Имя

Великий тренер отважных еврейских парней

| Номер: 06/282 Июнь 2016

Сидней Львович Джаксон никогда в Израиле не был, не приезжал, этому не суждено было сбыться. Жил он в страшные годы, когда и думать об этом было опасно. Но, благодарение Богу, умер в своей постели, а по тем временам одно это уже считалось значительным достижением.

Существует несколько версий его биографии. По одной из них — советской, официальной — написаны две книги: «Джексон остается в России» (в книге он фигурирует именно под фамилией Джексон), и «Ринг за колючей проволокой», написанные его бывшим учеником Георгием Свиридовым, членом Союза писателей СССР. Есть версии газетные, телевизионные, друзей и знакомых, близких и дальних родственников.
В моих архивах сохранился уникальный документ: копия его биографии, написанная Джаксоном собственноручно по случаю представления его к званию «Заслуженного тренера СССР» в 1957 году. На этот текст я и буду ссылаться.
…Родился в Нью-Йорке в 1886 году, в бедной семье эмигрантов. Те, кто его никогда не видели, были убеждены, что Джаксон — негр, чернокожий боксер. Однако семья была чисто еврейской, кошерной, как говорили на идише.
Прекрасно помню, как с моим отцом они подолгу и с удовольствием на идише «калякали». Дни напролет его мать строчила дома на швейной машинке, отец трудился на химзаводе рабочим. Вскоре он отравился ядовитыми испарениями, и тяжело заболел. Денег на лечение не было, он умер совсем молодым. Когда семья лишилась кормильца, Сидка был вынужден самостоятельно зарабатывать, его устроили в трикотажную фирму.
Боксом увлекся в двенадцать лет, когда он только-только входил в моду.

Сидка сразу сообразил, что это единственный шанс вырваться из трущоб, разбогатеть, сделаться популярным. И оказался прав. На эти годы пришлось большинство еврейских имен в истории американского бокса. И не только выдающихся боксеров и тренеров, но и менеджеров, организаторов грандиозных боев. К началу Первой мировой войны Сидней Джаксон стал чемпионом Соединенных Штатов, готовился к чемпионату мира в легком весе. Команда клуба, за который он выступал, отправилась в Европу на ряд показательных выступлений — войти в лучшую форму, нагнать страху на будущих противников, да и деньги хорошие заработать.
В эти годы Россия едва начала знакомиться с профессиональным боксом. В Москве и Санкт-Петербурге открывались первые клубы с необходимым инвентарем, рингом, «английскими» правилами судейства. Так команда американцев оказалась в заснеженном Петербурге.
* * *
…И вдруг, спустя короткое время, Джаксон обнаружил себя в Ташкенте, в самом сердце революционного Туркестана. Как это с ним случилось, и что за мотивы им в ту пору владели, – об этом он ничего не писал, не объяснял.
А сразу же заявил, что, все еще числясь американским гражданином, обратился в январе 1918 года к военному коменданту Ташкента товарищу Якименко с просьбой зачислить его в военный отряд. А заодно выдать ему новые документы. Так он стал бойцом кавалерийского отряда и отправился воевать на закаспийский фронт.
Он воевал против басмачей, против белогвардейцев, иностранных интервентов. Фронтовые штабы часто использовали его в качестве переводчика. Но, самое интересное — вместе с боевой шашкой к его седлу были приторочены боевые перчатки. На каждом привале Джаксон обучал однополчан искусству кулачного боя, затевая меж ними схватки и состязания. Бокс, между прочим, был в Средней Азии сущей диковинкой, и это привлекало толпы народу.
В 1921 году из действующей армии Джаксон демобилизовался, вернулся в Ташкент. Теперь уже как большевик и красноармеец, отличившийся в боях. Ему поручили организацию спортивного общества под названием «Фортуна» и Джаксон горячо взялся за дело.
Он возглавил строительство первых плавательных бассейнов, волейбольных и баскетбольных площадок, футбольных полей, стадионов и теннисных кортов. Само собой разумеется, не забывая о дорогом его сердцу боксе.
Более десяти лет он оставался бессменным председателем «Фортуны». Выезжал со своими командами в Москву и столицы других союзных республик, где спортсмены Узбекистана занимали почетные места. Как личные, так и командные. Он сам постоянно учился на курсах повышения квалификации, получил диплом пединститута. Занял должность председателя Федерации бокса Узбекистана.
В годы Второй мировой войны в Ташкент устремились массы беженцев. Среди эвакуированных – целые коллективы театров, киностудий, научных учреждений. Составы поездов с техникой — оборудованием фабрик, заводов. За короткий срок население города значительно увеличилось. Особенно за счет бежавших от тотального истребления евреев России, Украины, Польши, Румынии…

Тридцать пять лет Сидней Львович Джаксон вел секцию бокса в ташкентском Дворце пионеров — бывшей усадьбе опального князя Романова. Отсюда вышли самые знаменитые его ученики. Дворец находился в центре города. Ближе всех располагалась к нему Кашгарка, еврейский район, застроенный недавними беженцами.
Чуть ли не все кашгарские пацаны бегали к Джаксону на тренировки. Среди них были и мы — четверо братьев, чьи родители прибыли из Румынии: Эли, Гершон, Михаил-Меир и Яаков… Бокс нам давал защиту от антисемитов, чувство собственного достоинства. Умение постоять и за обиженных соплеменников: женщин, стариков, детей…
Он воспитал десятки чемпионов Узбекистана, победителей первенства СССР, чемпионов Европы, мира, победителей Олимпийских Игр. Боксеры Узбекистана регулярно участвовали на всесоюзных сборах, тренируясь вместе с выдающимися бойцами. В составе сборной страны выступали на многих международных турнирах.
В своей биографии он с гордостью отмечал, что трое его воспитанников удостоены звания Героя Советского Союза. Многие награждены медалями и орденами — за трудовую доблесть и боевые заслуги, добились генеральских и адмиральских чинов, стали политическими и государственными деятелями.
Самой же большой заслугой Джаксона является то, что узбекская школа бокса считается сегодня одной из сильнейших в мире. Знаменитых чемпионов-«узбеков» трудно и сосчитать. Ежегодно в Ташкенте проводится Мемориал памяти Джаксона, статус его — международный. Наш, иерусалимский Мемориал, значительно уступает ташкентскому, ибо возможности наши скромнее. Зато гордимся тем, что вернули еврейскому народу имя Джаксона, которое звучит сегодня в Израиле, в Вечном городе Иерусалиме. Регулярно приглашаем на наши бои его внучку, живущую в Ришон ле-Ционе, Фаину Джаксон-Бергман, его дочь Паю Джаксон-Кац, по сей день живущую в Ташкенте. Приглашаем в качестве почетных гостей послов Узбекистана и Соединенных Штатов. Ведь если подумать, он был гражданином двух государств…
Похоронен Сидней Львович на Боткинском кладбище в Ташкенте. Рядом с ним покоится его жена Берта Наумовна — верный, преданный друг. Каждый раз, бывая в Ташкенте, мы приходим на их могилы, говорим «кадиш, эль-мале-рахамим». Пая призналась однажды, что никто и никогда не произносит над ними этих слов на иврите — Святом языке. Она говорит, что этим мы тоже как бы возвращаем их имена Израилю.
Нас, учеников Джаксона, уже мало осталось: годы летят, и время никого не щадит. Те же, кто продолжают его дело, такие люди, как мы с Гершоном, уже давно воспитывают в боксе его «внуков». А если точнее — даже и «правнуков».
* * *
Как же случилось все-таки, что в самом расцвете своей карьеры, уже на взлете к мировой славе, молодой боксер Сидней Джаксон бросил вдруг друзей и команду, и выбрал дикую, чужую Россию? Более того, Туркестан, край света, как говорится?
Этот вопрос я задавал Пае Джаксон. Хотя имелись у меня и свои версии, самые неожиданные. Я ими поделился с Паей, но все их она отвергла.
— Надо не забывать, — сказала она, — что папа вырос в бедной, пролетарской семье. Таким было детство, юность, его нищее окружение… В бокс он пошел не от хорошей жизни. По складу характера был альтруистом, убежденным борцом за счастье других. И нечего удивляться, что бросил все, едва почуяв дух перемен. Забыл родных в Нью-Йорке, единственную мать, с головой окунувшись в русскую революцию. Он не первый, с кем такое случилось. Я полагаю, что этот момент достаточно верно изложен в книге Свиридова «Джексон остается в России». Дома, в узком семейном кругу, он был всегда осторожен. Понимал, что находится в зоне особой опасности как иностранец. Никогда эту тему не обсуждал, но не каялся о содеянном, ни капли не сожалел.
К началу Второй мировой войны Сидней Львович уже был пожилым человеком. Призыву не подлежал, работал по-прежнему во Дворце пионеров. Книга «Ринг за колючей проволокой» — о нем лишь частично. Главный ее герой – его ученик Андрей Борзенко, в недавнем прошлом чемпион Узбекистана. Попав в плен, он днем и ночью думал о своем тренере, это давало ему силы выжить. Однажды его жестоко избивал садист-эсесовец и вдруг обнаружил, что заключенный легко уходил от его ударов. Нырял и уклонялся, не отвечая на его удары. Будучи сам боксером, фашист сразу же понял, что перед ним тоже боксер, и предложил публичную схватку. На настоящем ринге, в перчатках, при судьях и зрителях. Ясно, что для потехи! Ибо шансов на выигрыш у заключенного абсолютно не было. Кости да кожа, какой-то «мозельман», против налитого мышцами силача. Андрей Борзенко, однако, согласился. С одним условием: пускай сначала покормят…
И бой выиграл, приложив для этого нечеловеческие усилия. Более того, вырубил фашиста в первом же раунде.
Борзенко стал гордостью заключенных. Он начал участвовать в многочисленных поединках, в таких же лагерях смерти, среди газовых камер и крематориев — всегда на волоске от гибели. И чудом выжил.
История Андрея Борзенко во многом уникальна. Когда я был начинающим боксером, он приходил судить наши соревнования в качестве рефери, бокового судьи. Помню красивое, мужественное лицо, с типично боксерским носом, высокими скулами. Никогда не хромал, не ходил с палочкой. Правой ноги у Борзенко не было, ходили слухи, что немцы умышленно его покалечили. Несмотря на это продолжал драться с одной ногой, будучи на протезе, и неизменно побеждал. После войны Андрей Борзенко окончил ташкентский мединститут, превратившись в одного из ведущих хирургов города. Между прочим, на одном курсе с Борзенко училась и Пая Джаксон.

Троих Героев Советского Союза звали Владимир Карпов, Михаил Меш и Николай Марченко. Они часто приходили во Дворец пионеров — вместе и порознь. Сидней Львович любил подолгу с ними беседовать. Их снимали для местных газет, кинохроники, документальных фильмов. Михаил Меш точно был евреем. И кто-то из двух остальных. Внимательный глаз это бы сразу определил: то ли Марченко, то ли Карпов…
Все трое вполне заслужили, чтобы о них была написана книга. Ничуть не хуже, чем о Борзенко. Либо снят фильм-боевик, со всем голливудским блеском. Они были ночными разведчиками, добывали «языков», действуя ловко, бесшумно. Как японские «ниндзя» — ножами и кулаками, и волокли добычу назад, за линию фронта.
Если мне память не изменяет, тяжеловес Николай Королев, заслуженный мастер спорта и абсолютный чемпион СССР в тяжелом весе, тоже ходил за линию фронта, и приводил «языков». Надо полагать, боксеры обладают и этим талантом — действовать молниеносно в экстремальных условиях, и наилучшим образом. Об этом прекрасно знали во всех фронтовых штабах Советской Армии.
* * *
А теперь — о других выдающихся воспитанниках Сиднея Львовича Джаксона…
Будучи кадетом ташкентского Суворовского училища, Валерий Попенченко часто бегал к Джаксону во Дворец пионеров. Хотя в училище была у них своя секция бокса, в которой работал московский тренер Юрий Болеславович Ильичев-Матулевич. У Джаксона, однако, все обстояло иначе. Нагрузка была покруче, по-мужиковски, да и спарринги велись, как у «профи». Здесь и определился боевой почерк Валеры, его замечательные волевые качества. Поэтому мы считаем его ташкентским, своим парнем. Он стал чемпионом Союза среди юношей, это случилось в Нальчике, в 1955 году. Много позже Попенченко уехал в Ленинград, к тренеру Григорию Кусикянцу. Своеобразие его заключалось в том, что он умел подмечать скрытые дарования, всячески их развивать. Уже у него Попенченко стал семикратным чемпионом Союза, двукратным чемпионом Европы, чемпионом Токийской Олимпиады. Обладателем Кубка Вэла Баркера, который присуждается на Олимпиадах самому выдающемуся боксеру.
Далее идет Рифат Рискиев, первый узбек, ставший чемпионом мира. Его тренером принято считать Бориса Гранаткина. Однако свои первые шаги — будучи еще малолеткой — Рифат начинал во Дворце у Джаксона. Это были последние годы жизни Сиднея Львовича.
Затем идут братья Давыдовы — Реувен и Илья. У Реувена Давыдова я учился на кафедре бокса при Узбекском Государственном Физкультурном институте. Он был профессором, автором нескольких монографий об Олимпийских Играх в древней Греции. При всем при этом, в историю бокса он не вошел. Зато его брат Илья бился на чемпионатах Союза со знаменитым нокаутером Сергеем Щербаковым, многократным чемпионом СССР в полутяжелом весе. Бился в финале, а проиграл на равных.
Далее необходимо назвать Йосифа Будмана, заслуженного мастера спорта, многократного чемпиона Узбекистана, чемпиона Союза среди юношей 1957 года. Его тренером принято считать Юрия Бухмана, ученика Джаксона послевоенного поколения. Но «альма-матер» Йосифа Будмана — все тот же Джаксон, все тот же Дворец пионеров. Из всех узбекских боксеров тех лет имя Будмана было самым известным в Союзе. Он обладал классической правосторонней стойкой, неожиданно жестким, нокаутирующим ударом. Боксер, которого все боялись, особенно — знаменитый Борис Лагутин. Будман, как правило, встречался с ним на финальных боях чемпионатов Союза, и неизменно проигрывал. – с помощью судей, как я считаю. Ибо, будь у этого кашгарского «пацана» другое имя — славянское, скажем, его карьера сложилась бы не менее фантастично, чем у его сверстника Валерия Попенченко.
Назову еще ряд имен: почетный мастер спорта Владимир Агаронов, манерой ведения боя сильно напоминавший Енгибаряна. Мастер спорта Михаил Ортенберг — «технарь» высшего класса, с безупречной работой ног. Мастер спорта Эдуард Вайнштейн, тренер Всеузбекского общества «Динамо», Айзик Зисман — основатель секции бокса в ташкентском «Локомотиве…»
Зисман, между прочим, был сам из Польши. Едва пошла первая волна эмиграции, он уехал прямиком в Израиль. Это был 1956 год. Мы репатриировались в 72-м. Помню, я долго его разыскивал, и все безуспешно, Айзик Зисман словно исчез. Правда, и бокс израильский находился в ту пору в зачаточном состоянии: кроме, как в тель-авивском «Маккаби», нигде его не было.
* * *

Каждый раз на турниры, посвященные памяти Джаксона, приглашаются сотрудники посольства США и Узбекистана. Их присутствие придает соревнованиям особый статус, определяет «высоту планки».
Побывали у нас Рустам Исаев, временный поверенный в делах Узбекистана в Израиле, Ойбек Усманов, возглавлявший до этого посольство в Карачи, Фархад Хакимов — потомственный арабист, глава узбекского посольства в Тель-Авиве. Все они выпускники московского Института Восточных языков, Института переводчиков, свободно владеющие арабским, фарси, турецким. Интеллектуалы, прекрасно знающие новейшую и древнюю историю Востока. Помню, как на одном из первых Мемориалов, к микрофону подошел Рустам Исаев, и на чистом, безупречном иврите произнес слова, от которых у многих выступили слезы на глазах.
Сначала он напомнил, что издревле еще на землях, населенных узбеками — Бухара, Самарканд, Ургенч и Хива, всегда проживали евреи: мирно, по-братски, без погромов и пролития крови.
— Но более всего, — сказал он, — душа моего народа раскрылась в годы Второй мировой войны. В наши города, кишлаки и поселки хлынули сотни тысяч еврейских беженцев. Мы делились с ними в эти голодные годы одеждой, хлебом и кровом. У евреев прекрасная память, в этом я убедился сам. В Израиле помнят добро, что им сделал узбекский народ… Однако и мы не забыли про вклад евреев в развитие Узбекистана. В короткий срок мы превратились из аграрной, отсталой страны в современную, передовую республику. И немалую роль здесь сыграли еврейский ум, интеллект, еврейский опыт и образованность…
И закончил он свою речь тоже весьма выразительно:
— Хочу сказать вам огромный «рахмат»! За то, что проводите этот Мемориал — дань вечной памяти Сиднея Львовича Джаксона, нашего земляка, великого спортсмена и тренера.
* * *
Как же Джаксону, иностранцу, удалось уцелеть в кровавом 37-м году? Во времена сталинских чисток, поголовного страха и кругового навета?
Этот вопрос был загадкой, долго мучил меня. Покуда я не задал его Пае Джаксон. Она мне рассказала такую историю…
— На похоронах папы, на Боткинском кладбище, ко мне подошел пожилой человек. Отозвал в сторону и тихо признался, что всю жизнь проработал в органах, в очень высоком чине. Сейчас он, правда, на пенсии, но сделал в жизни немало добра людям. Этот человек сказал, что я должна знать правду… Он в юности много занимался боксом, Сидней Львович остался в его памяти, как родной отец. Дворец пионеров, и тренер, запах перчаток и пота — самые дорогие его сердцу воспоминания.
— Вы могли потерять отца еще тридцать лет назад! — сказал он мне. — Да-да, ровно тридцать лет… Это были годы, когда ко мне на стол ложились списки «врагов народа, шпионов и иностранных диверсантов», приговоренных к высшей мере. Приносили целые папки на окончательное утверждение и подпись. Но, честно признаться, если мне попадались папки родных и близких людей, я их откладывал в сторону, а в списках вычеркивал. Именно так, дорогая Пая, обстояло с вашим отцом. И надо правду сказать — не раз и не два…
Такую историю я слышал от Паи. И я ей верю, и даже скажу почему.
В Ташкенте, на улице Ленинградской стоит здание бывшего КГБ. Когда люди проходят мимо, то содрогаются от жутких воспоминаний. Так этот дом по сей день и зовется в народе: «Кирдык-кибитка». Однажды мне пришлось там «париться» на допросах чуть ли не месяц за сионистскую деятельность. А еще короче — за желание уехать в Израиль. Решалось, куда бы меня послать: на Ближний или на Дальний Восток.
Я же за этот месяц обнаружил там массу знакомых – следователей, офицеров охраны, многочисленных сотрудников в штатском во всех коридорах и кабинетах – боксеров, борцов, штангистов: выпускников физкультурного института. После выпускного вечера, внезапно куда-то пропавших, будто на Марс улетели.
* * *
Многие тренерские традиции Сиднея Львовича Джаксона мы продолжаем в нашем иерусалимском клубе. В подлунном мире, надо сказать, многое повторяется, порой — и без нашего умысла.

В войну Судного дня братья Люксембург были мобилизованы. Гершон был водителем танка, воевал на Голанах, обстреливал Дамаск, участвовал во взятии Кунейтры. И что любопытно, в своем танке постоянно возил боевые перчатки. Есть фотография, где Гершон на фоне броневых башен и гусениц боксирует с друзьями-танкистами, обучает их приемам защит и атак. Все они в боевой форме, мокрые от пота, насквозь пропыленные, зато безумно счастливые. В короткий срок он сделался знаменитым на всем северном фронте: боксировать с ним и его друзьями приезжали танкисты, пехота, артиллеристы со всего плато Голан, дрались друг с дружкой до глубокой ночи. В ту войну, надо сказать, Гершон был дважды ранен, долго был на излечении в военном госпитале в Цфате.
Со мной тоже была подобная история. В духе кавалериста Сиднея Джаксона времен гражданской войны.
В войну Судного дня я воевал в Синайской пустыне ракетчиком противовоздушной обороны. Наша база располагалась возле Суэцкого канала, была завалена трофейным оружием, боеприпасами. Я тоже возил с собой сумку с перчатками и обучал боксу своих сослуживцев. База называлась Бир-Хасне, кругом тянулись бесконечные дюны. Боксировать в песках было почти невозможно, солдатские ботинки, засасывало в песок, как в болото.
Однажды, гуляя на дальнем конце базы, я обнаружил странную металлическую конструкцию. Она была покорежена, видать, во время бомбежки, но напомнила что-то знакомое, близкое и родное. И тут меня озарило — да это же ринг! Самый настоящий, олимпийский. Без помоста, без войлока и брезента — одна лишь сварная конструкция. Ринг, на котором дрались египетские солдаты, проводились тренировки, соревнования… Это в израильской армия нет бокса — ни в армии, ни в полиции.
Я обратился к начальству базы, своим офицерам, молодым парням, которые приходили подраться к моей палатке — азартным и горячим.
Меньше чем за неделю мы обшили помост досками, накрыли войлоком и брезентом, привезли канаты, стойки. И что совсем удивительно — по четырем углам установили прожекторы. И пошли схватки на базе с утра и до вечера. И стал я, как брат мой, знаменит на Синае. А когда приехал однажды Моше Даян, его водили к трофейному рингу смотреть бои. В центральных газетах был даже помещен снимок — знаменитый израильский генерал смотрит на бокс одним глазом.
У нас, как у Джаксона, имеются свои герои, мы ими страшно гордимся. Наши воспитанники призываются в отборные части, и даже суперотборные. Выполняют задания, о которых в прессе не пишут, и в народе не знают. В условиях исключительных, неправдоподобных. За что наш клуб бокса получает от ЦАХАЛа, как правило, знаки почета и грамоты.
И еще мы выполняем важную миссию, чуть ли не государственную, занимаясь абсорбцией еврейских детей со всего мира. Работаем в тесном контакте со школой «Хават а-ноар а-циони», что переводится как «Ферма сионистской молодежи». Ребята живут и учатся в интернате, школа связана напрямую с Сохнутом. Парни и девушки без родителей ходят на бокс толпами, как мы когда-то к Джаксону.
Все тяготы абсорбции мы испытали на своей шкуре, как говорится. Прекрасно все помним — что этим ребятам необходимо, что они ищут на боксе. Ибо опыт воспитания еврейских детей у нас накоплен огромный. Члены команды этой школы — чемпионы Иерусалима, Израиля. А тяжеловес Сергей Володин пару лет назад выступил в Гаване на чемпионате мира.
* * *
И в заключение хочу рассказать вот о чем.
Помню, у Сиднея Львовича была шутка: «Что в детстве забава, то в старости кусок хлеба!» Я был вхож в его дом, он жил средним советским достатком, как и все остальные. Но мало кто знал, что Джаксон еще был и портным, шил исключительно женские пальто, самые модные и дорогие. Я думаю, это было скорее хобби, нежели существенный заработок.
Держалось это от всех в большом секрете. Я знал несколько богатых еврейских дам, которые «шились» исключительно у Джаксона.
Самое смешное, что они и знать не знали, что этот старый, шустрый портняжка еще является и знаменитым тренером по боксу.

Автор: Эли ЛЮКСЕМБУРГ, тренер Иерусалимского клуба бокса, писатель