Террор и евреи: право на защиту и возмездие
Продолжение. Начало в № 10/238
Еще в Минске ЦК Бунда взял на себя всю организационную часть в проведении в марте 1898 года I съезда РСДРП. Именно бундовцы наиболее последовательно отстаивали интернационалистское значение новой партии, убедив делегатов съезда заменить в названии манифеста новой социал-демократической партии слово «русская» на слово «российская».
В предпасхальные дни марта 1900 года виленские евреи пережили вспышку антисемитизма, связанного с так называемым делом Блондеса. Обвинение еврея Давида Блондеса в попытке убийства женщины-католички с целью добыть христианскую кровь, чтобы использовать ее с ритуальной целью, было поддержано прокурором. Блондеса защищал известный еврейский адвокат Оскар Грузенберг, но понадобилось еще долгих два года, пока 1 февраля 1902 года присяжные заседатели не признали его невиновным. До дела Леккерта оставалось всего три месяца.
IV съезд Бунда, прошедший в Белостоке в апреле 1901 года, высказался против террора — как экономического, который обычно выражался в нападении на хозяев, представителей фабричной администрации и т.д., так и политического. Было заявлено, что террор «дискредитирует рабочее движение». И вот на этом фоне возникает дело о массовом унижении людей только за то, что они вышли на первомайскую демонстрацию, уже ставшую к началу 1902 года достаточно привычной в жизни российских городов.
К этому времени история России знала два подобных случая, которые получили широчайший резонанс в обществе. В 1875 году петербургский градоначальник Трепов подверг телесному наказанию революционера Боголюбова. В ответ на это в него стреляла Вера Засулич, которую позднее суд присяжных оправдал. А в ноябре 1889 года на Карийской каторге 27-летняя народница Надежда Сигида была подвергнута телесному наказанию, после которого скончалась. В ответ на эту трагедию 18 политкаторжан приняли яд (6 из них умерли). Этот инцидент стал поводом для ликвидации Карийской каторги.
К покушению возмущенную молодежь подтолкнули также события в Петербурге, где 3 мая в Шлиссельбургской крепости был казнен студент Киевского университета эсер Степан Балмашев, застреливший в Мариинском дворце министра внутренних дел 49-летнего Дмитрия Сипягина.
Именно Сипягин 17 августа 1901 года издал циркуляр, по которому были в значительной степени урезаны ссуды голодающим крестьянам и ограничена благотворительная деятельность общественных организаций и частных лиц. Покушение организовала партия социалистов-революционеров (ПСР), для которых индивидуальный террор был главным методом борьбы с самодержавием. Возглавлял заговор член ЦК ПСР, создатель и первый руководитель боевой организации ПСР минский фармацевт Григорий Гершуни. Убийца Сипягина 21-летний Степан Балмашев был повешен 3 мая 1902 года, а спустя два дня, 5 мая, 22-летний Гирш Леккерт стрелял в фон Валя.
Надо сказать, что подпольная рабочая организация целиком поддержала радикально настроенную молодежь, но городской комитет Бунда ответил на предложение о покушении категорическим отказом. Инициаторы с такой позицией старших товарищей не согласились: «Нельзя молчать, на насилие надо отвечать насилием». И вот 5 мая после окончания циркового представления в городском театре входивший в молодежную группу Гирш Леккерт сделал несколько выстрелов в фон Валя. Попала в губернатора только одна пуля.
Судил Леккерта военный суд, и 29 мая он был повешен в Вильно на военном поле в присутствии «большого скопления войск местного гарнизона».
Виленская драма произвела на российское общество огромное впечатление. Выстрел Леккерта был повсеместно расценен как акт защиты чести и достоинства евреев. Как писал позднее один из лидеров Бунда Моисей Рафес, «в кругах буржуазии и полиции говорили, что нельзя задирать еврейских рабочих, они за себя могут постоять».
До этого «в террористических актах евреи редко принимали непосредственное участие», — отмечал позднее Шимон Дубнов. Однако он же при этом акцентировал внимание на том, что «наиболее истерзанные царским режимом, евреи давали для революционной армии борцов в пропорции, превышавшей их численность в стране, но и эта пропорция едва соответствовала их страданиям». Поэтому весь ход борьбы с царизмом рано или поздно должен был привести к тому, что евреи также окажутся в рядах террористов. К этому неизбежно подталкивали и иные факторы, среди которых Солженицын отмечал «общий в воздухе дух к террору, уже не раз явленному в России, нарастающую привычку молодых людей иметь «в запасе» оружие, да при доступности оружия, особенно через контрабанду».
Руководители Бунда оказались в затруднительном положении: с одной стороны, всеобщее одобрение террористического акта, с другой — отрицание террора как метода борьбы, декларированное не далее чем год назад на собственном съезде. Кто-то предложил использовать термин «организованная месть», то есть месть как форма не стихийной, а осознанной и спланированной ответной реакции на насилие. Термин немедленно подхватили. Вопрос был вынесен на обсуждение прессы. Журнал Arbeiterstimme целиком посвятил делу Гирша Леккерта свой очередной выпуск. Редакционная статья называлась «Как нужно отвечать на розги».
«Телесное наказание — самое позорное наказание, которое можно себе представить… Человеческое достоинство у каждого честного человека… должно быть дороже всего… [Его] мы должны защищать до последней капли крови… Тот позор, то оскорбление, которое наносится одному из нас, падает на нас всех, и мы все… обязаны за это отомстить…
Мы не советуем применять террор… Надо отличать и не смешивать два понятия: отвечать насилием на насилие правительства и терpop как средство борьбы против правительства… Если бы Бунд стал применять террор, то он этим самым подписал бы себе собственный смертный приговор… Мы не забываем ни на одну минуту, что мы боремся не против отдельных личностей, но против всего политического строя…
Только раб может спокойно выносить оскорбление своего достоинства. Еврейские рабочие уже не рабы, и они всегда это, без сомнения, докажут».
Когда в августе 1902 года в Бердичеве собралась V конференция Бунда, делегаты подавляющим большинством приняли резолюцию в пользу организованной мести, но при этом очень четко определили свою позицию, касающуюся террора:
«Протесты, в какой бы форме они ни выражались, не являются достаточным средством против таких азиатских насилий (как телесные наказания). Честь революционной партии требует мести за унижение ее членов. Было бы большим заблуждением думать, что такой род мести имеет что-то общее с террором. Когда партия решает наказать того или другого царского слугу, она этим не имеет в виду устрашить правительство или вообще воспользоваться этим для достижения своих целей… Партия, стоящая на твердой принципиальной и тактической почве, всегда будет в состоянии не допустить, чтобы единичные акты мести превратились в систематический террор».
При всей осторожности выводов резолюция V конференции Бунда вызвала бурное неприятие со стороны практически всех существующих в то время социал-демократических организаций. Разгромная статья появилась в «Искре». Она произвела особо тягостное впечатление на ЦК Бунда. Вот почему собравшийся в Цюрихе в 1903 году V съезд Бунда поспешил отменить резолюцию об «организованной мести», и в последующем «уже не было ни одного случая, когда бы в той или иной организации выявился какой бы то ни было террористический уклон».
Дебаты в революционной среде не прекращались: Мартов и Засулич оправдывали акты «организованной мести», Ленин осуждал. А пока шли споры, у Гирша Леккерта появились последователи, для которых покушения на жизнь организаторов реакционного черносотенства или кровавого подавления народных волнений были такими же актами «организованной мести».
Уже спустя год после казни Гирша Леккерта, 4 июня 1903 года, 24-летний член сионистского кружка «Поалей-Цион» Пинхас Дашевский совершил покушение на жизнь подстрекателя Кишиневского погрома, крайнего антисемита, журналиста Поволакия (Павла) Крушевана. Подкараулив Крушевана на Невском проспекте в Петербурге, Дашевский нанес ему легкое ножевое ранение. Национально настроенные круги еврейской молодежи в России и за рубежом с энтузиазмом встретили этот акт, расценив его как попытку мести за жестокую кишиневскую резню. Суд над Дашевским был закрытым. Он был приговорен к пяти годам арестантских рот, но позднее (по ходатайству Грузенберга) досрочно освобожден.
А вскоре пришло время, когда защиту чести и достоинства еврейского народа стали брать на себя отнюдь не евреи.
«Вести»
Продолжение следует