только че­рез университетские врата.
Лев Ландау родился в 1908 году, уже в детстве обнаружив черты гениаль­ности. Когда ему предлага­ли перемножить многознач­ные числа, он обычно уходил в угол и че­рез несколько минут давал, к всеобщему удивлению, пра­вильный ответ. И это в 7-летнем возрасте. К 9 годам он уже освоил алгебру, геометрию и триго­нометрию. Его отец расска­зывал, что Лев в 11 лет зани­мался высшей математикой под его руководством. В 13 лет он сдал экстерном экза­мен по курсу средней школы, в 14 лет поступил в уни­верситет, а в 16 уже был лектором того факульте­та, курс которого проходил.
Лев был слабого здоровья и вызывал постоянное беспокойство матери-вра­ча. Но время взяло свое, он переборол физическую сла­бость и окреп. Поглощен­ный учением, он всегда был серьезен, говорил ла­конично. Изучение языков и гуманитарных наук не при­влекало его, единственным увлечением были точные науки.
Получив место профессора теоретической физики Лев Ландау был отправлен советским правительс­твом для продолжения обра­зования в Гессен (Германия). Там его учителя, выдающие­ся ученые, увидели в нем восходящую научную величину. По возвращении из-за границы он был назначен профессором физики в Харь­ковский университет, а затем переведен в Москву. С тех пор не было ни од­ного международного кон­гресса, посвященного про­блемам физики и математи­ки, в котором бы он не принимал участия в первых рядах советских ученых. Его труды по математике появляются в на­учных журналах на всех язы­ках Европы.
Фактически наша семей­ная связь пре­рвалась в 1922 году. Когда ста­ло известно, что имя его свя­зано с последними важными открытиями в ядерной об­ласти, мы поняли, что наши пись­ма не доставляют ему радости и могут быть опасны. Несмотря на ду­шевные стремления (особен­но у моей матери), мы зашли в этом вопросе в тупик и по­корились.
Его научные поездки за границу также не давали ни­какой возможности контак­та с ним, так как человек такого калиб­ра постоянно находится под наблюдением КГБ, которая не мо­жет позволить ему ни малей­шего уклона в сторону. Если кто-либо пытался при случае шепнуть ему на ухо привет от семьи из Израиля, его лицо застывало, как маска.
Он должен был особенно остерегаться во время ста­линского террора. По-ви­димому, у него были очень горькие переживания в ту эпоху. В его контакте с загра­ничными учеными он был вдвойне осторожен.
Отдаленный привет от не­го сохранился в автобиографии Артура Кестлера. В пер­вой части своей книги Кестлер рассказывает о дружбе с нашей семьей в Израиле, а во второй вспоминает, что еще будучи коммунистом, встретился в Харько­ве с профес­сором физики Львом Ландау. Собеседник показался ему слишком сухим, схолас­тичным и самоуглубленным. Бурной диалектике Кест­лера не удалось растопить лед между ними. Он не при­нял в расчет, что его собе­седник подвергался боль­шой опасности. Мысль, что судьба устроила ему встречу с ветвью той же семьи, не возникла у писателя. Иначе он был бы ко Льву более снисходи­тельным.
Но все выражения сочувс­твия, подсказываемые серд­цем или простым уважени­ем по отношению к ученому, находящемуся по ту сторо­ну баррикады, не могут быть поставлены в один ряд с се­мейным чувством, которому главным образом посвяще­ны эти строки.
Израиль, 1962 г.