ЖИЗНЬ, ПОЛНАЯ ТРЕВОГ

НАТАЛЬЯ СПРИНЧАН | Номер: Август 2011

ЖИЗНЬ, ПОЛНАЯ ТРЕВОГУ него была удивительная, тяжелая, но вместе с тем плодотворная биография. Прожить 101 год — это значит увидеть 20-й век со всеми его трагедиями и триумфами. И хотя, как он сам говорил, «Очевидцы — отнюдь не самые надежные свидетели», — он сумел, как никто другой, проанализировать и перевести на язык художественной литературы психологические, политические и культурные последствия нацистского режима не только для Германии, но и для всего мира. Добровольно взвалив на себя однажды эту тяжкую обязанность, Кейльсон-врач и Кейльсон-писатель восстанавливал и вновь пробуждал к жизни все то, что разрушил национал-социализм: в судьбах отдельных людей, в социальных отношениях, в науке и культуре.

Это был обычный, ничем не примечательный день. Тем не менее 31-го мая нынешнего года закончилась еще одна эпоха в культурной и научной жизни Западной Европы: скончался старейший  врач-психиатр и литератор, пионер психоанализа травмы и последний из плеяды немецких писателей, вытолкнутых национал-социализмом в эмиграцию, Ханс Алекс Кейльсон.
Его имя, к сожалению, пока ничего не говорит русскоязычному читателю. Не удивительно: слава пришла к Хансу Кейльсону только недавно, менее чем за год до смерти. В августе 2010-го «Нью-Йорк Таймс» опубликовала статью Франсин Проус — хвалебный гимн его творчеству. «Смерть антагониста» и «Комедия в миноре» — это образцы художественного мастерства, а Ханс Кейльсон — настоящий гений», — написала она в своей рецензии. С этого момента мировые СМИ наконец обратили на него внимание. Посыпались многочисленные рецензии, его произведения сейчас переводятся и готовятся к изданию почти на всех языках мира, в том числе и на русском.
Литература и психоанализ были в его жизни нераздельны. Он сам как-то сказал о себе: «Я скачу на двух неоседланных лошадях, науке и литературе».
Начинал Кейльсон как писатель. В 1933-м году, еще во время его учебы на медицинском факультете, вышел в свет первый роман юного автора «Жизнь продолжается» — последний дебют еврейского писателя в издательстве С. Фишера. Вышел, чтобы тут же быть запрещенным и сожженным. Параллельно с запретом писать молодому, только что получившему диплом, врачу запретили практиковать и в медицине. И тогда он занялся педагогической деятельностью: работал воспитателем и преподавателем физкультуры в еврейских школах и сиротских домах вплоть до эмиграции в 1936-м в Голландию. Этот период оказался определяющим в его дальнейшей судьбе.
Ему так и не удалось уехать дальше: немецкую оккупацию Нидерландов Ханс Кейльсон пережил в подполье, оторванный от семьи, с фальшивыми документами, под постоянным страхом разоблачения и депортации в концлагерь, полностью завися от доброй воли или, как минимум, молчания своих голландских соседей. Чтобы не потерять в этих условиях мужество, оптимизм и чувство собственного достоинства, нужно научиться рассматривать жуткую ситуацию, не теряя чувства юмора. В 1947 году он издал повесть о реальных событиях того периода «Комедия в миноре» — маленький шедевр благодарной памяти о тех, кто помогал ему скрываться, и скорбной памяти о более 100 тысячах погибших голландских евреев.
Первые 40 страниц вышедшего в 1959-м году романа «Смерть антагониста» Кейльсон написал еще в первые месяцы оккупации Голландии. Уходя в подполье, он спрятал рукопись, чтобы после войны закончить это высокохудожественное произведение. Позднее он назвал свою работу над  смелым до нарушения границ дозволенного романом «отчаянной попыткой найти и по возможности залечить трещину, расщепившую мир». Герой, от чьего имени ведется рассказ, «выпавший из мира» молодой еврейский идеалист, скрываясь на чердаке «в другом городе, в другой стране», пытается сопротивляться несправедливости окружающего мира тем, что описывает происходящее с ним. Но эти психологические упражнения уводят его слишком глубоко в любовь-ненависть к своему врагу, под которым, безусловно, подразумевается Гитлер, хотя это имя нигде не фигурирует. С мучительной до жестокости откровенностью анализирует Кейльсон двойственность человеческой души, противоречивую психологическую связь между жертвой и преступником, между преследователем и преследуемым: беспомощность личности перед власть имущими с одной стороны и отождествление себя с агрессором с другой.
В Германии высоко оценили литературный уровень романа, обойдя осторожным молчанием его психологический аспект. В Израиле же книга натолкнулась на решительное, глубоко эмоциональное неприятие. Кейльсона это не задело: «Я понял, что израильтяне не могут позволить себе роскошь непредвзято рассматривать отношения на грани жизни и смерти». Только в США этот отличающийся высоким духовным уровнем роман получил заслуженное признание: сразу же после выхода в 1962 году он занял место в десятке бестселлеров.
Этот роман, по мнению самого автора, представляет собой тени, до сих пор объединяющие прошлое с настоящим. Настоящим, по прежнему помеченным мировыми «man-made disasters» («искусственные бедствия» — одно из любимейших выражений Кейльсона).
После освобождения Нидерландов от оккупации Кейльсон не вернулся в Германию в первую очередь из-за жены: немка из католической семьи, в свое время подвигнувшая его на своевременное бегство, и слышать не желала о возвращении. Но убедила его сохранить верность немецкому языку.
Кейльсон, вернувшись к своему педагогическому опыту, принял участие в основании в Голландии организации «Леэзрат хайелед» («В помощь детям»), опекавшую еврейских сирот, и начал лечить этих тяжело травматизированных детей. Но его немецкий диплом не был признан, пришлось опять садиться на студенческую скамью. В 60-е годы он получил, наконец, диплом психиатра, а в 1979 защитил диссертацию. «Последовательная травматизация у детей» — работа, положившая начало совершенно новому подходу к психоаналитическому исследованию травм. ЖИЗНЬ, ПОЛНАЯ ТРЕВОГ
Имея доступ к данным  более чем 2000 еврейских детей — военных сирот, он проанализировал в своей диссертации судьбы 204 из них. В качестве посвящения он написал «Вместо кадиша». Точность деталей, спокойный, лишенный аффектации тон, так характерный для его художественных произведений, помогает и тут при помощи минимума деталей достичь сильнейшей как научной, так и эмоциональной убедительности.
Публикация этой работы в США натолкнулась на сложности. Но в Израиле она имела огромный успех в научных кругах и до сих пор регулярно переиздается — в высшей степени счастливый для него факт: «Я чувствую себя вернувшимся домой, к моим родителям, родственникам и друзьям».
Автор диссертации называет три этапа последовательной травматизации:
— оккупация и террор против евреев;
— непосредственное преследование (совместная депортация или разлучение родителей и детей);
— послевоенный период с назначением опеки.
Травма — это психический процесс, связанный с историческим развитием социально-политических событий. Признает ли общество такую травму или нет, существенно повлияет на дальнейшее развитие процесса. Своей научной деятельностью и психотерапевтической практикой Кейльсон добился как клинического, так и юридического признания последовательной травматизации в качестве диагноза.
Сейчас этот труд стал для специалистов фундаментальным в работе с травматизированными детьми из горячих точек мира. Осознание последствий насилия, которому подвергаются как отдельные люди, так и целые группы, приобретает в последние годы все большее значение. На базе теории Кейльсона о последовательной травматизации организовываются психосоциальные проекты для гуманитарной помощи не только в зонах вооруженных конфликтов, но и жертвам стихийных бедствий или эпидемий.
Диссертация, результат многолетней непрерывной и самоотверженной работы с тяжело травмированными детьми, стала также и его собственной психологической и научной реабилитацией, компенсировавшей трудновосполнимый ущерб, нанесенный ему немецким национал-социализмом. «Этой работой я наконец произнес кадиш, молитву по умершим, которую я так долго не мог проговорить, — написал он позже. — В их судьбах я увидел собственное сиротство. Для меня стало важным по-новому сформулировать историческую сущность понятия травмы и найти канал, связывающий ее со сложными жестокими событиями действительности, канал, «куда не проникает речь». Сегодня я рассматриваю это с точки зрения пожилого человека, бывшего немецкого еврея, нашедшего свой дом на чужбине».
Завершив этот монументальный труд, который он считал важнейшим произведением своей жизни («Эта книга выживет. Что еще я могу желать?»), Кейльсон с новой силой вернулся к литературной деятельности.
Еще до эмиграции Кейльсон начал писать стихи и аналитические статьи для еврейского журнала «Дер Морген» («Утро»). В эмиграции продолжал писать стихи, а также статьи на голландском. Да и работа над диссертацией не прервала, а только замедлила литературно-публицистическую деятельность.
Его научная и практическая медицинская работа неразрывно связана с литературными произведениями. Они лишены сентиментальности, но полны тихой, скромной гуманности. В произведениях Кейльсона отразился жизненный опыт как его собственный, так и целого поколения. Преследования, подполье, Шоа. Принудительная эмиграция, превратившаяся в добровольную диаспору. Непереводимое понятие родины. И его двойственность, неизбежная для каждого эмигранта.
На чужбине Кейльсон понял, что человек может быть лоялен не обязательно только к чему-то или кому-то одному, но сохранять при этом верность и не становиться предателем.
Литературное наследие Ханса Кейльсона невелико. Не так давно вышедшее полное собрание его сочинений в 2-х томах едва превышает 1000 страниц. Последнюю его повесть «Диссонансы в квартете» и в начале этого года вышедшие мемуары «Вот мой дом» разделяют более сорока лет. А между ними — многочисленные действительно захватывающие и увлекательные статьи, очерки, доклады, речи о реальных событиях из жизни автора.
Не только литературное, но и общественное признание этого скромного гения заставило себя ждать. Лишь в 1999-м он стал членом-корреспондентом Академии наук Германии по языку и литературе. С 2005-го посыпались награды: медали имени Гумбольдта и Мозеса Мендельсона, премии имени И. Г. Мерка и литературная журнала «Die Welt», а также высшая награда Германии — крест «За заслуги».
В заключение хочу дать слово самому Кейльсону — старику с юным сердцем и ясным сознанием, каким он оставался до последней своей минуты:
«Моя жизнь исполосована рубцами опустошений. И эти заметки (мемуары «Вот мой дом»), даже там, где речь идет о радостных, счастливых событиях, пропитаны горьким опытом и невосполнимыми утратами, по своей ли воле или вынужденными».
«В прошлом, которое для меня по прежнему современно, я перенес много оскорблений. Если не меня лично, то евреев Запада, один из которых, как известно, и я сам. Вся дальнейшая жизнь испытавшего на себе Шоа и выжившего в ней, проходит на узкой тропе между оскорблениями и чествованиями».
«Преследование можно пережить, но не преодолеть».
«Нужно всегда быть достаточно недоверчивым к собственным вопросам и ответам, к используемым словам и метафорам, если речь идет о правде или лжи или, мягче говоря, обмане, а также и самообмане. Сомнения не исчезают».
«Нельзя прекращать задумываться и спрашивать».
«Литература — это память человечества. Пишущий вспоминает, читающий принимает в этом участие. Книги можно переиздать, в конце концов существуют архивные экземпляры. Человека «переиздать» невозможно».

НАТАЛЬЯ СПРИНЧАН